— Я понятия не имел, что у нас так много самоубийств. Может, это из-за холодной зимы. Я прав?

— Причины разные, — ответила Честнова, оживившись. — Я знаю одно: это не по-советски — лишать себя жизни, когда дело нации под угрозой. Если ты несчастлив, ищи утешение в работе на благо государства. А эти люди, — продолжила она, указывая на трупы в морге и прозекторской, — были эгоистами. Индивидуалистами, если хотите. Они поставили личное счастье превыше государства.

— Вы правы, товарищ доктор, — сказал один из санитаров. — Они подбрасывают нам лишнюю работу, вместо того чтобы помогать. А ведь большинство из них состояли в партии, и им должно быть стыдно.

Санитары даже не смотрели на тело, с которым возились, их движения были отточены до автоматизма. Они не замечали, что труп девушки измазан кровью и экскрементами, и не проявляли ни капли брезгливости.

— Может, попросить товарища Есимова ассистировать вам, доктор? — спросил один из санитаров.

— Не надо. Пусть отсыпается. Капитан поможет мне с записями. Вы не возражаете, товарищ капитан?

— Конечно, нет, — ответил Королев, думая о том, что ему хотя бы не придется потом разбирать чужой почерк.

— Давайте приступим. Предварительный осмотр неопознанного женского тела, умершего насильственной смертью в результате убийства. Начато в три часа сорок пять минут вечера второго ноября тысяча девятьсот тридцать шестого года. Я говорю не слишком быстро?

Королев покачал головой. С помощью шланга и кисточки доктор начала очищать тело от крови и прочих засохших продуктов жизнедеятельности. По мере освобождения участков тела она громко описывала обнаруженные на них повреждения, а когда весь труп был омыт, взялась за скальпель. Она бросила извиняющийся взгляд в сторону присутствующих и точными движениями сделала глубокий надрез в форме буквы Y. Затем с профессиональным мастерством отвернула кожу, обнажив грудную клетку и внутренние органы. Королев бросил быстрый взгляд на фотографа. Они встретились глазами и одновременно отвернулись. Обоим казалось кощунственным смотреть на торчащие из-под мертвенно-бледной кожи ребра — такое скорее увидишь на мясном прилавке.

Как обычно, вскрытие проходило медленно. Несмотря на усталость, Честнова делала свое дело тщательно и скрупулезно. Через полчаса Гегинов предложил сделать перерыв и выпить пару глотков водки, чтобы подготовиться к основной части осмотра.

— У вас есть с-стаканы? — спросил он, ставя флягу со спиртным возле головы трупа.

— Есть пробирки для образцов. Они сойдут за стаканы, — ответила Честнова. — Возьмите вон там, в ящике, — указала она локтем, намыливая руки.

— Н-ну и славненько, — сказал Гегинов, наливая жидкость из фляги.

Честнова вытерла руки полотенцем, повесила его на крючок у раковины и повернулась, чтобы еще раз посмотреть на девушку. Королев удивился, увидев на ее глазах слезы.

— Бедняжка, — прошептала доктор. — Она была девственницей. Лет двадцати, максимум двадцати двух. Наверное, берегла себя, а тут такое… Бедняжка. — Она запнулась и, обратившись к Королеву и фотографу, добавила: — Простите меня, товарищи. Последнее время я не высыпаюсь. Простите меня.

Гегинов протянул руку и прижал ее к себе, а она на мгновение с покорной усталостью прислонила голову к его плечу. После этой секундной слабости Честнова встрепенулась, выпрямилась, вытерла слезы и не глядя на мужчин, с поднятой в руке пробиркой сказала, обращаясь к трупу:

— Надеюсь, ты была счастлива. Хотя бы несколько мгновений в жизни. Очень надеюсь.

Королев и Гегинов тоже подняли пробирки с водкой и залпом их осушили. Глаза Гегинова заблестели от подступивших слез, а Королев снова начал поддаваться убаюкивающей атмосфере морга. Он сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладонь.

— Как вы думаете, она долго мучилась? — спросил он неестественно громким голосом, пытаясь взбодрить себя. Честнова и Гегинов посмотрели на него с удивлением.

