Вот второй главнокомандующий оставляет службу, почитая себя не в силах исполнить высочайшую волю! Оба старика, изжившие свой век, они видели одни опасности предприятия, не рассчитывая выгод, и управляли армией, как говорится, по бумагам, не входя лично в исследование всех донесений. Государь выслал военного министра с повелением исполнить немедленно высочайшую волю, двинуть войско в Швецию и следовать с ним. 20 февраля граф Аракчеев прибыл в Або, где была главная квартира, перенесенная из Улеаборга.
Главнокомандующий генерал Кнорринг, граф Шувалов и Барклай-де-Толли представили свои возражения против удобоисполнимости плана. Граф Аракчеев сбил все их доводы, нашел и продовольствие на месте, и определенное число людей к переходу в Швецию, и приказал немедленно действовать. Замечательны слова графа Аракчеева в его опровержении возражений Барклая-де-Толли, который, между прочим, жаловался на недостаток наставлений от главнокомандующего. “Насчет объяснения вашего, — писал граф Аракчеев, — что вами очень мало получено наставлений от главнокомандующего, то генерал с вашими достоинствами в оных и нужды не имеет. Сообщу вам только, что государь император к 16 марта прибудет в Борго, и я уверен, что вы постараетесь доставить к нему на сейм шведские трофеи. На сей раз я желал бы быть не министром, а на вашем месте, ибо министров много, а переход Кваркена Провидение предоставило одному Барклаю-де-Толли”. Воля ваша, а это отзывается Древним Римом!
На представление главнокомандующего об опасности для войска во время пребывания на льду в жестокий мороз в течение шести суток граф Аракчеев отвечал: “Усердие и твердость русских войск все преодолеют”.
Графу Шувалову, представлявшему о недостатке продовольствия и о затруднениях в Швеции, где весна бывает позже, граф Аракчеев отвечал: “Для 5000 человек продовольствие сыскать нетрудно, и вы, верно, уже им запаслись, а о будущих затруднениях беспокоиться не следует заранее. Тогда напишете, когда они встретятся на месте”.
Читая это и исследовав действия графа Аракчеева в Финляндии, нельзя не удивляться твердости его характера, безусловному повиновению воле государя и пламенной любви к славе русского имени! В этом отношении граф Алексей Андреевич безукоризнен.
Из всех генералов только ученик Суворова и его авангардный генерал князь Багратион не представлял никаких возражений. Когда граф Аракчеев объявил ему повеление идти на Аланд и спросил, что он на это скажет, князь Багратион отвечал хладнокровно: “Что тут рассуждать: прикажете — пойдем!” А. И. Михайловский-Данилевский справедливо говорит, что графу Аракчееву принадлежит слава перенесения русского оружия в Швецию. Точно, что без его понуждения и решительных мер переход верно бы не состоялся; однако ж, и исполнители этого предначертания имеют право на славу» [32. С. 155–157].
Итак, оказывается, и Барклай-де-Толли тоже «имеет право на славу». Как говорится, спасибо и на этом. Что же касается сомнений Михаила Богдановича, то тут Фаддей Венедиктович не совсем прав. Понятно, что Александр I нервничал, так как задуманная им «победоносная война» опасно затянулась. Понятно и то, что в голове императора созрела дерзостная по своему новаторству идея переправы армии в Швецию через льды Ботнического залива. Кстати, генерал Кнорринг назвал подобную идею «безумной затеей» и даже написал, что батальоны не фрегаты, чтобы ходить по заливам…
И тогда непосредственное планирование операции было поручено Барклаю-де-Толли, который, будучи истинным представителем российской военной школы, полагал, что невыполнимых приказов не существует. В результате на свет был рожден план стремительного выдвижения войск прямо с зимних квартир и марша тремя колоннами по льду Ботнического залива с первоначальной целью захвата Аландских островов и последующей задачей — броском на Стокгольм.
