Среди десятков картин Яна Матейко привлекали внимание зрителей портреты, исполненные мастером. Среди них блестящий «Автопортрет», «Портрет жены» и особо трогательный своей лиричностью и интимностью «Портрет детей художника». Живописец раскрывает образы любимых им. Их трое. Мал мала меньше. Рядом с ними на ковре возлежит огромный пес — верный друг и страж.

Малыш в красном кафтанчике, с отороченной мехом шапкой в руке гордо подбоченился. Рядом с ним очаровательная сестричка в белом платьице с голубой вышивкой, украшенном бантами. Великолепно, мастерски написан этот холст. Фигуры детей вылеплены с поистине ренессансной силой. Роскошны интерьер, ковер, меха, богато ориентирован фон. Но, пожалуй, самое чарующее в полотне — характеры детей, с чувством собственного достоинства и исполненного долга позирующих отцу. Насыщена горячими колерами, богата сочностью колорита гамма картины.

Уникален по композиции и виртуозности исполнения другой холст Матейко — «Коперник». Великий астроном изображен в момент озарения. Он поражен только что сделанным открытием. Его бледное от вдохновения лицо оттенено глубиной ночного звездного неба, служащего фоном всей картины. Ученый окружен книгами, инструментами, помогающими ему изучать Вселенную. Но изобилие и подробность изображения всего огромного натюрморта нисколько не мешают, а, скорее, наоборот, помогают понять сложность и многогранность характера великого польского астронома — одного из героев мировой науки. С легкостью и изумительным мастерством написаны руки Коперника. Ведь нельзя не признать, что ныне далеко не каждый живописец способен с такою раскованностью владеть рисунком, сложными ракурсами.

Это как раз и помогало Матейко решать грандиозные исторические композиции, населенные порою десятками, а иногда и сотнями действующих лиц.

Десятки тысяч советских зрителей, посетивших выставку «Шедевры польской живописи» в Москве, высоко оценили и горячо приняли искусство замечательного мастера, и мы все унесли в своем сердце чувство благодарности великому польскому художнику-патриоту Яну Матейко.

МИХАИ МУНКАЧИ

Почти каждый человек в начале своей жизни таит в себе художника. Большинство детей охотно рисуют. Они очень ярко видят окружающий мир и самобытно, с поражающей откровенностью изображают раскрывающуюся перед ними жизненную новь, со свежестью и остротой, равной, пожалуй, по своей бескомпромиссности лишь первым наскальным рисункам, нанесенным на стены пещер человеком.

Но потом у многих малышей с возрастом эта любовь к рисованию пропадает и к совершеннолетию порою исчезает вовсе.

Почему?

Может быть, за такой короткий срок иссяк талант?

Нет, думается, потому, что поразительно ясное видение мира ребенком постепенно, день за днем сталкивается с целым рядом понятий, определений, регламентов, встречается с роем отвлекающих обязанностей, а главное, что реализация, то есть изображение, усиливающегося и усложняющегося с каждым часом потока впечатлений, или, как сейчас модно говорить, информации, требует от подрастающего ребенка более зрелого знания предмета, мастерства и, конечно, все большего количества труда и даже большей ответственности за изображение.

Поэтому далеко не каждый способен вынести бремя своего таланта.

Гораздо проще в самом начале отказаться от беспокойного и очень требовательного груза творчества с его сложными, порою горькими страницами жизни.

Но эта детская тяга к рисованию остается у многих людей как воспоминание о первой любви, о каком-то волшебном ощущении яркого видения мира и проявляется потом в течение всей жизни в трепетном желании глядеть на прекрасные картины и скульптуры, ходить в музеи и на выставки.

Может быть, потому любовь к искусству — удел многих, многих миллионов людей, и эта жажда красоты поистине неутолима.

И еще одна важнейшая деталь. Все впечатления детства, воспринятые когда-то ребенком, ярко преследуют нас всю жизнь, оставляя неизгладимый след в нашей зрительной памяти.

Михай Мункачи остался круглым сиротой в шесть лет. Он особенно остро, невероятно пронзительно увидел мир сквозь слезы ранних обид и огорчений. Михай жил в людях. Его уделом был постоянный страх. Едва ему минуло десять лет, его отдали в ученики к столяру.

Дни его «золотого детства» были до краев полны горем.

Паренек узнал с лихвой этот горький, горький и светлый мир со всеми его огорчениями и радостями. И запаса воспоминаний хватит будущему мастеру на всю жизнь. Ни успехи, ни слава, ни светская суета, ни богатство не вытравят в нем до конца душу венгерского паренька из народа инаша.

Живопись Мункачи в лучших его творениях носит в себе контрастность его детских впечатлений — мрак с ослепляющими ударами белого …

Таким видел мир юный Михай.

Фигура зевающего инаша. Зевок. Мучительный. Тяжкий. Рот зияет черной ямой, только посверкивают оскаленные зубы, ломит скулы, плотно сомкнуты ресницы. Страдальчески сдвинуты брови.

Не вздох — стон оглашает темную каморку…

Спать хочется!

Этюд великого венгерского художника Мункачи написан в 1868 году, когда мастеру было двадцать четыре года. Через год он окончит картину «Зевающий ученик», в которой зритель увидит не только портрет подмастерья, но и всю фигуру мальчишки, и нищую комнатушку, неприбранную жалкую постель, и весь этот немудреный интерьер, сам воздух которого еще гудит от тычков, побоев и хозяйской ругани…

Зевающий ученик.

Холст, созданный дерзкой рукой молодого живописца, вывел Михая Мункачи в первые ряды реалистов XIX века. С поистине гальсовской силой написан холст. Великолепен, до предела остр ракурс этой головы, но не артистизм живописной кладки, не точность мазка, не даже покоряющая простота колорита, свойственная лишь старым мастерам, нет, не это сразу делает Мункачи фигурой поистине незаурядной, покорившей избалованную блестящими дарованиями Европу.

Разящая правда!

Вот что становится единственным мерилом усилий художника, и пока Мункачи был верен этому своему девизу, он побеждал.

Судьба любого большого художника далека от сходства с безоблачным небом, озаренным незаходящим солнцем его таланта.

Вчитайтесь в биографии великих мастеров искусства, и вас ослепит блеск молний и оглушит грохот грома, потрясающий небосвод их творчества. Вы будете поражены невероятными капризами их судьбы, столкновениями добрых и злых сил, то мешающих, то помогающих их работе.

Но великие тем и отличаются от малых, что, вступая в соприкосновение с невзгодами и бедами, они вопреки логике лишь закаляют свое искусство. Так благородная сталь, проходя искус огнем, обретает истинную крепость…

Чего стоит соприкосновение живой плоти человека-творца с пламенем судьбы?

Подумайте об этом.

Путь каждого живописца всегда сложен, и Мункачи пережил на своем творческом пути ошеломляющие взлеты и падения.

Но вернемся к «Зевающему ученику».

Как далась молодому мастеру такая обличительная сила? Как сумел он так глубоко проникнуть в бездну психологии подростка? Только сама жизнь, лишь сама судьба творца этого полотна могла сообщить неотразимую правду бытия маленькому холсту. Никакие литературные подробности, никакие ухищрения салонного жанра не смогли бы никогда восполнить то, что зовется жизненным опытом, знанием жизни, порой и горькой, и суровой, — все, что с лихвой познал юный Михай с самых первых своих шагов, и это сделало его талант тем единственным и неповторимым явлением в искусстве, которое зовется коротко и звучно: Мункачи!