Главным политическим достижением Болеслава была победа над армией германского императора Генриха V, который вступил в Польшу в качестве союзника неукротимого Збигнева. Болеславу удалось избежать решающего сражения, и, заманивая германских рыцарей внутрь страны, заставляя их безуспешно осаждать города, беспокоя нападениями с тыла и схватками в дремучих лесах, он в конце концов заставил императора уйти из Польши и признать ее независимость. Этим Болеслав на полвека пресек желание императоров Священной Римской империи определять польскую политику.

Правда, далеко не все предприятия Болеслава были успешными. Уже к концу жизни он втянулся в венгерские дела, стараясь посадить на престол своего избранника. В этом он не преуспел, зато испортил отношения с чехами. Чешский князь Собеслав, связанный родственными узами с претендентом на венгерский престол, ударил по Силезии, и лишь третейский суд нового германского императора установил мир в Восточной Европе.

Правя Польшей почти сорок лет и оставляя сыновьям сильную, единую державу, Болеслав сам при жизни так и не короновался — он не был официально королем польским, хотя все его таковым считали. Эта скромность сыграла пагубную роль в дальнейших событиях.

Престолонаследие в Польше всегда было проблемой сложной. Однако определенный порядок существовал: основные земли получал один из сыновей, остальным доставались уделы. Король имел право выбора, и потому нередко реальным наследником становился не старший сын. Даже такие знаменитые короли, как Болеслав Храбрый и Болеслав Кривоустый, не были старшими сыновьями.

Зачастую после смерти короля в стране наступал хаос: сыновья выясняли отношения между собой. Но практически всегда верх брал тот, кому отец оставил львиную долю страпы.

Болеслав нарушил этот неписаный закон.

Трудно сказать, что его заставило: до сих пор историки и поэты спорят, руководила ли им любовь к сыновьям и желание никого из них не обидеть, или решающую роль сыграла вторая жена Болеслава, которая стояла у его смертного ложа и требовала, чтобы младшие принцы получили побольше. А может быть, он рассудил, что, если все сыновья получат поровну, ни один не сможет взять верх над братьями.

Сыновей было пятеро. Старшему, Владиславу, отец отказал Силезию, Болеславу Кудрявому достались земли мазовецкие и Куявия, Мешко, которого впоследствии назовут Старым, получил Великую Польшу, Генрих — Сандомир. Самый младший, Казимир, еще не мог управлять, поэтому его судьба зависела от братьев. Он рос у Генриха Сандомирского. Краков, а также Поморье передавались Владиславу как старшему.

После смерти Болеслава короновать было некого: все пять братьев были равны, главенство Владислава было условностью, не подкрепленной перевесом в силах.

Разделив страну, Болеслав фактически передал ее во власть своих врагов — можновладцев. Именно им было выгодно, чтобы князья были слабыми, тогда власть феодалов усиливалась. Соседям Польши, в первую очередь германским императорам, также была нужна слабая Польша.

У каждого из новых правителей были свой двор, своя армия, свои воеводы, мечники, скарбники, канцлеры, стольники…

Разумеется, каждый из князей старался оттеснить остальных братьев и захватить власть в Польше. Но страна была разделена Болеславом столь умело, что эти попытки неизбежно проваливались.

Первым бросился в бой Владислав.

Он опирался на поддержку извне: за спиной этого не очень сильного и решительного человека стояла энергичная жена Агнесса, дочь герцога Леопольда Австрийского. Мог Владислав рассчитывать и на помощь русских родственников по матери.

Владислав объявил войну своим братьям, на сторону которых сразу встали можновладцы. Его же поддерживали лишь немногие магнаты, в частности Петр Власт.

Владислав проявил себя плохим полководцем и неудачливым политиком. Слабость его заключалась не только в неумении находить союзников и предводительствовать войсками — при первых же неудачах он начал искать виноватых. И сделал большую глупость — ослепил, заподозрив в измене, своего главного сторонника Петра Власта, чего ему не простили не только воеводы и магнаты других земель, но и собственные вельможи.

