Тауэр был осажден. Годфри отправил Лоншану ультиматум, в котором ему предписывалось сдать в казну всю свою собственность, включая нечестно захваченные замки, и выдать в качестве заложников братьев и сестру.
Лоншан вынужден был согласиться на все условия.
Случилась удивительная вещь: еще вчера все бароны трепетали перед карликом, и вдруг оказалось, что во всей Англии не нашлось никого, кто посмел бы его поддержать. Лоншан бежал в Дувр, надеясь затем уплыть во Францию, чтобы пожаловаться королю. Там, во Франции, он хранил часть награбленных сокровищ.
Лоншан переоделся уличной торговкой и нацепил шляпу с густой вуалью. Именно эта вуаль и привлекла внимание рыбачек, которые заметили странную торговку на берегу. Лоншана снова подвело незнание языка. Он пытался убежать, но женщины решили, что это переодетый разбойник. Когда же обнаружилось, что под женской одеждой прячется карлик, слишком хорошо известный в стране, они приволокли его в город.
В конце концов Лоншан был изгнан из Англии, его имущество было конфисковано.
Через некоторое время ему удалось вновь втереться в доверие к Ричарду, но править Англией ему больше не дали. И он, и его родственники мирно скончались и сохранили часть богатств.
Плоды его деятельности скажутся позже — он лишь толкнул Англию под уклон.
«Великий мальчик»
Из трех государей Европы, возложивших на себя крест, меньше всех был заинтересован в походе Филипп Французский. Участие в нем было для него продолжением многолетней борьбы с Плантагенетами за господство во Франции. Он не мог позволить себе остаться дома, выйти из большой игры и отдать инициативу английскому и германскому владыкам. В великом предприятии европейского религиозного духа ему надлежало быть на первом плане.
Филипп разительно отличался от своих великих современников. В нем не было мощи Фридриха Барбароссы, не было и залихватской решительности Ричарда, не было головоломного умения пробиться сквозь миллион смертей и опасностей, свойственного Андронику Комнину. Филипп и в зрелом возрасте остался тихим, серьезным мальчиком, который когда-то подошел к Генриху Анжуйскому и сказал, что, когда вырастет, отнимет у него все, что тот отобрал у его отца. Он и прожил всю жизнь, подсчитывая монеты и земли. Франции, слабой и разобщенной, был нужен именно такой государь — собиратель, скряга, заговорщик, интриган, с каждым днем добавлявший по монетке в сундучок. И пока соседи отчаянно рубились в бесплодных битвах, он умел затаиться, чтобы появиться в нужный момент с векселем в руке.
Вот портрет Филиппа, оставленный нам Мартином Турским: «Он обладал превосходным сложением, изящными формами и приятным лицом, был плешив и красен, великий мастер поесть и выпить. Он был откровенен с друзьями и очень замкнут по отношению к тем, кто ему не нравился. Предусмотрительный, упорный в своих решениях и твердый в вере, он обнаруживал замечательную быстроту и прямодушие в своих суждениях. Баловень судьбы, вечно опасаясь за свою жизнь, он быстро приходил в гнев и так же быстро успокаивался; он был суров по отношению к знатным, которые не оказывали ему повиновения, любил возбуждать между ними раздоры и охотно приближал к себе незнатных людей».
Портрет апологетический, он призван воспеть короля, но как проговаривается летописец! Между строк мы видим трусость, подозрительность и вечный страх, в котором живет Филипп, ненависть к князьям, полагавшим себя выше короля. А вот еще один его портрет, составленный в XIX веке французским историком Люшером: «Средние века видели мало таких оригинальных фигур: если по своему суеверию, жестокости, вероломству и совершенной неразборчивости в выборе средств он вполне сын своего времени, то, с другой стороны, он значительно отклоняется от типа феодального рыцаря. Он если не хладнокровен и терпелив, то по крайней мере настойчив и скрытен: он умеет выжидать и рассчитывать, редко выдает свои намерения и действует лишь наверняка. Он — политик».
