— И что же? — спросил я, чувствуя, как начала непроизвольно дергаться нога, как бывает у меня всегда в наиболее ответственные нервные моменты.

— А вот что! — Константинос ткнул пальцем в свое обезображенное ожогом лицо. — Видите эти шрамы? Так закончился силовой прием, о котором вы спрашивали.

Спустя неделю после того, как Лигурис с маленьким сыном прилетели домой в Лондон, Анастасия позвонила сама.

— Я не стану заявлять в полицию и обращаться в суд, — сказала она. — Хотя, украв Димиса, ты совершил преступление. Но не будем об этом. Если ты вернешь мне ребенка, то я позволю тебе встречаться с ним два раза в год. Он будет приезжать к тебе в гости.

— А если я не соглашусь? — спросил Константинос. Суда он не слишком боялся. Великобритания не отдаст своего маленького гражданина, если его отец против.

— Если не согласишься, — ответила Анастасия, — то твое согласие не понадобится.

Она повесила трубку, а через две недели машина Константиноса взорвалась, когда он утром спустился в гараж и попытался ее завести.

— Мощность взрывчатки была недостаточна, чтобы убить меня, — пояснил Лигурис. — В полиции мне так и сказали. Они сказали: вас хотели напугать и предупредить о чем-то. Но ожоги лица и рук чуть не убили меня. Я едва не лишился глаз.

Он умолк и залпом выпил остатки виски из стакана.

— Знаете, — негромко заметил я, — судя по тому, что я узнал об этих людях, вы должны быть до конца жизни благодарны вашей бывшей жене. Это она спасла вас. Видимо, любила, несмотря ни на что.

Сказанное показалось Лигурису столь поразительным, что он молча уставился на меня. В его глазах снова мелькнуло сильное сомнение в моей психической вменяемости…

— Дело в том, что эти люди убивают не задумываясь, — пояснил я. — Им это ничего не стоит. Похоже, они вообще не считают убийство чем-то ненормальным. Ваша бывшая супруга явно защитила вас. Она не хотела, чтобы вы погибли.

Константинос пожал плечами, показывая, что отказывается меня понимать.

— Короче говоря, они добились своего, — сказал он. — Димиса я отослал на Крит. Отправил только письмо о том, что настаиваю на регулярных встречах с ним.

— Ну и как? Ваше желание было исполнено?

— Вполне, — кивнул Лигурис. — Тут придраться нельзя. Анастасия отпускала сына ко мне дважды в год, и мы проводили с ним по две недели. Это было самое счастливое время в моей жизни. Видите ли, я с тех пор больше не женился, и, кроме Димиса, у меня не было детей. Вот только…

Единственное, что смущало Лигуриса, было то, что с каждым своим приездом Димис менялся все сильнее. Определить, что с ним происходит и какова причина изменений, было невозможно.

— Он стал какой-то странный, замкнутый, — пояснил Константинос, и в его голосе прозвучали сохранившиеся до сих пор обида и недоумение. — Нет, не подумайте, он оставался хорошим, любящим сыном. И очень послушным, вежливым. Вообще он рос хорошим мальчиком, вот только эта замкнутость. И еще он задавал странные вопросы. Иногда…

— Какие вопросы?

— Да вот о минойцах, о кносской цивилизации, — вздохнул мой собеседник. — Поэтому я так удивился, когда вы сегодня заговорили о минойских топориках и жертвоприношениях. Ни о чем подобном я и не думал, однако эти вопросы Димиса меня смущали.

— Ваша супруга была верховной жрицей культа Великого Червя, — сказал я, стараясь говорить спокойно и убедительно. — Ее минойское имя было Тини-ит. Сан верховной жрицы и имя она унаследовала от своей матери. Вот отчего все так изменилось, когда мать Анастасии умерла. Анастасия просто заняла ее место в минойской иерархии. Она перестала быть вашей женой и стала верховной жрицей — неограниченной повелительницей тайного и очень жестокого сообщества. Сообщества древнего, замкнутого, владеющего несметными сокровищами и жаждущего прийти в мир снова в роли победителей.

— Минойцы, сокровища… — пробормотал Лигурис, с досадой качая головой. — Вы в своем уме, Олег? Когда мне рекомендовали вас, то сказали, что вы вменяемый джентльмен. И что я слышу теперь?

