Мы болтали и время от времени выходили забить косячок. Когда «Саунд» в пять закрылся, я потянулась с другими на Курфюрстендамм. В метро по дороге домой, сидя в пустом вагоне, я чувствовала себя совершенно счастливой. Под колёсами и гашишем я была очень мягкой и кроткой! Я ощущала приятную усталость во всём теле и в первый раз в жизни была влюблена…

Теперь я жила только выходными. Атце не торопил события. Мы впервые поцеловались лишь через три недели. Это был очень невинный поцелуй. Большего я не хотела, и Атце почувствовал это без лишних объяснений. Именно в этом и была разница между нариками и бухариками. Большинство нарков всегда чувствовали, что происходит с другим. По крайней мере, если нарки были из одной компании.

Алконавты же надирались только для того, чтобы, окосев, ринуться драть баб. Там говорили только о трахе. Для нас же важными были совсем другие вещи.

Мы с Атце были как брат и сестра. Атце – старший брат, я – младшая сестра. Мы ходили всегда только под ручку, и он был моим защитником. Атце было шестнадцать, он учился на стекольщика, и его тошнило от этой учебы… Он точно знал, как должна выглядеть крутая девушка. Я причесывала волосы так, как он хотел.

Ему нравились пальто, и на блошином рынке он купил мне за двадцать марок пальто с разрезом до талии. Жизнь без Атце я не могла себе представить!

Теперь, когда «Саунд» закрывался я не торопилась домой. Я оставалась с компанией. Мы вместе съезжали с тасок и весь день болтались по городу, ходили на выставки, в зоопарк, или гуляли по Кудамм. Часто мы проводили вместе всё воскресенье. Для мамы я всё развивала историю нашей дружбы с Кесси и придумала себе дополнительную подругу у которой я якобы иногда ночевала. Я стала невероятно изобретательна – мне же приходилось каждый понедельник рассказывать маме, как и где я провела выходные!

В будние дни я ещё виделась со своей старой компанией в «Доме». Я приходила и так загадочно садилась в сторонке; иногда рассказывала как оно там в «Саунде». Я думала, что они мной восхищаются. А, ерунда, я просто была на один шаг впереди них… То, что это шаг по дороге в полное дерьмо, я ещё не знала. Также как не знала, что скоро многие из них последуют за мной.

На сцене в «Саунде» были любые наркотики. Я употребляла всё, кроме героина.

Валиум, мандракс, эфедрин, каппи, или каптагон, конечно тонны гашиша, и, по крайней мере дважды в неделю – ЛСД. Мы глотали горстями возбуждающие и успокаивающие средства. Это называлось коктейль. Колеса отчаянно боролись между собой в теле, и эта борьба давала фантастический эффект. Можно было создать себе любое настроение по желанию, это было так просто, – нужно было только забросить больше возбуждающих или больше успокаивающих. Если я хотела безумствовать на танцполе, то жрала каппи или эфедрин, если же просто хотела тихонько посидеть в кинозале – забрасывалась валиумом или мандраксом. Снова я была счастлива…

Да… Всё шло замечательно до одной совершенно ужасной субботы. Я пришла в «Саунд» и столкнулась у входа с Уве парнишкой из нашей компании. Уве сказал: «А ты знаешь, Атце выбросили с работы». Секунду он помолчал, потом добавил: «Он теперь каждый вечер здесь…» Он так странно сказал это, что я всё поняла в ту же секунду, – если Атде каждый вечер в «Саунде», то он должен был познакомиться с другой девушкой. Я спросила:

«Ну и что?» Уве ответил: «А у него новая подруга… Мони».

Это был страшный удар… Я ещё надеялась, что это неправда. Сбежала вниз.

Гремела музыка. Атце стоял один. Всё было как обычно. Он поцеловал меня и запер мои вещи в свой ящик. В «Саунде» нужно было оставлять шмотки в специальных боксах, – там здорово воровали.

Чуть позже явилась и эта Мони… Раньше я почти не обращала внимания на неё, но она уверенно подсела к компании. Я держалась в стороне и наблюдала за ней.

