— Этот спектакль еще называется «Вишневый сад», — улыбнулся Ивакин.

— Да… Она говорила: «Ты же не новый русский! Неужели не видишь, как красиво стареет мой дом?»

— У нее был вкус, — немного удивленно сказал Ивакин.

— Вкус? — Миша покачал головой. — Если бы вы хоть раз увидели, как она одевается, то больше о ее вкусе не вспоминали бы. У нее была лень! И еще пассивность, невероятная пассивность, для оправдания которой она и придумывала все свои спектакли. Ее мать умерла от рака желудка. В старой, облупленной квартире, кушая супы из пакетика. Это смерть с большим вкусом, ничего не скажешь. И так было во всем. Для оправдания собственного эгоизма в отношениях с мужчинами придумывались корыстные побуждения соискателя, для оправдания неудачной карьеры — тупость коллег. И так далее.

— Вы не очень-то любили ее, — заметил Ивакин.

— Да нет, любил по-своему. Но и недостатки ее очень хорошо видел. Может, они меня потому так и раздражали, что я не мог относиться к ней совсем равнодушно.

— Итак, ее журналистская карьера не складывалась. Вдруг все изменилось. Почему?

Миша помолчал, словно вопрос застал его врасплох.

— Ну, — неуверенно сказал он. — Вышла она на эту газету «Без цензуры». У Марины была неплохая подборка собственных статей на криминальные темы. Мы с ней, можно сказать, сотрудничали. Там посмотрели, оценили. Взяли ее внештатным корреспондентом. Тут ничего удивительного.

— Пусть так. И в чем же заключалась ее работа?

— Обычная работа. Написать о преступлении.

— Ну вот что, Миша, — сиплым от злости голосом сказал Ивакин. — Или вы начинаете рассказывать мне то, что хочу я, — не то, Миша, что вы хотите рассказывать, а то, что я хочу слышать! — или я встаю и ухожу. Учтите — у вас серьезное положение. В том числе и потому, что вы, как мне кажется, патологический врун.

— Ладно! — быстро кивнул Миша. — В газетах вообще-то на место преступления редко выезжают. Они привыкли по телефону работать. А в этой «Без цензуры» производство так налажено, что и звонить самому не надо. Есть служба, которая собирает по своим каналам нужную информацию. Когда все факты собраны, они ложатся на стол корреспондента. Тот пишет статью. Это нужно сделать быстро, интересно, живым языком, желательно с подковырками. Марина вообще дома работала, скидывала готовый материал по электронной почте. Она когда гараж продала, хороший компьютер себе купила.

— И что же ее насторожило? Почему она обратилась к вам?

— Я не понял, честно говоря. Воды принесите! — Миша махнул официанту. — Я ведь не говорил ей, что с Петровки ушел, стыдно было. Кто я теперь — фактически продавец, а она дамочка чувствительная была. Вот и продолжала звонить, спрашивала, было ли то убийство, по которому к ней материалы пришли, да что милиции известно. Просила сводки посмотреть, порасспрашивать.

— Зачем?

— Не знаю! А потом вообще оказалось, что ей вроде как чистую дезинформацию прислали.

— О чем?

— Я не помню, — Миша открыл принесенную бутылку, налил полный стакан воды и жадно глотнул. Ивакин с любопытством наблюдал. «Дурак какой-то!» — вспомнил он определение Королева из Лазурного. «Совершенно точно!» — решил Ивакин. Миша допил воду и вздохнул.

— А что потом было? — спросил Ивакин.

— Потом я узнал, что вроде такое преступление произошло. Но на следующий день. Хотя сейчас я уверен, что сам все напутал. С датами.

— У вас нет подозрения, что убийство Марины могло быть как-то связано с ее работой в «Без цензуры»?

— То есть убили из-за политики? — Миша усмехнулся. — О чем вы! Это смешно, в конце концов! Где у нас такое делают? Ну, убивают за огромные деньги, может, и за большую политику, хотя я сомневаюсь, что кто-то пошевелит хотя бы пальцем убивать за политику, если она не связана с большими деньгами. Но не из пушек по воробьям, не таких, как Марина!

— Она могла что-то узнать.

— Вы ошибаетесь. «Без цензуры», конечно, как все, не без греха, но криминалом там и не пахнет. Что она могла узнать? Кто бы ей дал что-то узнать?! Да в газетах, где по определению одни балаболы работают, и не может быть никакой такой информации.

