А потом еще и еще раз, как окончились пулевые патроны, как Васька с братом Николой расстреляли в упор дробовыми зарядами двух медвежат, как мать бросалась из кустов, только пугала, тяжело раненная, не лезла в драку и как люди ничего не поняли и ради премии расстреляли и ее… «Давали премию».

Петр молчит, молчанием подтверждает правду, а иногда тоже говорит об овсах и раненом звере…

— А на человека раненый идет?

— Не помню такого. Вот на Черепове стрелили, заранили только — он и ушел в выломок.

— А на овсах близко подходит?

— Другой раз и к тебе подкатит. Мы же лабазы не строим, с земли ждем, сидишь в борозде и ждешь…

Что это? Отвага? Вера в ружье? Или другое — убеждение, что зверь мирный и всегда уходит, даже сильно раненный, если не мешают уйти? Откуда это?

— А скот у вас медведь драл?

— Не бывало вроде…

— А мужиков ломал?

— Этого зазря нет. Да уходит он…

Василий крутит папироску и подводит итог нашей беседы только молчанием. Он, пожалуй, тоже не помнит, чтобы медведь кого‑то просто так сломал. Вот за его женой Валентиной зверь шел, но тут другое дело: «На сносях баба была… Таких не ломает, ветками закидает и уйдет — только не ори дурно… Бабу на сносях медведь любит…» Почему так?

Разных «почему так?» набирается много. И это только к тем историям и фактам, достоверность которых велика… По ночам у коптилки отбрасываю все, что не могу проверить сам. Но отбрасывать многое жалко… Ружье! Медведь отбирает у охотника ружье!.. «Первым делом ружье отбирает, а там и ломать…» — твердят все. Видел шрамы, документы об инвалидности. Разговор проводишь тонко, не спрашиваешь сразу, а восстанавливаешь от слова к слову всю картину схватки, и каждый раз получается одно и то же: именно отобрал ружье, которое вроде бы и не мешало зверю.

Память на обиды!.. Здесь почти достоверность — наблюдений много, опыт почти чистый… Но все‑таки проверить сам не могу. Для себя оставляю малое: первый шаг к зверю, протянутая навстречу медведю рука человека… Остальное помню и верю охотничьему лесному немногословию. Верю потому, что о работе не лгут, а лес — это их работа. Солгать не даст и тропа. Ложь не допустят следы, выстрел в тайге, стреляная гильза, медвежья дорога, неприкосновенность нашего стада, отсутствие невинных жертв и надписи на деревьях.

Есть в тайге такие надписи… Бредешь другой раз по тропе к озеру. Слушаешь, стараешься не беспокоить лес, ждешь… И вдруг встретишь старую, давно затекшую густой смолой надпись: дата, месяц, год, инициалы. И читаешь по этой надписи, что в августе, числа 23–го, в год 58–й Зайцев Федор встретился у этой ели со зверем. И зверь остался побежденным. Может, и из‑за премии.

Год 1965–й. Белая карта

Карта есть. Я только перерисовываю ее крупней и подробней, иногда опуская не интересующие меня детали, — ведь это моя карта. На лист бумаги я наношу свои встречи со следами животных, рассказы Василия и Петра, надписи на деревьях и даже лай собак. Я знаю, где бродят наши телушки, где их разыскивает Петр, сам хожу в такие поиски, но ни разу не видел коровьих дорог, перерезанных медвежьим следом. А медведь есть, живет рядом. Что это — уважение просто к стаду? А почему бы у медведя, живущего здесь оседло, не могла возникнуть логическая связь между телушками и людьми: люди стреляют — лучше не надо? Может быть, это и есть закон уважения территории соседа, к тому же соседа, хорошо вооруженного? И медведь живет рядом со стадом, не трогая, не пугая его, и рядом же со стадом охотится на лосей.

Костя — лесник, местный житель. Медведь на дороге, на сваленном лосе. Рык зверя! Костя упал на землю. Потом отошел и вернулся домой невредимым, а медведь остался, не убежал.

Зверь на добыче! Инстинкт насыщения! Крайний случай, когда агрессия со стороны грозного зверя кажется неминуемой… Но был рык. Рык — предупреждение: «Не трогай мою добычу! Уходи!» Костя ушел, но сначала упал на землю. Испуг, отказ человека от ссоры. Медведь понял ответ и не бросился. Инстинкт имел право подавить разум. Не подавил. Медведь предупредил — пожалуй, это от благородства.