Мой собеседник не скрывал своего раздражения. Теперь он смотрел на меня осуждающе, как человек, потерявший немалые деньги. Но меня это уже не волновало. Теперь просто было важно распутать цепочку кровавых преступлений и нанести удар по тайному сообществу, по Тини-ит. Удар сильный, сокрушительный, окончательный.

Я отдавал себе отчет в том, что, наверное, за срок в три тысячи четыреста лет и до меня находились люди, которые хотели того же. У них, судя по всему, ничего не вышло, раз злодейский орден творит свои дела до сих пор. Но у меня не было иного выхода: чтобы сохранить свою жизнь и жизнь Зои, нужно было идти до конца. Либо я сломаю им хребет, либо они, так или иначе, доберутся до меня…

Поэтому я, не обращая внимания на настроение Лигуриса, продолжал гнуть свою линию и задавать вопросы.

— А почему Димис поступил в университет в Ираклионе? — поинтересовался я. — Если он был британским гражданином, то вполне мог бы учиться в Англии. Это логично, там высшее образование гораздо лучше — это всем известно.

— Конечно, я предлагал ему, — устало ответил Константинос. — Мне с самого начала этого хотелось. Учась в Англии, Димис был бы рядом со мной. Но он не захотел. Сказал, что интересуется минойской цивилизацией, а изучать ее лучше всего поблизости. Это верно, я не мог не согласиться. На самом деле я прекрасно понимал, что это снова происки Анастасии — она не хотела отпускать сына от себя.

— Это мать воспитала Димиса таким набожным? — спросил я. — Или это ваша заслуга?

В устремленном на меня взгляде, поднялась новая волна изумления.

— Как вы сказали? — оторопело переспросил Лигурис. — Набожным? Я правильно расслышал?

— А чему вы удивляетесь? — спокойно парировал я. — В Петербурге ваш сын почти каждый день молился в церкви. И подолгу молился.

Так я и предполагал: Константинос был поражен моими словами.

После некоторой паузы он с большим недоумением заметил:

— Знаете, я сам атеист… С Анастасией мы не обсуждали такие вещи, но, насколько я понимаю, она также всегда была равнодушна к религии… А насчет Димиса мне даже трудно сказать. Как сейчас стало ясно, я многого не знал о сыне, о его жизни, однако то, что вы говорите о его набожности, мне странно слышать.

Лицо Лигуриса приняло суровое выражение. На него легла тень, и я догадался, о чем пойдет разговор.

— Олег, — сказал он деловито, кладя свою руку на рукав моего пальто. — По-моему, вы на ложном пути. Ваши слова и ваши вопросы ко мне свидетельствуют о том, что вы много фантазируете и мало занимаетесь реальными вещами. Подождите меня минутку, и я сделаю вам предложение.

Он задвигался в своем кресле и с недовольным видом встал. Пошарив глазами, Константинос нашел дверь в туалет и направился туда, с трудом пробираясь между галдевшими студентами.

Я закурил и в ожидании собеседника принялся обдумывать, как строить беседу дальше. Она не обещала быть легкой. Ясно, что господин Лигурис мной крайне недоволен: ему нужно реальное имя заказчика преступления, чтобы можно было сообщить его полиции и совершить возмездие. А что Константинос получил от меня вместо этого? Идиотскую историю о каких-то древних минойцах. Если встать на его точку зрения, то гнев можно было разделить. Деньги пропали впустую…

Что он скажет, вернувшись из туалета, было понятно. Сейчас я получу полную отставку — вот что означают последние слова о предложении. Это просто вежливая форма разрыва контракта. Знаем мы такие предложения!

«Ты, козел, немедленно убираешься вон, а за это я не стану жаловаться и портить тебе жизнь! Чтоб духу твоего рядом со мной больше не было, урод поганый!» Примерно так выглядят подобные предложения от клиентов, если перевести их на нормальный деловой язык.

Внезапно надо мной нависла чья-то тень. Подумав, что это вернулся Константинос, я машинально поднял голову и увидел склонившуюся ко мне девушку. До этого она сидела с парнем за столиком возле окна, и я обратил на эту парочку внимание, потому что девица была толстая и вся в вязаной одежде — от шапочки до длинных шерстяных гольфов, а ее прыщавый парень был обезображен пирсингом — металлические колечки торчали у него во всех частях лица.