Моим героем был Стив Томас, или «голландский Отис», как он сам охотно представлялся. У него был густой хриплый голос, чувственный до самых кончиков пальцев, умоляющий и вкрадчивый. Я верила каждому слову, которое он пел. Когда он выступал в «Клетке», я стояла у сцены. Его группа «Секс-машина» играла классический соул, самые популярные песни Отиса Реддинга, Марвина Гея, Вилсона Пикетта и Джеймса Брауна. Подростком я не очень понимала эту музыку, но когда я увидела, как выступает Стив, то стала покупать только соул. Я записывала названия тех песен, что он поет, и на следующий день покупала пластинки. Я убирала комнаты в пансионе, чтобы на заработанные деньги купить в Алкмаре записи и тексты песен. Я хотела петь с ним вместе, бесконечно репетировала в своей комнате в наушниках. Представляла перед зеркалом наш со Стивом дуэт.

Однажды после его очередного выступления в «Клетке», когда я весь вечер простояла у его ног, танцуя и подпевая, и слезы катились у меня по щекам под его «Я слишком долго любил тебя», он подошел ко мне. Я стояла у стойки бара и ждала своей очереди, как вдруг он склонился надо мной. Я почувствовала запах кокосового масла, которым он мазал голову, запах виски, его кожаных штанов и пыталась придумать, что бы интересного ему сказать. Но горло у меня сжалось, и получился только жалкий писк. Стив поцеловал мне руку и предложил поехать с ним в «Экстаз», дискотеку в Алкмаре. Наконец-то он меня нашел.

В ту же ночь он поцеловал меня — настойчиво, сильно и одновременно нежно, провел пальцем по моему лицу и сказал по-английски: «Я люблю тебя, крошка, маленькая негодная девчонка». Стив любил говорить по-английски, хотя был таким же голландцем, как и я. Меня еще никто не целовал так, как он. Мои губы горели и трепетали от его жадных и сильных губ. Я как будто летала над землей, я чувствовала себя набухшим бутоном, который вдруг раскрылся. Он заметил меня, захотел познакомиться, выбрал меня одну из всех этих девиц.

После этой ночи мне уже больше не хотелось домой. А через полгода мы жили в Амстердаме, и я пела в его группе.

Так же внезапно, как он появился в моей жизни, он и исчез несколько лет спустя. Соседи вызвали полицию, когда Стив в очередной раз разбушевался, двое полицейских приехали забирать его в кутузку, чтобы немножко «охладить». Мейрел, всхлипывая, дрожала у меня на руках, как маленькая испуганная собачонка. Стив улыбался, подняв руки: «Что вы, ребята, я хороший». Он поцеловал нас и прошептал мне в ухо: «Твое счастье, если не ты им позвонила». Мейрел снова расплакалась.

Я ждала его целую ночь. Я решила прекратить наши отношения. Набраться мужества и сказать, чтобы он ушел. На моей стороне была полиция. Я могла это сделать. Но Стив не вернулся. Больше никогда. Он исчез с лица земли. Ни его друзья, ни ребята из группы, никто его не видел и не говорил с ним. Полиция отпустила его через час. С собой у него оказался паспорт и кредитная карточка. Через месяц я получила выписку со счета в банке «Америкен экспресс». Он потратил десять тысяч гульденов: останавливался в гостинице, сшил на заказ костюм, купил три пары очков «Рэй-Бэн», пятнадцать раз ходил в «Блю Ноут», купил акустическую гитару и ковбойские сапоги.

Его вещи все еще стояли у меня на чердаке. Три коробки с одеждой, книгами, фотографиями и компакт-дисками. Я была уверена, что когда-нибудь снова увижу его у себя на пороге.

Глава 5

Мы ехали в автобусе в Лейден, на концерт в студенческом обществе «Минерва». Все молчали, никому из нас не доставляло особого удовольствия выступать перед пьяными студентами, которые швырялись банками с пивом, но они хорошо платили и были нашими верными фанатами много лет. Для таких вечеринок и репертуар у нас был особый: побольше знакомых песен, чтобы они могли подпевать, и никаких сексуальных нарядов, чтобы они не сильно распалялись. Мы должны были все время держать их в тонусе, заставляли их хлопать и кричать, чтобы не дать им расслабиться и освистать нас.

