Вернулась Грейс, поцеловавшая Пат на ночь. Она причесалась и нанесла свежую помаду. Он заметил это и почувствовал легкое отвращение. Это была та же самая женщина, за которой полчаса назад он подумывал поухаживать с перспективой сделать ее своей второй женой. Он, вероятно, сошел с ума. Вдруг ему стало ясно: все, что он воображал сегодня вечером, было сумасшествием, плодом его собственной фантазии, а то, что ему казалось сумасшествием, на самом деле являлось для него реальностью.

Майк не мог жениться на Грейс, потому что, вглядываясь в нее, изучая ее и восхищаясь ею, он забыл о том, что должно было присутствовать в любом счастливом браке и что, совершенно очевидно, присутствовало в браке Розалинды Суон. Ему правилась Грейс, ему было легко с ней. Она являлась идеалом того, какой, по его мнению, должна быть женщина, но его нисколько не тянуло к ней. От одной только мысли о поцелуе с ней, о том, чтобы пойти дальше, чем поцелуй, ему становилось не по себе.

Грейс подвинула свой стул ближе к софе, на которой он сидел, отложила в сторону книгу, выжидающе посмотрела на него, ожидая разговора, обмена мнениями с взрослым человеком, чего она была лишена весь день. Майк же относился к ней настолько пренебрежительно, его восприятие Грейс как неотъемлемой принадлежности того мира, в который он ее погрузил, было так сильно, что ему вряд ли приходило в голову, что он может чем-то ее обидеть.

— Я ухожу, — просто сказал он.

— Как — сейчас?

— Мне надо уйти, Грейс.

И тут он наткнулся на ее взгляд. «Со мной так скучно? — сказали ее глаза. — Я делала все для тебя, следила за твоим домом, ухаживала за твоими детьми, терпела твое настроение. Неужели я настолько скучная, что ты не можешь спокойно посидеть со мной хотя бы один вечер?»

— Как хочешь, — сказала она вслух.

Глава 11

Дождь прекратился, и густой туман опустился на окрестности. Вода собиралась густыми каплями на деревьях и монотонно и размеренно падала с них, так что казалось — дождь все еще продолжается. Верден повернул на Фонтейн-роуд и тут же сделал разворот. Ему вдруг не захотелось, чтобы кто-то увидел его машину вечером возле ее дома. Вся улица будет настороже, готовая распускать слухи и рассказывать всякие небылицы.

В конце концов, он припарковался в конце Чилтерн-авеню. Тропинка, огибающая детскую площадку, соединяла этот тупик с соседней Фонтейн-роуд. Берден оставил машину под уличным фонарем, свет которого в тумане превратился в тусклый нимб, и медленно пошел к дорожке. Сегодня вход на нее походил на вход в темный туннель. Свет в соседних домах не горел, не было слышно ни звука в темноте, только стук падающих капель.

Он шел между кустов, ветки которых с их мокрыми умирающими листьями обдавали брызгами его лицо и цеплялись за его одежду. Пройдя половину пути, он нащупал фонарь, который всегда носил с собой, и включил его. В тот момент, когда он дошел до того места, где была калитка в заборе миссис Митчелл, он услышал за собой тяжелые шаги. Он обернулся, направив свет фонаря на пройденную часть дорожки и на белое лицо, обрамленное разлетающимися мокрыми волосами.

— Что такое? Что случилось?

Девочка, должно быть, узнала его, потому что почти бросилась к нему. Он узнал ее тоже. Это была дочка миссис Крэнток, девочка лет четырнадцати.

— Кто-то напугал тебя? — спросил Берден.

— Какой-то мужчина, — сказала она, задыхаясь. — Стоит возле машины. Он заговорил со мной. Я перепугалась.

— Ты не должна ходить одна по ночам. Он повел ее к Фонтейн-роуд, потом передумал.

— Пойдем со мной, — сказал Берден. Она задалась. — Со мной можешь не бояться.

Они пошли обратно сквозь темный туннель. У нее стучали зубы. Майк поднял фонарь и направил его свет на мужчину, который стоял возле припаркованной Верденом машины. Короткое пальто с поднятым капюшоном придавало мужчине зловещий вид, способный напугать любого ребенка.

— Ой, это же мистер Рашуорт, — смущенно сказала девочка.

Берден уже узнал мужчину и понял, что и сам узнан им. Слегка нахмурившись, он подошел к мужу той женщины, которая не оповестила полицию после предупреждения миссис Митчелл.