Таким Филипп был сызмальства. Престол достался ему в 1180 году, когда он был подростком. Пользуясь молодостью короля, могущественные феодалы объединились, стараясь вообще избавиться от власти династии Капетингов. Коалиция была грозной и казалась непобедимой. В нее входили герцог Бургундский, графы Фландрский, Намюр, Блуа, Шампань и другие — вместе они были втрое сильнее юного Филиппа. И тем не менее за пять лет, продолжая притом войну с Генрихом Английским, Филипп сумел победить эту коалицию, использовав ее внутренние противоречия. Порой казалось, что его дело безнадежно, но, играя на вражде соперников, привлекая на помощь сыновей английского короля, вступая в немыслимые союзы и предавая своих союзников, Филипп не только разгромил коалицию, но и смог ограбить одного из главных противников, графа Фландрского, включив в свой домен часть его владений.
Вот такого врага по наследству приобрел Ричард Львиное Сердце. И такого союзника по крестовому походу. Филипп не только согласился отправиться в Святую землю, но, более того, изъявил желание двигаться туда вместе с Ричардом, практически одним маршрутом. И не без расчета, потому что Филипп ничего не делал без расчета. Филипп был уверен, что Ричард, который вложил в организацию крестоносного войска колоссальные средства и собрал могучую армию, на пути к Иерусалиму ударится в авантюры. Филипп даже мог предугадать в какие.
Очевидно, первый удар будет нанесен по Сицилии, так как Ричард не скрывал, что намерен защитить права своей овдовевшей сестры Иоанны, которые ущемил новый сицилийский король Танкред. Исход этого предприятия был неясен, но здесь можно было погреть руки или по крайней мере помешать Ричарду.
Французская и английская армии должны были достичь Палестины морем. Отряды тянулись по Франции к югу.
После нескольких недель похода армиям пришлось разъединиться. Во-первых, вместе им трудно было прокормиться. Во-вторых, зафрахтованные корабли ожидали в разных портах. Филипп намеревался плыть в Палестину на генуэзских судах и потому пошел к Генуе. Ричард собирался отплыть из Марселя — частично на английских, частично на французских кораблях.
К Марселю между тем спешила Беренгария, сопровождаемая Элеонорой. Будущая свекровь была довольна невестой сына, ее родственниками тоже. Разумеется, Ричард был достоин лучшей партии, но он совершенно не интересовался девушками, и хорошо еще, что согласился жениться на этой провинциалке.
Элеонора рассчитывала, что свадьбу сыграют тут же. Но, к сожалению, Ричарда они не застали. После нескольких месяцев неспешного путешествия по Европе он вдруг заторопился — словно испугался, что Иерусалим возьмут без него. Так что дамы увидели лишь растворяющиеся в морской синеве разноцветные паруса кораблей.
Королева Элеонора была не способна мириться с поражениями. Презрев возраст и усталость, она приказала подать лошадей, и на следующий же день они с Беренгарией поспешили сушей вслед за войском. Они проехали Южную Францию и всю Италию, но лишь в Неаполе настигли апглийский флот. Там их встретила дочь Элеоноры Иоанна, ради спасения вдовьей чести и возвращения приданого которой Ричард намеревался всерьез побеседовать с Танкредом.
Оказалось, что и тут Ричард не готов к свадьбе. К Неаполю уже подошел флот Филиппа, короли занимались погрузкой провианта и прочими хозяйственными и военными делами. Было очевидно, что, пока Филипп рядом, Ричард не посмеет устраивать свадьбу: это было бы открытым вызовом французскому королю.
После трудного разговора с матерью и клятвенного обещания жениться на наваррской принцессе, как только позволят обстоятельства, Ричард, оставив невесту с Иоанной в Бриндизи, на юге Италии, отправился в Сицилию, к королю Танкреду. Филипп, которому в Сицилии делать было абсолютно нечего и которого ждали подвиги в Святой земле, узнав о решении Ричарда, тоже отплыл в Сицилию. А Элеонора отправилась в свои семьдесят лет в новое долгое путешествие — через всю Италию и Францию домой. Старший сын просил ее не упускать из поля зрения принца Джона, который остался править королевством. Ему Ричард с матерью не доверяли.