Изменить стиль страницы

Ведь откуда знать малышу, стоящему рядом с матерью на фоне роскошных липовых пальм и альфрейного рококо, что он станет академиком живописи, лауреатом. И он грустно и задумчиво глядит на кривляющегося дядю… фотографа. Курск. Восьмилетний Саша…

Нескладный парень в сатиновой рубашке, в рабочей кепке.

Он застенчиво прячет портфель за спину. Рядом коренастый мужчина в черной толстовке, с широкоскулым добрым лицом.

Отец и сын Дейнеки.

Отец гордо смотрит в объектив, ведь его сын — художник!

А вот группа студентов, молодых, озорных. Среди них Александр…

— Не забуду один эпизод. Мы бродили с Владимиром Владимировичем по Театральной площади. И я вдруг сказал ему:

— Пора бы предложить перекрасить эту белую махину — Большой театр — в красный цвет.

Маяковский как-то особенно улыбчиво поглядел на меня и сказал: — «Саша, нас с тобой не поймут».

— Вот фото тех времен, — и Дейнека протянул мне маленький отпечаток, где он в модном костюме, с тростью и бабочкой что-то выделывал около огромных кубов.

Это, пожалуй, единственная фотография, где Дейнека не был самим собой, а был какой-то искусственный… Этот кадр снят на сцене театра Мейерхольда, и художник, наверное, стеснялся непривычности роли актера.

Десятки фотографий, которые можно было бы назвать «Дейнека работает».

Вот он, совсем молодой, пишет этюд, вот лепит скульптуру спортсменки, вот с группой помощников у фрески для ВСХВ.

А вот, взобравшись на высоченные леса, пишет панно для парижской Международной выставки.

Работа, работа, работа — девиз всей жизни Дейнеки.

Вы видите его с группой учеников Института прикладного и декоративного искусства. Рядом с ним — Петр Петрович Кончаловский и Владимир Андреевич Фаворский.

Мастера и шедевры. Том 3 i_099.jpg

Нью-Йорк.

Дейнека руководил этим институтом.

У него много учеников-монументалистов и из Художественного института имени Сурикова, где он возглавлял кафедру.

В этой серой папке не только жанровые фото, где вы видите Дейнеку с друзьями… В этой же папке сотни репродукций мозаик, фресок, скульптур, рисунков, картин.

Я невольно снова гляжу на огромные руки Дейнеки с тяжелыми, узловатыми пальцами.

Это ими создан почти невероятный объем работ, это они выдержали полувековой каждодневный труд, труд и еще раз труд!

Александр Александрович подошел к окну, отдернул штору, и солнце ворвалось в комнату: — Погляди, какая красота!

Перед нами сверкала майская, умытая ливнями столица. Вытянули длинные шеи краны на стройке МХАТа, а дальше крыши, крыши и зелень.

В голубой дымке — Кремль.

Золотая голова Ивана Великого.

Острые башни и снова краны, краны… Москва не устает строиться. Рядом, слева, улица Горького.

До синевы накатанный асфальт.

Сдержанно гудит, шумит большая улица. В сиреневой тени цветными огоньками мелькают девушки, парни. Мчатся машины, а над всей этой кипенью — майское небо.

— Красота… — повторяет Дейнека. — Никогда не устану любоваться этим пейзажем, все руки не доходят написать его.

Солнечный блик побежал по стене и застрял в решетке.

«На балконе». Юная женщина, загорелая и стройная, вышла на балкон. На ажурной решетке — белое полотенце, а за ним бескрайнее море. Солнце безраздельно властвует на холсте — оно играет в светлых волосах женщины, в его ярких лучах растаяли предметы, оно зажгло веселыми бликами море. Картина получила всемирное признание.

— Александр Александрович, — спрашиваю я, — вы долго писали это полотно?

Дейнека откидывается на спинку кресла и беззвучно смеется.

— Один день. Быстро у меня пошла эта работа.

