Да он бы, наверное, и не добрался до лагеря — зеки расправились бы с ним еще в поезде, на этапе. Они сразу чуют людей с Лубянки, и наутро он уже лежал бы с разорванной глоткой. А что с сыном? Остается уповать на Бога, если он вообще существует, больше не на кого. В лучшем случае мальчика, голодного и завшивевшего, отправят в приют. В худшем — его найдут мертвым под мостом. Подумаешь, одним беспризорником больше, одним меньше. Такова логика, советская логика. Он был предателем, и его род станут истреблять, всю семью, чтобы его фамилия больше никогда не всплывала. Его просторную жилплощадь начнут делить бывшие товарищи, в его вещах будут рыться чужие руки, а о нем никто даже не вспомнит.

Теперь они ехали прямо за машиной по какому-то переулку, но продолжали держать дистанцию. Перед ними был милицейский автомобиль, и в нем сидел всего лишь один человек — это был не тот мальчишка и не писатель.

Уже смеркалось, но он хорошо видел бледное лицо водителя с пронзительными, как пули, глазами. Он чувствовал физическое возбуждение этого человека. Этот парень по полной наслаждается своей работой!

Им навстречу шла колонна метростроевских грузовиков. Он понял, что надо приготовиться. Грузовики приблизились. Водитель обошел милицейский «форд» справа, и тот оказался так близко, что он слышал шум его двигателя даже сквозь рев мотора грузовика. Водитель дал влево руля и с силой врезался в милицейскую машину, выталкивая ее в бок, и он еще успел поймать безумный взгляд водителя «форда». Послышался резкий скрежет металла. Кажется, милиционер закричал. А может, ему показалось. Все произошло за доли секунды. «Форд» врезался в первый грузовик и сплюснулся в гармошку, а их грузовик продолжал его таранить. Милицейская машина смялась, как кусок бумаги. Он прильнул к зеркалу заднего вида, чтобы рассмотреть милиционера. Сначала в глаза бросилась груда искореженного металла, осколки стекла и лохмотья обивки. Но в этой безобразной куче обломков он успел разглядеть лицо. И это не было лицо с фотографии.

Глава 18

Генерал стоял с трубкой во рту на своем любимом месте у окна и смотрел на Петровку. Свет фонаря вырывал из темноты настоящий шквал. Капли дождя, похожие на нити, падали на стекло и оставляли на нем длинные потеки. Королев тоже любовался этим зрелищем, довольный тем, что сидит в тепле, а не тащится в промокшей одежде по улице, что по лицу не струится вода и не надо стоять в длинной очереди за хлебом.

— Это ужасно. Половина парней, приехавших сюда из деревни, в своем колхозе никогда трактора не видели, а уж тем более грузовика. В Москве они устраиваются работать на стройку, и их сажают за руль. Спроси у ребят из автоинспекции, они тебе расскажут такое, что плакать хочется. Да им надо спасательные жилеты выдавать, когда они начинают водить. Хотя нет, скорее, жилеты надо выдавать пешеходам. Ребята из автоинспекции говорят, что водитель грузовика, сбившего «форд», был достаточно опытен. Они думают, что он ехал позади Ларинина и столкнул его с идущим навстречу грузовиком. Он даже не остановился. От машины остались одни обломки. А зачем ему останавливаться? Он же увидел, что произошло. И то, что он увидел, тянет на статью пятьдесят восьмую — «контрреволюционные преступления». Кто-нибудь успел запомнить номер? Нет? Значит, это несчастный случай. Этот парень, может, даже не видел Ларинина из своей кабины, кто знает? Может, Ларинин нарушил правила. Ребята из автоинспекции разберутся с этим, не беспокойтесь. Они перероют все.

Королев открыл было рот, чтобы что-то сказать, но остановился, заметив, что Попов качает головой и показывает наверх.

Генерал взял в руки его ежедневный отчет — сегодня в нем было только две страницы. Королев подумал, что генерал как-то нарочито настаивает на том, что смерть Ларинина была несчастным случаем, но если Попов подозревает, что кабинет прослушивается, то он знает, что делает. Капитан понимающе кивнул головой, и генерал уткнулся в первую страницу коротенького отчета.

Королев специально многое опустил и ничего не написал об убитом чекисте, потому что Грегорин запретил это делать. Что же касается встречи с Колей Графом, то он упомянул о ней вскользь и отметил, что это была пустая трата времени. Он указал только, что была установлена личность Тесака и что это было единственное достижение дня.