Относительно же приведенных выше слов А. А. Аракчеева, тут можно заметить лишь две вещи: благоразумие — лучшая черта храбрости и безумству храбрых обычно не песни поют, а исполняют похоронные марши. Легко, сидя на заседаниях военного совета, рассуждать о том, что если бы он слушал всех генералов, да не «столкнул Барклая на лед», то Россия еще на два года «застряла» бы в Финляндии. Гораздо труднее взять на себя ответственность за исход операции и за жизни своих солдат. А вот тут уже граф Алексей Андреевич, сам признававший, что он «не воевода и не брался предводить войсками» [135. С. 208], был не такой большой мастер.
Но продолжим чтение свидетельств Булгарина, утверждавшего, что он ничего ни у кого не заимствовал и первым в России напечатал рассказ о переходе через Кваркен, составленный им по рассказам очевидцев и официальным документам:
«Ботнический залив, начинающийся у города Торнео, расширяясь постепенно в обе стороны при своем начале, суживается между финляндским городом Васа и шведским Умео, и образует род пролива шириной около 100 верст, называемого Кваркен. Между обоими берегами находятся группы островов; большая часть их состоит из голых необитаемых скал. Летом Кваркен опасен для мореходцев по множеству отмелей и по неровности дна; зимой он замерзает и представляет сухопутное сообщение между противолежащими берегами. Но этот зимний путь всегда опасен и затруднителен: огромные полыньи и трещины во льду, прикрываемые наносным снегом, на каждом шагу угрожают сокрытыми безднами. Часто случается, что внезапные бури разрушают этот ненадежный помост суровой зимы и уносят его в море» [30. С. 51].
Как видим, автор, «разделявший тогда славу и опасности наших воинов» [11. С. 354], прекрасно понимал, что задуманный переход через пролив Кваркен был весьма опасен и не мог гарантировать успех.
В самом деле, можно сколько угодно раз повторять, что «для русских воинов нет ничего невозможного», но реальная действительность и силы природы не всегда подчиняются одной лишь отваге.
Когда Барклай-де-Толли заступил на место князя Д. В. Голицына, весь Центральный корпус составлял не более 5500 человек пехоты под ружьем, при которых находилось около трехсот казаков и 32 орудия разного калибра. Из них, как мы уже говорили, для перехода через Кваркен невозможно было употребить более трех тысяч человек.
Ф. В. Булгарин дальше пишет:
«По слухам и полученным от пленных известиям в Умео неприятельские силы состояли из четырех рот регулярных войск и 400 человек милиции; но ежедневно ожидали из окрестностей Торнео от трех до четырех тысяч войска, которое не могло оставаться там по недостатку продовольствия. Сверх того, поселяне могли вооружиться и составить сильные воинственные отряды, чему видели уже примеры в Саволаксе, Карелии и на Аландских островах.
Но генерал Барклай-де-Толли, которого предвидение простиралось на дальнейшие следствия экспедиции, помышлял не о числе врагов, а о средствах удерживаться в неприятельской земле в том случае, если бы вскрытие льда на Кваркене отрезало его от сообщения с Васой. Тогда недостаток в продовольствии и трудность переправ через широкие реки в земле неприятельской, при отступлении от Умео для соединения под Торнео с графом Шуваловым могли бы привести отряд в величайшую опасность. Генерал Барклай-де-Толли, тщательно скрывая от своих подчиненных все эти опасения, откровенно изложил перед начальством свои мысли и заключения насчет затруднительного положения, в котором бы он находился, если бы ему надлежало оказаться для дальнейших операций со столь малыми силами на шведском берегу по вскрытии Кваркена» [30. С. 51–52].
Однако медлить было нельзя, а посему он приступил к исполнению высочайшей воли.
Диспозиция Барклая-де-Толли была следующая. Отряд, предназначенный к переходу через Кваркен, разделялся на две части: первая под начальством полковника П. А. Филисова состояла из сотни казаков с войсковым старшиной Киселевым, двух батальонов Полоцкого мушкетерского полка и двух орудий; вторая под начальством генерал-майора Б. М. Берга — из Лейб-гренадерского и Тульского мушкетерских полков, двух сотен казаков и шести орудий. Всем этим войскам надлежало собраться на прилежащих к финскому берегу Кваркенских островах 5 и 6 марта 1809 года.