— Что вам сказать… — медленно начала доктор. — Не могу констатировать с уверенностью, но, скорее всего, увечья наносились после смерти, потому как крови мало. Что же касается ожогов током, похоже, они сделаны до смерти жертвы. Преступник использовал какой-то длинный тонкий предмет — вероятно, раскаленный провод. Он связал девушку веревкой и засунул ей в рот кляп — видите ссадины и разрывы в уголках рта, синяки на запястьях и лодыжках? По всему видно, что она сопротивлялась. Я думаю, убийца орудовал один. Скорее всего, он правша. Видите ссадины вот здесь, на руке?

Королев кивнул и посмотрел на сизо-лиловые отметины. Честнова пояснила, как по синякам определила, что их наносили правой рукой и что она была у убийцы доминирующей.

— А увечья? У вас есть какие-то мысли по поводу их? Зачем он исполосовал ее?

— Не знаю. Боюсь, что здесь ничем не смогу помочь. Это вы спросите у преступника, когда найдете его.

Королев кивнул и повернулся к Гегинову.

— Борис Иванович, — начал он, глядя на профиль девушки, — если сделать снимок отсюда, то повреждения будут не так заметны. Если пустить фото на опознание — возможно, кто-нибудь ее узнает, а это поможет раскрыть личность убитой.

Гегинов понял его и начал готовить свет. В это время дверь распахнулась и в прозекторскую без стука вошел один из санитаров.

— Капитан Королев? Генерал Попов хочет поговорить с вами. В кабинете директора есть телефон. Следуйте за мной.

Попов звонил, чтобы узнать, есть ли какие-то новости по делу. Королев обрадовался возможности вдохнуть свежего воздуха и насладиться бодрящим ветерком, врывающимся из открытого окна и настойчиво теребящим стопки бумаг. Директор института, мужчина средних лет с открытым интеллигентным лицом, стоял спиной к окну, сложив руки на груди, и слушал доклад Королева по телефону. Когда капитан закончил, директор улыбнулся и предложил ему папиросу. Королев не отказался. Он глубоко вдохнул дым — все, что угодно, лишь бы заглушить висевший в воздухе запах смерти. Никотиновая волна разлилась по телу, и внезапная слабость напомнила Королеву, что, кроме завтрака, он ничего не ел. Он с удовольствием еще раз затянулся, погасил папиросу и поблагодарил директора.

Во время отсутствия капитана Гегинов наложил на лицо девушки грим, чтобы максимально скрыть синяки и ссадины. Он часто делал это. Поначалу Королева шокировал яркий макияж потерпевших, но потом он привык. Поскольку фотографии были черно-белыми, в итоге получалась вполне правдоподобная картинка. Фотографу помогала Честнова. С помощью полотенца она пыталась зафиксировать положение головы, но та никак не хотела держаться на месте. Гегинов и Честнова переглянулись и улыбнулись вернувшемуся Королеву. Он тут же учуял запах спиртного. Гегинов указал на мензурку, полную прозрачной жидкости.

— Д-доктор Ч-честнова нашла немного м-медицинского спирта, товарищ. Это ваша доля.

— Он хорошо идет с вареньем. Если в спирт добавить немного варенья, вкус получается отменный. Но сегодня, к сожалению, варенья нет, — добавила неестественно оживленная Честнова. — Видите? Теперь она настоящая красавица.

— Я п-подложил за щ-щеки вату, чтобы было естественнее.

Гегинов с удовольствием рассматривал результаты своего труда. Волосы девушки местами были еще мокрыми.

— А она была милой, — сказал Королев, обращаясь больше к себе.

— Д-да. Как д-думаете, ей лучше открыть или з-закрыть глаз? Я б-буду снимать ее в п-профиль.

Гегинов, приподняв большим пальцем верхнее веко девушки, ждал, что скажет Королев. Тот отрицательно покачал головой.

— Д-да, п-пожалуй, вы п-правы, — согласился Гегинов.

Довольный макияжем и положением головы девушки, он взял фотоаппарат и дважды щелкнул затвором. Честнова убрала полотенце из-под головы трупа, и нижняя челюсть тут же отвалилась, обнажив белые зубы и изуродованный рот.

— Вы заметили зубы, товарищ? — спросила Честнова, приподнимая голову и поворачивая ее к Королеву.

— Похоже, он разбил ей несколько зубов, — ответил Королев и снова заглянул девушке в рот. — Какие они белоснежные!