Польские летописцы рассказывают еще одну историю, которая усугубила раскол между Владиславом и феодалами. Она связана с Петром Скринским, вроцлавским воеводой.

Как-то Владислав с воеводой были на охоте и заночевали в лесу. Было холодно, моросил дождь, охотникам не спалось. Злой на язык Владислав сказал:

— Твоей жене сейчас лучше, чем нам. Она-то в мягкой постели с твоим духовником.

Оскорбленный воевода не нашел ничего лучшего, как ответить:

— Твоей жене Агнессе тоже можно позавидовать. Ей тепло в объятиях немца Добеша.

Владислав промолчал, но зло затаил.

Утром он примчался к Агнессе и в присутствии вельмож обвинил ее в нарушении супружеской верпости.

Разумеется, Агнесса не бросилась в ноги мужу, винясь в грехе. Она сумела не только убедить Владислава, что ее оклеветали, но и добиться головы воеводы. Более того, Владислав по ее наущению повелел, чтобы наказал магната именно Добеш, командир наемного немецкого отряда.

Ничего не подозревавший Скринский справлял в те дни свадьбу дочери с сербским князем. Добеш со своим отрядом прискакал во Вроцлав, схватил воеводу и, прежде чем кто-либо успел опомниться, увез его в Краков.

Несколько недель Скринский провел в темнице. Владислав все не решался казнить его. За Скринского ходатайствовали все вельможи Кракова. Вроцлав грозил отложиться. Но Агнесса была непреклонна, и в конце концов Скринскому выкололи глаза и отрезали язык.

Любопытная деталь: летописцы утверждают, что через некоторое время к Скринскому вернулись речь и зрение. То ли в этом отразилось стремление к торжеству справедливости, то ли в самом деле палачи пожалели воеводу.

Владислав, покинутый феодалами, собрал армию из наемных отрядов. Ему удалось нанести поражение братьям и осадить их в Познани, но, пока он штурмовал город, феодальные ополчения окружили его войско, и ему с трудом удалось бежать в Германию. Там он и провел немало лет, уговаривая императоров — сначала Конрада, а потом Фридриха Барбароссу — вторгнуться в Польшу и вернуть ему престол, за что обещал немалые территориальные уступки. Однако вначале германские императоры были заняты Вторым крестовым походом, а затем Фридриху Барбароссе пришлось утверждать свою власть в Германии, так что польские дела оставались для него второстепенными.

Старшинство в Польше перешло к Болеславу Кудрявому, и на некоторое время наступило спокойствие. Каждая из трех частей, на которые оказалась разделенной страна, все более обособлялась.

Из трех оставшихся братьев (Казимир был еще мал и не имел удела) наибольший интерес у польских писателей вызвала фигура Генриха Сандомирского. [23]

Казалось, именно ему судьбой предназначено властвовать над Польшей. В отличие от братьев Генрих был человеком ярким, неординарным. Он бросил свое княжество и отправился в большое путешествие, жил в Германии, сблизился с молодым Фридрихом Барбароссой. По матери немец, он был своим человеком при императорском дворе.

Затем, что совсем уж необычно, Генрих Сандомирский с небольшой польской дружиной отплыл в Святую землю. Он был принят при иерусалимском дворе как друг и родственник германского императора. Не раз сражался с мусульманами. В осаде Аскалона он участвовал в составе отряда тамплиеров; возможно, он даже вступил в этот орден.

Судя по всему, Генрихом руководило религиозное чувство. Не исключено, что, размышляя о будущем своей страны, он уже тогда стал мечтать о крестовом походе против Поморья.

Могучий орден тамплиеров управлялся трезвыми людьми. Перспектив усиления на Ближнем Востоке было мало. Подыскивались новые области действия, и, хотя не ему, а другим орденам суждено было завоевать Прибалтику, у истоков этой идеи стояли тамплиеры. Они могли рассчитывать на поддержку северогерманских купцов. Если Венеция, Пиза и Генуя толкали крестоносцев на восток, то Любек и Майпц желали обрести торговую монополию на Балтике.