Геерт избегал всякого контакта со мной, он закрыл глаза и откинулся на спинку кресла, заткнув уши наушниками. Другие сидели, уставившись на дождь за окном, или дремали в похмелье после вчерашней пьянки. Наш трубач Чарльз сидел за рулем и ругался на пробки. Дорина, Эллен и я устроились на заднем сиденье. Я думала о своих детях, оставленных дома с пятнадцатилетней нянькой. Я сказала ей, чтобы она никому не открывала дверь и включила автоответчик. Перед выходом я проверила, заперты ли окна, и, когда она удивленно спросила меня, что случилось, я сразу же пожалела, что так себя вела. Не хватало только напугать девчонку до смерти.

Я знала по опыту, как проблемы в отношениях друг с другом могут привести к распаду всей группы. Мы выступали вместе уже шесть лет, раза четыре в неделю, а то и чаще отправлялись в глухомань, в какой-нибудь дансинг «Отвалившееся колесо» или спортцентр «Успехи на болоте», делили все горести и радости, но то, что сейчас происходило между мной и Геертом, не обсуждалось. Я обещала Геерту никому не говорить о его депрессии и не хотела, чтобы кто-то знал о моем аборте. Я боялась, что они будут осуждать меня, и эти разговоры еще больше будут подливать масла в огонь моих переживаний.

Выступления и репетиции были для меня счастливым избавлением от жизни в Амстердаме, где все каждый день из кожи лезли, чтобы быть оригинальными. На сцене я была оригинальной, я была звездой, певицей, которую все слушают. Наши выступления были для меня чем-то вроде наркотика, они вызывали во мне эйфорию, почти религиозное чувство любви к музыке. Не существует другого искусства такой силы. Только музыка может так утешить человека, сделать его счастливым или пронзить его душу, как ножом.

Это чувство наполненности музыкой оставляло меня, только когда я среди ночи возвращалась домой, заставала няньку спящей на диване среди игрушек, пустых пакетов из-под чипсов и недопитых стаканов колы. И тогда усталость одолевала меня и наступало опустошение. Ночные выступления не приносили больших денег и не сулили карьерных взлетов: я уходила по ночам от своих детей, чтобы поиграть в певичку только ради собственного удовольствия. Но я не могла иначе. Я должна была петь, хотя и знала, что никогда не перепрыгну через себя, что всегда буду частью огромной армии второсортных музыкантов, которые исполняют чужие песни на ярмарках и корпоративных вечеринках.

Зал Лейденского студенческого общества был битком набит ребятами в галстуках и аккуратными девушками в клубных свитерках. Под завесой сигарного дыма колыхалась толпа студентов, пропитанная запахом пива и пота. Они толкались, свистели и скандировали: «Давай еще!» Я покачивалась на цыпочках за кулисами и ждала, когда Мартин, руководитель и солист нашей группы, даст мне сигнал выходить на сцену. Когда он подошел ко мне, я почувствовала, что он волнуется так же, как и я.

— Послушай-ка, — сказал он, одергивая свой лиловый пиджак и не глядя на меня. — Все эти разборки с Геертом — ваше личное дело. Но чтобы на сцене все было шито-крыто. Я не хочу терять никого из вас, но если замечу, что вы не можете нормально общаться и друг друга избегаете, один из вас уйдет. Я сказал то же самое и Геерту.

Раздались первые аккорды. Я уже не смогла ему ответить. Мартин надел свои черные «Рэй-Бен», поднял руку и выбежал навстречу свистящей публике: «Мы рады, что сегодня здесь так много классных ребят!»

Дорина, Элен и я продолжили «Каждый ищет любви». Оглушительные вопли. Я чувствовала себя крутой белокурой бестией. Все остальное неважно. Единственное, что имеет смысл, — это бьющаяся и галдящая оргия соул.

После того как нас три раза вызывали на бис, мы сидели и пили пиво в переделанной в гримуборную подсобке. Все были на таком подъеме, что трещали без умолку, как будто только что выиграли футбольный матч. Мы проносились по этим корпоративным вечеринкам, как поезд. Мартин так завелся, что даже не мог сидеть и продолжал пританцовывать стоя, сжав кулаки.