Словно угадав мои мысли, отец Виктор приблизился и, аккуратно прицелившись, ударил меня носком ботинка в лицо. Несильно, чтобы я не потерял сознание. Угодил в рот и лишь разбил мне губы. Сейчас он был совсем не похож на сонного и заторможенного человека, которым предстал передо мной в храме несколькими днями раньше. Куда делись его равнодушие, тусклые глаза и размеренный ленивый голос?

Сейчас передо мной был человек активный, оживленный и торжествующий. Человек-победитель.

— Вы — не люди, — сказал он мне, наклонившись. — Вы — жалкие глупые твари. Ты думал перехитрить нас? Этого не будет никогда! Не может новый человек тягаться с нами, вы для этого не приспособлены.

Вести беседу лежа на полу и глядя снизу вверх на человека с пистолетом, который стоит перед тобой, — довольно бессмысленное занятие и выглядит комично, но в ту минуту я все равно оставался сыщиком, то есть человеком, главным и любимым делом которого является добывание информации…

— Мы? — переспросил я, с трудом шевеля разбитыми губами. — Мы — новые люди? А кто же вы?

Склонившееся ко мне лицо исказилось странной гримасой — торжества, боли, величия…

— Мы — посланники вечности, — произнес отец Виктор, сверкая глазами. — Мы — люди Великого Червя, его слуги.

— А когда вас хиротонисали в священника, — спросил я, — и пели «Аксиос», вы рассказали епископу о том, что вы — человек Великого Червя? Или воздержались?

— Ах, это… — Губы отца Виктора изогнулись в презрительной улыбке. — Какое значение имеют ваши дурацкие новые религии? Разве можем мы относиться к ним серьезно? Мы — посланники вечности!

— Никогда и никому не проникнуть в нашу тайну, — произнесла жестким голосом Аня, стоя позади нас. — Слышите, вы? Никто и никогда не проникнет в нашу загадку до тех пор, пока мы сами по собственной воле не явим себя миру. И тогда вы все станете тем, для чего только и предназначены, — нашими рабами.

— Вашими рабами? — откликнулся я, не в силах переварить весь этот бред и пережить в сердце своем то положение, в котором мы с Зоей внезапно оказались.

Минойцы все-таки дотянулись до нас. Этот бред, морок, кажущийся нереальным, сейчас реален, как никогда!

Мы лежали на ковре — безоружные и беспомощные. Рядом с нами висел голый хрипящий старик, которому мы не могли помочь. А над нами стояли оборотни — торжествующие, достигшие своей цели. Оборотни, лишь прикидывающиеся людьми, нашими согражданами, а на самом деле с младенчества воспитанные в духе презрения к нам, в чужести, враждебности всему нашему миру. И скоро мы с Зоей и несчастный профессор станем очередными жертвами в длинной цепочке минойских жертв, тянущейся сквозь века.

Отец Виктор снова сказал что-то на незнакомом гортанном языке, состоявшем, казалось, из одних согласных, и цокающем, подобно пению птиц.

— Да, хватит разговаривать, — ответила Аня.

Она круто развернулась и подошла к Саулу Ароновичу.

— А ты, старый похотливый дурак, — обратилась она к нему, — ты и вправду думал, что я стала твоей женой, потому что ты мне интересен? Самонадеянный урод! Ты был нужен, потому что казался опасным, понял? У тебя в руках были бумаги, в которых написано о том, где находится наше сокровище. Ты сам не мог их прочитать, но вокруг тебя вился предатель нашего народа — Димис. Что ж, теперь опасность миновала и в тебе больше нет надобности, старик.

Аня повернулась к нам и, весело сверкнув черными глазами, спросила:

— Кого нам убить сначала? Вас двоих или этого жалкого человечка?

Не дожидаясь ответа, она сделала шаг и взяла с каминной полки нож. Длинный нож, слегка изогнутый, каким, вероятно, был убит в хельсинкском туалете Константинос Лигурис.

— Ты не верил в существование минойцев? — сказала Аня, вскинув голову к Саулу Ароновичу и становясь к нему вплотную. — Ты говорил, что мы не могли выжить и сохранить себя все эти тысячи лет. Наивный человек, ты еще называл себя ученым! Народ Великого Червя не может исчезнуть. Не то что вы, новые народы. Раньше вас мы пришли и позже вас уйдем.