Она была совсем другой, чем я. Толстенькая и маленькая, она всегда была в хорошем настроении. К Атце она относилась с какой-то материнской заботой. А я думала всё время: «Нет, это просто не может быть правдой! Не мог же он променять меня на эту жирную болтливую девку!» Но мне пришлось признать, что у неё миленькое личико и очень красивые длинные светлые волосы. И я подумала: «А может, ему нужна как раз такая веселушка, которая будет заботиться о нём, пылинки с него сдувать». И ещё одно объяснение пришло мне в голову: «Атце нужна девушка, которая будет с ним спать. Вот она как раз и будет с ним спать!» Я была просто потрясена и не хотела ничего брать в тот вечер, и когда я уже не могла смотреть на них обоих, то пошла на танцпол, чтобы просто потрястись. Когда я вернулась, они исчезли. Я, как сумасшедшая, пролетела всю контору и нашла их в кино. Тесно обнявшимися…

Не понимаю, как я вернулась к компании… Только один человек увидел и понял, что со мной. Детлеф. Он обнял меня за плечи. Сжав зубы, я старалась сидеть так, как будто ничего и не произошло. Скулить перед ними всеми мне казалось уж очень пошлым! И когда я уже просто не могла сдерживать слёз, то просто выбежала вон на улицу. Перебежав дорогу, я оказалась в парке напротив «Саунда». Слёзы так и лили по лицу…

Неожиданно передо мной появился Детлеф. Протянул мне бумажный платок, потом ещё один и ещё один, но я была слишком занята собой и своей трагедией, что бы вообще как-то воспринимать Детлефа. Только намного позже мне стало ясно, как это мило было с его стороны пойти искать меня снаружи.

Атце я не хотела видеть больше никогда и ни при каких условиях. Особенно теперь, когда я чуть не разревелась перед всеми, показав, насколько я завишу от него.

Я думала, что не выдержу, если он мне попадется на глаза. Детлеф всё же втащил меня обратно в «Саунд»…

Мне всё равно пришлось бы вернуться, потому что у Атце был ключ от ящика с моими шмотками. Я заставила себя пойти в кинозал, спугнула Атце и получила ключ.

Пошла, забрала вещи, но сил отдать ключ у меня уже не было. Детлеф был поблизости и передал ключ Атце.

Было уже почти два. Метро давно закрылось. Я стояла перед «Саундом» и просто не знала, куда деваться. Во мне росло непреодолимое желание чем-нибудь загрузиться. Да, да – теперь это было просто необходимо! Деньги давно закончились.

Мимо как раз проходил один кадр из нашей «Домашней» компании, Пантер. Я знала, что он приторговывает ЛСД, и что у него всегда очень качественный товар.

Выпросила у него кислоты…

Сожрав колесо, я сбежала вниз, на танцпол, и полностью разошлась в танцах. Я отплясывала как сумасшедшая где-то с час. У меня уже ноги подкашивались, а лепёшка всё не цепляла. Я подумала, что Пантер надул меня. К счастью, тут в «Саунд» подошли люди из «Дома», и я уцепилась за Пита. Его уже перло… Я сбивчиво рассказала ему историю с Атце, но Пита, конечно, мало волновали мои проблемы, его просто глючило. Он сказал мне только «А…, забудь это, подружка – ерунда!» Утешил, короче…

Я съела ванильный пудинг, сказала: «Весь мир – безотрадное и ужасное говно», и пошла возвращать миску из-под пудинга, чтобы получить залог обратно. В «Саунде» нужно было за каждый стакан и миску вносить залог… Тут меня торкнуло, и как торкнуло! Это было как вспышка! Опрокинув скамейку, я грохнулась на пол. Потом танцевала до закрытия…

Снаружи я снова столкнулась с Атце и Мони. Это не произвело на меня никакого впечатления. Я просто отвела взгляд и уставилась на какую-то афишу. Мони собиралась к Атце домой.

Мы, оставшиеся, погнали к зоопарку. Кому-то в голову пришла идея заглянуть в Европа-центр – мы шли мимо как раз. Ночь была достаточно тёплой, и поверх подтаявшего льда проступала вода. Я скользила по льду и думала, что перехожу море, как вдруг услышала, как зазвенело оконное стекло… Парни были уже внутри.

Один пролез сквозь выбитую раму, сломал какую-то кассу и выбросил нам монеты.

Прежде чем я что-либо поняла, мы все уже бежали. В моих насквозь мокрых ботинках на высоких каблуках я, скользя по льду, стала отставать. На углу дожидался Детлеф. Он подхватил меня под руки…