А встреча дедки Степанушки с медведицей… «Стоит, пугает меня, плюется, а конь щиплет траву, а медвежата по елкам сидят…» Я хорошо знаю этого старика. Может, зверь и не умеет разбираться в наших тайных мыслях, но фасад у дедки богобоязненный, тихий. Он мог негромко сказать остановившемуся коню: «Поехали, что ль…» И конь поехал, оставив сзади успокоившуюся медведицу… «Пугает меня, плюется» — снова предупреждение, снова шаг благородства. И опять в крайнем случае — материнство, инстинкт сохранения вида…

Что еще?.. Медведица перед расстрелом, когда Василий и его брат Никола так и не посчитались с отвагой матери. Медведица только «пугала», раненная, не лезла в драку…

А «здравствуй, Мишко» Петра на Вологодском ручье?.. Медведь рылся у дороги. Петро просто шел, припадая на протез. До медведя совсем близко. Петр подошел и просто добро сказал: «Здравствуй, Мишко…» Мишка поднял голову, поводил носом и уступил дорогу.

А если все эти жесты примирения только от трусости?.. По лесу носились такие безумные охотники, как Васька, били зверя, громыхали ружьями. И теперь зверь, встречаясь с человеком и помня его воинственные сигналы, просто извиняется, просит пощады и фыркает от страха, как месячный котенок на зверового кобеля. Ох уж нет. Не хотел бы я оказаться на месте того же Василия, когда он беспардонно выстрелил как‑то в медведицу… И бежал тот самый Васька, что знался в тайге даже с самим лешим.

У медведя пока можно отнять все, но нельзя не оставить ему добродушия и доверчивости до нанесения жестокой обиды. Природная сила, чувство независимости при силе, наверное, могли родить в животном эти качества? Петр не оставлял надписи на дереве, не расписывался тогда и дедка Степанушка. Пусть живет в их рассказах некоторая недостоверность, но есть общие утверждения. Множество маленьких «да», произнесенных даже с различной эмоциональной окраской, все‑таки определяют путь к истине — к большому «ДА»!

Карта продолжает оживать новыми подробностями. Собранная и разложенная информация требовала хотя бы предварительного итога обработки. Завтра я иду сам. А с. чем?

Первое: добродушие (уравновешенность, рассудительность — что хотите — это пока качественные категории). Добродушие от силы, от уверенности в себе — хозяин в лесу пока только он. Но зол! И памятлив на обиды! От добродушия — благородство и нежелание ссориться по пустякам.

Второе: любопытство. Да. И не только у медведя. Но опять же медвежья сила! Широта кругозора от всеядности, разнообразие кормовых угодий и путей передвижения. Память прочно удерживает то, что видел, знал. И вдруг новое! Но испуга нет — от силы. Тогда можно и проверить, поинтересоваться… Но не только любопытство… Сила и благородство зверя через любопытство (а не испуг при встрече с человеком) обязаны родить у животного доверие, если до этого память не хранила обид. Доверие — уже много. Отсюда путь еще дальше — к языку жестов и тайнам животного, к тайнам леса через «рассказы» доверившегося тебе медведя.

Крайние случаи остаются!

Медведь–шатун. Не улегся в берлогу или поднят из нее и не нашел другую. Серьезный зверь. Зима и голод. Случаи людоедства достоверны и нередки. Ружье в дороге не помешало бы. Но сейчас не зима.

Выход из берлоги с первой весенней водой. Опять же голод! Видел останки лосей, сваленных на апрельский наст. Но все‑таки верю и ждал бы предупреждения. Не буду мешать, постараюсь думать добро и не желать зла. В позе никакой агрессии, ничего лишнего в руках, плавность движений, но не скованность — резкие движения могут подсказать зверю, что в страхе я способен броситься на него, как кидаются через опасность с закрытыми глазами. Если отступать, то не спиной к нему, а спокойно. Это ясно. Но берлог давно нет. Яркого голода нет. Но может быть лось, сваленный медведем… А если медведь услышит меня и затаится в кустах? Как тогда ему все объяснить?.. Будет видно по обстановке…