Я представил себе мгновенно, как сейчас возмущенно или по меньшей мере удивленно поднимают брови любители подсчитывать часы и минуты, которые тратят поэты, художники, композиторы на создание своих произведений.

Мастера и шедевры. Том 3 i_100.jpg

На балконе.

Но забудем об этих педантах, как эти почитатели арифметики забывают о десятках лет упорного труда, предшествующих часам творческих удач…

— Скажите, а вы писали картину с натуры? — продолжаю я донимать мастера.

Дейнека шутя поднимает свои тяжелые руки и подносит их к голове, как бы принимая защитную боксерскую стойку.

— Зачем ты у меня спрашиваешь то, о чем нельзя допытывать артиста?…

В комнате очень тихо, в окно еле слышно доносится дыхание огромного города.

— Веками среди людей живет поверье, что, если родители хотят, чтобы ребенок родился красивым и хорошим человеком, нужно окружить будущую мать красивыми вещами — картинами, скульптурами, играть хорошую музыку.

Я, конечно, не мать на сносях, но я привык, особенно когда пишу картину или работаю над эскизами, окружать себя любимыми вещами — репродукциями картин больших мастеров.

Наверное, в душе я верю, что и у меня «родится» что-нибудь хорошее…

Есть такие художники, которыми не только любуешься, но и по-доброму завидуешь, такой у них талант!

Всю жизнь я преклоняюсь перед гением Паоло Веронезе, перед его волшебным холодным колоритом, перед его умением строить огромные, торжественные композиции. А Тинторетто?

Вот силища!

Он не знал себе равных в решении самых головоломных задач, причем весьма простыми средствами.

Я не подражаю Врубелю, более того, я далек от его позиций в живописи.

Но я не устаю восхищаться его «Сиренью» — тонкой, лиричной, музыкальной.

Хорош наш Валентин Серов в маленьких композициях — «Одиссей и Навзикая» или «Петр Первый».

Меня поражает Брейгель.

Его удивительно современное видение, его любовь к человеку, к природе, ко всему прекрасному в этом мире. Надо учиться у великих художников любить жизнь, красоту…

Мастера и шедевры. Том 3 i_101.jpg

Будущие летчики.

Дейнека встал, открыл стеклянную створку книжного шкафа и достал томик Стендаля.

«Есть одна вещь, — стал он читать, — на которую наши художники почти столь же скупы, как и на изображение душевных движений, — это красота. Никогда уродливое не было в такой чести».

Художник закрыл книжку и устало проговорил:

— Мне вспомнился давний разговор, который у меня состоялся с одним очень талантливым и сравнительно молодым художником — Павлом Никоновым.

Я спросил у него:

«Павел, ты ведь красивый парень и, наверное, любишь красивых девушек и умных друзей, но почему ты и некоторые твои сверстники рисуете и пишете таких уродов и кретинов?»

Мне показалось, что в воздухе произошло некоторое движение и где-то около нас раздался вздох Анри Бейля — великого ценителя красоты в живописи, архитектуре, музыке и жизни.

— Ну, а что же вам ответил Павел?

— Промолчал, — сокрушенно промолвил мастер.

Вечерело. В окно заглянули синие сумерки.

Город зажег россыпь огней, они казались живыми.

Дейнека не спеша листал свою книгу,Из моей рабочей практики», на обложке которой им же нарисована его массивная рабочая правая рука, сумевшая за полвека создать столько прекрасных картин, мозаик, скульптур, рисунков.

— Мне кажется, — говорит художник, — что в этой книжке мне удалось найти правильные слова. — И он негромко прочитал:

«Искусство обладает изумительным качеством — воскрешать прошлое, показывать завтрашнее… Но сколько бы искусство ни раскрывало прошлого и ни забегало в будущее, оно принадлежит своему времени…»

Мастер продолжает неспешно перелистывать страницы. Один за другим проходят годы творчества, удач, забот, сомнений и успехов. Проходит как бы история страны.

«Оборона Петрограда». Знаменитая картина, принесшая живописцу мировую славу.