Тут узнал об этом Рюрик, который еще не отказался от мысли увидеть своего сына на галицком престоле. Между старыми князьями началась страшная, к счастью только письменная, свара, которая кончилась лишь тогда, когда в нее вмешался митрополит, сурово осудивший обоих князей за то, что они делят Галич, захваченный католиками. Подействовало ли вмешательство митрополита или нежелание начинать междоусобную войну из-за Галича, но оба старых князя собрали армии, взяли своих сыновей-претендентов и отправились в поход на Галич.

Итак, к этому моменту на галицкий престол претендуют: Владимир, который сидит на башне, Олег «Настасьевич», живущий в Овруче, принц Андрей, который правит Галичем, но чувствует себя там неуверенно, сын Святослава Киевского и сын Рюрика Смоленского, которые идут со своими отцами к Галичу, и, наконец, как скоро выяснится, сын несчастного Ивана Берладника, бедный, отважный и гордый Ростислав.

Объединенное русское войско до Галича не дошло. С каждым днем отношения между его предводителями все более портились. Поделить между собой еще не завоеванные земли они так и не смогли. В результате, несмотря на уговоры митрополита, они повернули дружины вспять.

Прослышав о походе старых князей, галичане надеялись, что венгерская оккупация кончится и что католические миссионеры уберутся из города вслед за венгерскими рыцарями. Провал похода показал всю тщету их надежд.

Андрей не доверял галичанам, ожидая с их стороны всяческих каверз. Поэтому он счел за лучшее увезти из Галича членов самых знатных и богатых семей в качестве заложников.

И вот тогда вмешались городские низы: ремесленники, мелкие торговцы, беднота — те, кому от княжеских распрей доставалось больше всех. Они выдвинули своего претендента на престол — жившего в низовьях Дуная Ростислава Берладника, который был им куда милее, чем знатные господа. Летописец сообщает, что, когда к Ростиславу отправились из Галича послы, многие бояре были недовольны.

Ростислав со своей дунайской вольницей поспешил к Галичу. Но опоздал. Раньше туда поспели венгерские подкрепления. Встревоженные венгры созвали знатных людей города и потребовали, чтобы они снова поклялись в верности Андрею. Как говорит летописец, «правые целовали крест охотно, ничего за собой не зная, а виноватые по нужде, боясь венгров».

Ростислав Берладник остановился у городской стены. К нему выбрались некоторые из его союзников. Они рассказали, что их план провалился.

— Видишь, тебя обманули, — говорили дружинники, — поедем прочь.

Но неожиданно для всех Ростислав отказался уезжать.

— Нет, братья, — передает его слова летописец, — вы знаете, что галичане целовали мне крест, и если теперь они ищут головы моей, то бог им судья, а мне наскучило скитаться по чужой земле, хочу голову положить на своей отчизне.

Из ворот города выходило венгерское войско. Сверкали шлемы, радугой горели знамена, земля содрогалась от топота копыт.

Ростислав стегнул коня и помчался на врагов. За ним поскакал еще десяток дружинников.

И пропали в жутко и тяжело зашевелившейся гуще всадников.

Только Берладник, весь израненный, был еще жив.

Венгры отнесли его в город.

К тому времени, когда Ростислава принесли в детинец и положили в горницу, город кипел. Гул толпы доносился до дворцовых покоев. Завоевателям было неуютно и страшно. И тогда… неизвестно, кто первым сказал это — то ли какой-то боярин, то ли сам Андрей:

— Князь должен умереть. Живой он слишком опасен.

Наутро горожанам было объявлено, что Ростислав умер от тяжких ран. Никто этому не поверил. Летописец утверждает, что «венгры приложили яд к ранам Берладника».

Волнения в городе показали венгерскому принцу, что галичане непокорны и враждебны. И летописцы рассказывают, как венгерские рыцари начали насильничать и грабить, ставить лошадей в церквах и казнить горожан.

Тогда галичане раскаялись, что прогнали Владимира, но было поздно.