— Вы напугали эту юную леди.

Рашуорт заморгал от света фонаря:

— Я поздоровался с ней и сказал что-то по поводу ужасной ночи. А она пустилась наутек так, словно за ней черти гнались. Бог знает почему. Она знает меня, во всяком случае, в лицо.

— Все тут, в округе, несколько встревожены сейчас, сэр, — сказал Берден. — Лучше не заговаривать с людьми, с которыми не слишком близко знакомы. Спокойной ночи.

— Наверное, он выгуливал свою собаку, — сказала девочка, когда они вышли на Фонтейн-роуд. — Хотя я не видела его собаки. А вы?

И Берден не видел никакой собаки.

— Тебе не следует выходить на улицу одной в такое позднее время.

— Я ходила к друзьям. Мы слушали пластинки. Отец моей подруги сказал, что проводит меня домой, но я ему не позволила. Тут и идти-то всего пару минут. Ничего не может со мной случиться.

— Однако кое-что случилось, или ты думала что случилось.

Она молча выслушала это. Потом сказала:

— Вы идете к миссис Лоуренс?

Верден кивнул, потом, поняв, что она не могла этого увидеть, просто сказал:

— Да.

— Она в ужасном состоянии. Мой папа говорит, что не удивится, если она наделает как-нибудь глупостей.

— Что это значит?

— Ну, вы знаете. Покончит с собой. Я встретила ее после школы в супермаркете. Она просто стояла посреди магазина и плакала. — И добавила с некоторым неодобрением: — Все на нее смотрели.

Берден открыл калитку в сад Крэптоков.

— Спокойной ночи, — сказал он. — Больше не выходи одна в темноте.

Свет в доме Джеммы не горел, и парадная дверь была на этот раз заперта. Вполне возможно, что она приняла одну из таблеток доктора Ломакса и легла спать. Он заглянул в витражное стекло и заметил слабую полоску света, падающего из кухни. Значит, она еще не спала. Берден позвонил.

Когда полоска света не стала шире, а Джемма так и не вышла, он снова позвонил и постучал дверным молоточком в форме львиной головы. За его спиной с ветвей неухоженных деревьев непрерывно капала вода. Он вспомнил слова Мартина о том, что Джемма пила, а также то, что сказала девочка Крэнтоков, и, тщетно позвонив еще раз, пошел к боковому входу.

Дорожка была почти такой же заросшей, как сад в Солтрем-Хаус. Берден отвел рукой мокрый остролист и скользкое ползучее растение, намочившие его волосы и плащ. Его руки были такими мокрыми, что он с трудом мог повернуть ручку двери, но дверь оказалась не заперта, и он наконец открыл ее.

Джемма сидела за кухонным столом, опустив голову на руки. Перед ней стояла неоткупорениая бутылка, на этикетке которой значилось: «Вино типа кьянти. Произведено в Испании. Специальная скидка этой недели 7 пенсов».

Он медленно подошел к ней и положил руку ей на плечо:

— Джемма…

Она ничего не сказала. Она не пошевельнулась. Он взял стул, подвинул его к ней и осторожно обнял ее. Она прислонилась к нему, не сопротивляясь, слабо и часто дыша, и во власти безграничного эгоистичного счастья Верден забыл обо всех муках последних дней, о своей борьбе с искушением. Он бы мог вечно держать ее вот так, нежно и молча, без пыла и страсти или стремления изменить что-то.

Она подняла голову. Ее лицо было почти неузнаваемо, так оно распухло от слез.

— Ты не приходил, — сказала Джемма. — Я тебя все ждала и ждала, а ты не приходил. — Ее голос был низким и странным. — Но почему?

— Я не знаю. — Это была правда. Он не знал, потому что теперь его сопротивление собственным чувствам казалось верхом никчемного безрассудства.

— У тебя совершенно мокрые волосы. — Она прикоснулась к его волосам и каплям дождя на его лице. — Я не пьяна, — сказала Джемма, — но была пьяна. Это пойло просто отвратительно, но оно немного успокаивает. Сегодня я выходила, чтобы купить что-нибудь из продуктов, — я несколько дней ничего не ела, — но ничего не купила, не смогла. Когда я подошла к прилавку со сладостями, я вспомнила, как Джон упрашивал меня купить шоколадку, а я не купила, потому что это было вредно для его зубов. И я пожалела, что не покупала шоколадки и все, что он хотел. Какая теперь разница, ведь так?