Я попросил оператора разрешить мне посмотреть в телеобъектив на маску фараона…
«Прямо человек», — сказал мне оператор и поставил новый телевик — «пятьсот» …
На меня в упор глядело юное золотодышащее лицо. Царь пронзительно и печально смотрел на меня… Огромные глаза снова вопрошали с тревогой: «Зачем вы нарушили мой покой?» Дистанция тысячелетий провалилась в бездну. Власть оптики приблизила меня вплотную к маске. Я видел мельчайшие поры металла, передо мною ослепительно сверкала бирюза. Священные коршун и змея приготовились напасть на меня и защищать своего господина.
На какой-то миг мне стало не по себе… Я в какие-то доли минуты вспомнил все мифические истории, связанные с проклятием фараона, вызвавшие столько шума в прессе двадцатых годов… Но в тот же миг я представил себе серьезное и вдохновенное лицо Говарда Картера, открывшего сокровища Тутанхамона, и мне стало стыдно…
«Совсем живой», — как во сне я услышал голос молодого оператора и вернулся в март месяц, в Москву, в сегодня…
Погас слепящий свет юпитеров. Московские сумерки, холодные, призрачные, озарили синими бликами голову юноши и особенно ясно обозначили черты усталости и обреченности.
Ушла в другие залы киногруппа.
Зазвучала тишина…
Откуда-то издалека ворчал, ворчал огромный город. Вечерело. Голубой свет лег на надбровья, еще яснее прочертил глазницы, про лепил нервные ноздри, скользнул по полудетским губам, по пухлому подбородку. Ушли в тень атрибуты власти — украшения, фальшивая борода, орнаментика головного убора — клафта. Погасло сияние золота, унеся с собою все признаки показного, суетного величия. Все временное и преходящее.
На меня из сумерек глядело лицо обреченного юноши, жертвы большой игры Эйе и жрецов Египта. Передо мною был почти мальчик со всеми его горестями, невзгодами, полный несбывшихся надежд и несвершившихся мечтаний. Вечно юный и неумирающий человек… Упала мишурная завеса призрачной славы. Умолк шепот льстецов. Ушла власть.
Я увидел Тутанхамона последних дней его короткой, но яркой событиями жизни и, казалось, вознесенного судьбою до невероятных по тем временам высот могущества и поверженного роком в прах…
Стемнело.
Я подошел ближе к фараону. Чуть раскосые, подернутые влажной дымкой глаза юного царя, казалось, вопрошали меня: «Ты понял?»
Кто-то внезапно зажег свет. И все стало на место. Наваждение вмиг пропало, исчезло. Передо мною был застывший в своем величии государь Верхнего и Нижнего Египта.
Последний фараон XVIII династии. Богоравный, но по трагическим обстоятельствам причисленный к фараонам-еретикам, бывший Тутанхатон, а после ставший Тутанхамоном и умерший моложе двадцати лет. Причина смерти не установлена.
О бессолнечные тайны царственных могил! Сколько легенд и пустяковых сплетен окружает гробницы некогда грозных властелинов! А ведь они были всего лишь люди. Люди. Смертные. Со всеми им присуш; ими слабостями. Ни более, ни менее. Мрачным табором странствуют по страницам истории неприкаянные годы жизни и деяний фараонов конца XVIII династии.
Удивления достойна драматургия восшествия и падения Эхнатона, Сменхкары, Тутанхамона. Но в этих страницах летописи — суетная и яркая, кровавая и песенная история людская, с ее надеждами и падениями, мечтами о лучшем, с ее просчетами и слезными ошибками.
Уходят фараоны, но остаются деяния народные, творения зодчих, поэтов, художников, певцов…
Я замечаю еле уловимую улыбку на губах Тутанхамона, брови дрогнули, и миндалевидные глаза юноши будто еще раз спросили: «Ты понял?..»
И вдруг вновь увидел стынущее тело молодого монарха и неутешную Анхесенамон, юную царицу, и немых жрецов, и бессердечный лик коварного Эйе. Я услышал последний стон царя и увидел последний наклон тяжелой головы на тонком стебле шеи и жалкую, просящую улыбку пухлых, почти детских губ: «Почему? Зачем?..»