С этими словами Аня взметнула нож, и я, невольно наблюдавший за этим, закрыл глаза.

В комнате наступила тишина, в которой слышалось лишь тяжелое дыхание измученного профессора. Насколько я мог судить, в последние минуты жизни Саул Аронович уже слабо воспринимал происходящее, и это было его счастьем. Думаю, что он уже не слышал последних слов, сказанных ему женой-оборотнем, и даже не видел сверкающий нож, нацеленный в него ее тонкой рукой.

— Нет, — прошептала рядом со мной Зоя. — Не может быть… Этого не может быть, я не верю…

— Смотрите! — повелительно крикнул стоявший над нами отец Виктор. — Не закрывайте глаза. Следующими будете вы оба. Вам страшно?

Послышался всхлип, он становился все громче. Как будто Саул Аронович вдруг заплакал в голос…

Всхлип нарастал, а затем перешел в свист — совсем тонкий, пронзительный. Это человек пытался вдохнуть, а воздух выходил наружу из перерезанного горла.

Я открыл глаза. Кровь заливала волосатую грудь профессора. Ноги, висевшие в воздухе, бессильно подергивались, а тщедушное тело словно сводило судорогой. Хотя это и была самая настоящая судорога умирающего организма.

В этот миг Зоя в истерике попыталась вскочить на ноги. Она рванулась кверху и почти сумела встать, но священник, подскочив, свалил ее обратно на пол.

— Лежать! — крикнул он, размахивая пистолетом перед нашими лицами. — Кто из вас будет следующим? Ты? — Он указал стволом на замершую Зою. — Или ты? — Ствол ткнулся мне в лицо. — Кто бы ни был первым, второй будет наблюдать за этим. А потом придет и его черед.

— Вы хотели похитить наши сокровища, — сказала Аня, с явным наслаждением глядя, как содрогается в последних конвульсиях тело того, кто доверчиво называл ее своей женой. — И Димис тоже хотел… Никогда этого не будет. Где теперь Димис? Где Властос? Где Виталий?

«Ага, — отметил я машинально. — Вот и признание в том, что убитый настоятель храма отец Виталий тоже был их противником».

Впрочем, какая теперь разница? Ситуация сложилась так, что я уйду из жизни, не успев завершить расследование. Заказчик, кстати, тоже мертв, так что я никого не подведу…

Вообще-то у меня нет комплекса жертвы. В любых ситуациях я никогда не поддавался соблазну смириться, сложить лапки и покориться неминуемой участи. Нет, с таким комплексом нельзя заниматься расследованиями. Но в те минуты, которые мы с Зоей провели, лежа на полу под дулом пистолета, я впервые в жизни испытал упадок сил и смятение.

Что делать? Как спастись? И что я за идиот: взялся спасти мир от Кносского проклятия, а сам угодил в гибельную ловушку! Мало меня учили…

Профессор к этому времени уже затих. Кровь струилась по его телу и капала на пол, на дорогой ковер, но никого это уже не волновало. Аня с самого начала не считала себя ни женой старика, ни хозяйкой этого дома. К утру здесь никого не останется — лишь три мертвых тела, — и милиция будет ломать голову над очередным «глухарем». Надо полагать, Сергей Корзунов, узнав о моей гибели, хотя бы крякнет с досады, а не ограничится замечанием: «Говорил же я ему, предупреждал…»

Аню было не узнать: ее глаза горели, а в теле билась неукротимая энергия. Как далека она была от той глупенькой развратной самочки, которой прикидывалась раньше. Сейчас перед нами была женщина-воительница, с глазами, мутными от возбуждения при виде крови.

«Как любят эти люди кровь! — подумал я. — Наверное, это от привычки к жертвоприношениям. Или она не воительница, а жрица этого древнего, как мир, культа? Культа Великого Червя, который минойцы пронесли через века в качестве своего проклятия?»

И в этот миг все изменилось. В дверь позвонили.

Наши убийцы обменялись взглядами, после чего прозвучало несколько реплик на их языке.

Звонок раздался снова — требовательный, долгий.

Одновременно со второго этажа раздался звон выбитого стекла.

Видно было, что для Ани и ее спутника-псевдосвященника все это было неожиданностью. За окнами — глухая черная ночь, окраина Петербурга. Они захватили в ловушку своих врагов, и сейчас эти враги станут жертвами. Карты раскрыты. И вдруг — звонок в дверь, и камень в стекло…