— Значит, Коля Граф ничего интересного не рассказал? Удивительно, что он вообще с тобой встретился. — Попов сделал многозначительную паузу, и Королев от смущения заерзал на стуле. — Что будешь делать дальше?

— Постараемся разыскать вторую девушку и машину. Продолжаем опрашивать местных жителей — может, кто-то что-то видел. Брусилов разрабатывает комсомольцев. Кроме того, нам известны кое-какие приятели Тесака, будем искать их. Может, повезет, а может, и нет. Конечно, госбезопасность в любой момент может забрать дело полностью под себя.

— Лучше бы так, — ответил Попов. — Описание пропавшей девушки разослали по участкам. Думаю, это что-то даст.

Они обменялись хмурыми взглядами.

— У меня такое ощущение, что мы движемся в тупик, — сказал Попов.

— Может, оно и к лучшему. В любом случае мы знаем, что ведется параллельное расследование.

Сейчас оба говорили на микрофон.

— Согласен, — кивнул генерал. — Ладно, сегодня мы уже ничего не сделаем. Отправляйся домой.

Королев приподнялся и почувствовал, как подкашиваются ноги. Комната поплыла перед глазами, и он несколько раз сглотнул, чтобы справиться с приступом тошноты. Ему показалось, что вся его жизненная энергия стала вдруг вытекать через ноги.

— Извините, — еле выдавил из себя он.

— Что с тобой, Алексей Дмитриевич? Ты в порядке?

— Да, сейчас, товарищ генерал. Простите.

Он из последних сил попытался сфокусировать взгляд на письменном столе, остальные предметы в комнате оставались размытыми. Лоб покрылся липкой испариной, и он снова сглотнул. Королев почувствовал крепкую, тяжелую руку Попова у себя на плече, и это помогло ему собраться.

— Спасибо, — прошептал Королев. Ему показалось, что прошла целая вечность. — Мне уже лучше.

Только сейчас он понял, что генерал что-то говорил ему, но он ничего не слышал.

— Ты можешь держаться на ногах? — спросил Попов.

Королев наклонился вперед, оперся на стол и заставил себя встать.

— Хорошо, — сказал Попов и похлопал его по спине. — Но лучше я отвезу тебя домой. Своим видом ты мало чем отличаешься от покойника.

Королев хотел было отказаться, но вспомнил духоту трамвая и передумал.

— А может, не стоит, товарищ генерал?

— Мне все равно по пути. Давай собирайся. Встречаемся у центрального въезда. Ты сам сможешь дойти?

— Да, товарищ генерал, — сказал Королев, предвкушая приятное тепло машины.

Пять минут спустя Королев уже открывал дверцу генеральского ЗИСа. Он уселся, и машина тронулась.

— Не знаю, прослушивается ли мой кабинет, — сказал Попов, — но три дня назад в телефоне появился характерный свист.

— Понятно. Может, вам показалось?

— Кстати, завтра вечером состоится еще одно партийное собрание.

— Я думал, что собрание уже было сегодня.

— Да, было. Но на этом будет обсуждаться недостаток бдительности и упущения в нашей партийной ячейке. Меня как старшего активиста попросили выступить с соответствующей самокритикой.

Королев посмотрел на генерала. У Попова было спокойное, невозмутимое лицо, но капитан прекрасно знал, что происходит на партийных собраниях. Это было похоже на травлю медведя собаками. Добычу рвали на части. Вопросы сыпались со всех сторон, один нелепее другого, причем ответы уже никого не интересовали. Как только удавалось разделаться с одной собакой, другие сразу же хватали за бока. А толпа подбадривала их, потому что знала: иначе они будут следующими.

— Я признáю свои ошибки и скажу, что готов повиноваться решению партии. Предложу, чтобы за эти проступки мне дали другое задание. Я не собираюсь сражаться. Если партия считает, что болтовня Менделеева — угроза для государства в тяжелое для страны время, я не стану этого отрицать. Я любил его, он был хорошим работником, классным милиционером. Он, конечно, не состоял в партии, но все же милиционеру следует думать головой, прежде чем говорить. Если бы меня спросили, наказывать его или нет, я бы сослался на его послужной список. Но правильно ли это? Партия считает, что я учитывал только практический аспект дела и проигнорировал политический. И они правы. А я думал, что политику лучше оставить чекистам. Конечно, я ошибался.