Правда, по заповедям старины, юный Тутанхамон должен был думать в те страшные минуты о вечности, о сладких днях загробной жизни: «…Должен ты думать и о последнем пути к вечному блаженству. Здесь уготована тебе ночь с маслами благовонными, здесь ждут тебя погребальные пелены, сотканные руками богини Таит. Изготовят тебе саркофаг из золота, а изголовье из чистого лазурита. Свод небесный раскинется над тобой, когда положат тебя в саркофаг и быки повлекут тебя. Музыканты пойдут впереди тебя и перед входом в гробницу твою исполнят пляску Муу. Огласят для тебя список жертвоприношений. Заколют для тебя жертвы у погребальной стелы твоей.
Тутанхамон. Саркофаг.
Поставят гробницу твою среди пирамид детей фараона, и колонны ее воздвигнут из белого камня».
Но молодой Тутанхамон хотел жить. Жить! Он сделал все, чтобы умилостивить старых, временно низвергнутых его предшественником Эхнатоном богов.
Вот его гордые слова: «Я нашел храм в развалинах: стены святилища были разрушены, дворы его заросли травой. Я вновь воздвиг святилища, я восстановил храмы и пожертвовал им всевозможные превосходнейшие вещи. Я отлил изваяния богов из золота и электрона, украсив их лазуритом и всевозможными драгоценными камнями».
И, однако, все эти добрые деяния, все эти жертвы богам оказались напрасны. И вот он на пороге смерти. Кто виновник ее? Эйе? Жрецы? Он не знает… Бездонны бессолнечные тайны могил государей… Ведь Тутанхамон и его преемник Эйе — оба не знали, что им предстоит быть навечно исключенными из списков фараонов Египта.
Летят, летят неутомимые часы, дни, годы, столетия, но им не разбудить невыразимую тишину Долины царей, где в XIV веке до н. э. был похоронен Тутанхамон. И каждый вечер вопреки всей суете мирской загорается вновь и вновь голубой хрусталь звезд, и застывшие каменные волны скал призрачно мерцают в седом сиянии луны. Многозвучны немые руины некогда цветущих городов. Давно умолкла жизнь забытых столиц.
Но камни, камни, мертвые камни говорят.
Людям иногда свойственно стремление забыть свое прошлое. Это нелепо. Но именно сам человек, именно он сам порою сокрушал храмы, дворцы, монументы — следы своей истории. Никакие мудрые объяснения не восстановят из праха и пепла творения зодчих, ваятелей, художников. И все же руины рассказывают нам многое…
И пусть иногда не мраморные дворцы, не золотые саркофаги, не сверкающие алмазами диадемы, а всего лишь стены со следами полустертых письмен доносят до нас грохот сражений, стоны распинаемых на крестах рабов, звон цепей, песни влюбленных, строки поэтов.
Но они вновь соединяют обрывки порванной нити жизни рода человеческого…
История вечно живет в творениях рук людских.
Я иду вдоль стены, где экспонированы фотографии раскопок в Долине царей, которые вел археолог Говард Картер.
Археология. Наука, бросающая яркий свет во мрак веков и позволяющая человечеству заглядывать в тайну своей истории.
Перед нами возникают давно забытые, стертые страницы поры детства, юности человечества. Из груд щебня, из недр земли ценою невероятных усилий, труда ученых появляются на свет божий и начинают говорить камни.
Десятки веков были немы руины Древнего Египта. Молчали седые развалины храмов. Загадочно глядели на мир странные знаки. Тайна, полная загадок, манила ученых.
Угрюмая Долина царей. Полузасыпанные щебнем, песком могилы фараонов. Раскаленные скалы. Зной. Жгучий ветер пустыни хамсин — охранял тайны гробницы…
Но это было давно. К началу XX века археологи перекопали Долину, и когда Говард Картер по поручению лорда Карнарвона много лет назад, в 1914 году, подписывал договор о концессии на раскопки, он слышал общее, единодушное мнение, что эта затея бессмысленна, ибо возможности Долины исчерпаны. Но англичанин Картер верил в победу, он был упрям. Его не смущали трудности, хотя он знал, что предстоит вывезти тысячи тонн грунта. Шесть сезонов подряд гигантский труд не принес желанной удачи.