— Холодова же взорвали.

— Так он сам копал. Серьезной темой занимался.

— Марина не могла «копать»?

— Марина?! — Теперь Миша засмеялся совершенно искренне, хотя тут же спохватился и сделал более серьезное лицо. — Нет, Марина копать не могла. Она была очень — очень! — средней журналисткой. Ничем таким не интересовалась. У нее была одна проблема в жизни: найти мужика, а по максимуму мужа.

— Но устроившись в эту газету, она стала обращаться к вам с не самыми обычными просьбами.

— С самыми что ни на есть обычными! Слушайте, в том, что вы предполагаете, не больше логики, чем в попытках увязать убийство Марины с ее работой в «Малых городах России», ей-богу! Насколько мне известно, следствие вначале склонялось к тому, что она познакомилась с кем-то в Лазурном и этот парень ее убил?

— В этом, на ваш взгляд, больше логики?

— Да, это очень логично. Я бы хотел… — Миша помолчал немного, но потом вздохнул и твердо закончил: — Я бы хотел, чтобы вы помогли мне это доказать. Для этого я с вами и встретился.

Ивакин улыбнулся и жестом показал официанту, что пора нести счет. Они некоторое время помолчали. Наконец пришел официант. Он конспиративно подмигнул Ивакину — давно здесь работал, все понимал как надо.

— Ну что ж, — сказал Ивакин, кладя деньги на стол. — Единственное, что мне совершенно ясно, так это ваш, Миша, характер.

Он достал сигарету, официант подбежал с зажигалкой. Ивакин закурил и встал.

— Вы и лгун, и дурак в придачу. Самое неблагодарное, самое вредное для нервов дело — это помогать дуракам… Не обижайтесь. Хотя можете и обижаться. Вот вы, как дурак, скрывали свою поездку в Лазурное. Неужели, проработав пять лет на Петровке, вы не сообразили, что все равно будут проверены московские рейсы за тот день? И что ваша фамилия наверняка всплывет? Теперь вы не хотите мне отвечать, плетете какую-то чушь. Я допускаю, что у вас могут быть свои причины для этого. Но ведь вы судите о моих умственных способностях, исходя из своих. Мне достаточно было прочитать одну-единственную статью вашей сестры в газете «Без цензуры», чтобы понять, что ее насторожило. Кстати, не надо быть очень уж умудренным, чтобы догадаться: в газету ее взяли по блату. Она заработала за два месяца больше двух тысяч долларов. И какую же работу выполняла? Ту, которую может выполнить любой первокурсник с факультета журналистики. Это была блатная должность, — с удовольствием повторил Ивакин. — На такую берут только знакомых. Неужели вы думаете, что я не выясню, как она попала в эту газету?

15

Ивакин, действительно, не любил журналистов. Даже лучшие из них, даже желающие помочь — все равно они мешали. Как-то одна журналистка написала о нем статью. Она рассказала о том, что Ивакин распутал сложнейшее дело о банде убийц, орудовавшей в Москве в начале девяностых (кошмарное время, Ивакин всегда вздрагивал, вспоминая его). Это дело вошло в книгу «Москва криминальная», по его мотивам был снят целый сериал. Уже в конце интервью Ивакин решил поразить девчонку — видел, что количество убийств ее не впечатлило. Он сказал, какую премию ему за эту банду дали. Тут она и онемела. «По десять рублей за убитого» — так она обыграла этот факт в статье. И это было правдой, но две недели Ивакин ходил по управлению, как побитая собака. «Ну чего ты, Ивакин, жалуешься?! — возмущалось начальство. — Были бы деньги, мы бы больше дали! Зачем сор из избы выносишь?» Стыдно вспоминать сейчас, но он позвонил той журналистке. «Кто вас за язык тянул? — спросил он. — Я ведь вам не жаловался. Так просто сказал». — «А я разве написала, что вы жалуетесь? — обиделась она. — Я это писала для вашего начальства. Для руководства страны. Для простых людей, наконец. Чтобы все — все! — знали, что вы работаете сутками, рискуете жизнью за такие мизерные деньги. Почему вы-то стесняетесь? Пусть ваш министр стесняется или президент страны!»