Владимир же ничего не знал. Несколько месяцев он жил на вершине башни. Венгры как-то разрешили попадье навестить его. Под платьем она пронесла кинжал.

Ночью Владимир исполосовал кинжалом обитый ветрами и потускневший шатер. Ткань с треском рвалась. Владимир спешил: времени до рассвета было мало. Из матерчатых полос он связал длинную веревку и прикрепил ее к зубцу башни. Конец ее чуть не доставал до земли. Перекрестившись, Владимир крепко взялся за веревку и начал спускаться.

Внизу его ждали верные люди.

На Руси реальной помощи Владимиру ждать было неоткуда. И он пустился в опасный путь. Без свиты, почти без охраны через венгерские земли, где каждый камень был врагом, он пробирался на запад. Там Фридрих Барбаросса вел армию в крестовый поход.

Император со своим войском как раз вступил в Венгрию. Он заключил договор с Белой, которому в обмен на беспрепятственный пропуск крестоносцев через Венгрию и снабжение их продовольствием пообещал, что немецкие рыцари воздержатся от грабежа.

Оба монарха выполнили свои обязательства, но любви между ними не возникло — в любом случае для Венгрии проход крестоносного войска был бедствием, и Бела лишь мудро выбрал из двух зол меньшее.

Владимир надеялся на помощь германского императора. И не без оснований. Галицкие земли оставались в стороне от пути движения армии крестоносцев, а так как отношения с Византией оставляли желать лучшего, Барбаросса полагал весьма нелишним обезопасить себя от неожиданного нападения, и появление претендента из хорошо известной императору семьи было подарком судьбы.

Встреча была сердечной. Фридрих был знаком с Ярославом. Сыграли свою роль и династические связи германских императоров с Русью. Достаточно вспомнить об общей родственнице Барбароссы и Владимира — неутомимой Адельгейде. Под этим именем в Германии была известна перешедшая в католичество сестра Владимира Мономаха Евфросиния. Эта решительная красавица вышла замуж за Оттона, маркграфа Бранденбургского, а потом, овдовев, — за императора Генриха IV. Адельгейда, больший католик, чем сам папа, умудрилась поднять против собственного мужа поочередно обоих своих пасынков — Конрада и Генриха — и была инициатором падения императора. После смерти мужа она возвратилась на Русь, перешла обратно в православие и доживала век монахиней в Киеве.

Политический расчет и родственные чувства обеспечили успешный исход переговоров. Император решил вернуть престол Владимиру, за что тот обещал платить Фридриху ежегодно две тысячи гривен серебра.

Фридрих был мудрым государем и менее всего хотел открыто оскорблять чувства венгров. Он придумал куда более тонкий ход: ничего не сообщив королю Беле, он тайно отправил Владимира в Польшу, к князю Казимиру Справедливому, с просьбой помочь вернуть ему галицкий престол. Казимир согласился — в постоянной борьбе с венграми и собственными воеводами союзный Галич был нужен и ему. Он отправил с Владимиром свою армию под командованием знаменитого полководца Николая.

Когда до галичан дошла весть, что к городу приближается Владимир, всех охватила радость. Были забыты прежние обиды. Штурм совпал с восстанием галичан против венгров. Те потерпели поражение и покинули город.

На этот раз Владимир решил не рисковать. Претенденты на престол были живы, а галичане переменчивы. Поэтому Владимир обратился к своему дяде Всеволоду Большое Гнездо с просьбой поддержать его. Не исключено, что и здесь помог Фридрих Барбаросса, знавший Всеволода.

Всеволод написал письма всем основным князьям Руси и Польши, в которых предупреждал, что нападение на Владимира он будет расценивать как нападение на него самого.

С этого момента и до смерти, в течение десяти лет, Владимир спокойно правил Галичем, и там не было ни восстаний, ни заговоров. Может, Владимир стал разумнее и мудрее, может, горожане были научены горьким опытом и не хотели больше войн и незваных гостей.

По крайней мере, когда Владимир, установив мир с венграми, добился возвращения попадьи и сыновей, никто в Галиче не укорял князя.