В Лондоне он пробыл только до 11 октября, собирая подкрепление. В результате под его командованием оказалась армия, численно не уступавшая войску Вильгельма, но, согласно англосаксонскому обычаю, почти не имевшая конницы, недисциплинированная и очень разнородная, включавшая в свой состав профессиональных воинов, плохо вооруженных крестьян и даже монахов и клириков. Находившийся в устье Темзы флот Гарольд отправил патрулировать Ла-Манш, дабы отрезать нормандцам путь к отступлению.

В то время как с той и другой стороны полным ходом шли приготовления к сражению, Гарольд и Вильгельм обменялись посланцами, предприняв последнюю попытку договориться. Неизвестно, кто из них был инициатором переговоров. Оба они доверили столь ответственную миссию монахам, что свидетельствует об их желании до последнего момента оперировать аргументами права, а не угрозами. Монах из Фекана Юон Марго изложил в Лондоне точку зрения, уже ставшую в Нормандии официальной, делая упор на ту поддержку, которую оказала герцогу Римская церковь, и предлагая вынести вопрос на рассмотрение третейского суда. Если же Гарольд не принимает это предложение, то, по нормандскому обычаю, следовало бы прибегнуть к судебному поединку. В те же дни английский монах, говоривший на наречии нормандцев, появился в лагере близ Гастингса. Вильгельм принял его инкогнито, выдавая его за собственного сенешаля. Гарольд поручил ему произнести от своего имени оправдательную речь, особо акцентируя завещательный характер последних слов Эдуарда Исповедника, но вместе с тем учитывая, что за последние годы король не раз менял свое решение, и предлагая нормандцу равноценную финансовую компенсацию.

С той и другой стороны были получены ответы, означавшие отказ дать делу законный ход. Разгневанный Гарольд прогнал Юона Марго и двинулся в южном направлении. Донесение о том, какие опустошения произвели нормандцы в окрестностях Гастингса, до того разозлили его, что он решил начинать кампанию, не дожидаясь последних отрядов, шедших ему на подмогу. Напрасно Гирт советовал ему дожидаться, пока нормандцы сами не двинутся к Темзе и тем самым растянут линии своих коммуникаций. Видимо, Гарольд, стремительным маршем двигаясь навстречу противнику, рассчитывал на эффект неожиданности. Вечером пятницы 13 октября он разместил свое войско на холме, возвышавшемся над равниной километрах в двенадцати от Гастингса.

Из обоих лагерей были высланы разведчики, точно тени скользившие в ночной тишине. И герцог, и король напряженно ждали первого шага противника. У англичан возникла шумная ссора между Гиртом и Гарольдом, который никак не мог решить, какой тактике следовать перед лицом превосходящих, как он полагал, сил нормандцев. Гирт вышел из себя, обвиняя брата в трусости, и они принялись драться, точно конюхи. Что же до их противника Вильгельма, то он, полагая, что враг собирается атаковать город Гастингс, решил ранним утром занять равнину, чтобы сражаться в открытом поле. У него все было готово к выступлению. Охрана схватила двух английских шпионов. Вильгельм велел привести их к себе и, встретив лазутчиков словно добрых друзей, стал показывать им лагерь, после чего отправил их восвояси, дабы они рассказали своему господину, какой порядок и дисциплина царят у нормандцев. Одновременно он в последний раз направил к Гарольду гонца, на сей раз с предложением поделить королевство, требуя для себя территорию к югу от реки Хамбер. Ответа на это предложение он так и не получил.

На исходе ночи он велел провести мессу и причастился. Находившиеся в его окружении монахи читали молитвы, в то время как сам герцог повесил себе на шею медальон в виде ларчика, содержавшего в себе некоторые из святых реликвий, заступничества которых лишился Гарольд, совершив клятвопреступление.

Настал час облачаться в доспехи, что было непростым делом. Неловким движением Вильгельм уронил кольчугу, упавшую слева от него, — снова дурное предзнаменование! И на сей раз нормандец лишь рассмеялся. «Знак перемен! — воскликнул он. — Был герцогом, а стану королем!» Затем он обратился с речью к своему воинству. Вильгельм из Пуатье и Генрих Хантингдон донесли до нас его слова в риторически приукрашенном виде. Он говорил, что путь к отступлению отрезан, что превосходящие силы противника ждут атаки нормандцев, которые непременно победят, поскольку они отважнее и должны подкреплять свою славу новыми победами. Он уверял внимавших ему, что скоро эта страна со всеми ее богатствами достанется им, призывая их по сигналу трубы двинуться на врага. В то же самое время у англичан, как пишет Вас, Гирт держал перед собравшимся войском пламенную речь, прибегая к выражениям, которые, надо полагать, мало отличались от тех, что использовал Вильгельм.

Герцог Нормандский решил атаковать Гарольда на его позициях, бросив в бой все свои силы. Он поставил на карту все.

Занимался день 14 октября, суббота. Только-только начинало светать. Было около пяти часов утра, и требовалось еще не менее двух-трех часов, чтобы такая масса людей достигла подножия холма Тельгам, на котором расположился лагерь англичан. Герцог Вильгельм, сидя верхом на арабском скакуне, в левой руке держал щит, а в правой — командирский жезл, никакого оружия при себе. Правда, за ним следовал оруженосец, готовый в любой момент подать ему его грозный меч, как только в какой-нибудь части войска ослабеет боевой дух. Тогда, как уже не раз случалось в былые дни, этот тридцативосьмилетний атлет покажет свою легендарную силу. Одо, епископ Байё, верхом на коне был рядом со своим братом-герцогом. Он надел доспехи поверх белого стихаря и вооружился палицей (ибо его духовное звание не позволяло ему проливать кровь). Отважный, хотя и оставшийся безвестным, рыцарь высоко держал папский штандарт, знак благословения войска и залог победы его командира. Герцог намеревался доверить несение штандарта одному из блистательных сеньоров, Раулю Коншскому или Готье Жиффару, но тот и другой с благодарностью отклонили столь высокую честь, предпочтя ей опасности битвы.

Во главе нормандского войска верхом на коне ехал именитый скальд Тайефер, который, жонглируя своим обнаженным мечом, пением поднимал боевой дух воинов. Как свидетельствуют Вильгельм Мальмсберийский и Вас, он исполнял «Песнь о Роланде». Многие современные критики без достаточных на то оснований подвергают сомнению это свидетельство; вполне вероятно, что утром дня битвы при Гастингсе звучала наиболее архаичная версия «Песни о Роланде».

За деревьями, покрывавшими вершину холма Тельгам, было не видно англосаксонского войска, и Вильгельм послал разведчика, дабы убедиться, что противник на месте. К восьми часам нормандское войско развернулось в боевые порядки. Левый фланг составили отряды из Бретани, Анжу, Пуату и Мэна, в центре — собственно нормандцы, а на правом фланге заняли позиции воины из Иль-де-Франса, Пикардии и Фландрии. В глубине были выстроены три линии: впереди стояли лучники, за ними — тяжеловооруженная пехота, а позади всех их ждала своего часа конница.

Находясь в укрытии за деревьями, Гарольд получал донесения от своих разведчиков. Его действия в этот момент, когда решалась судьба королевства (чего и сам он не мог не понимать), были поразительным образом непоследовательны. Он занял оборонительную позицию, которая делала практически невозможным наступление. Неужели он вдруг заколебался? С ним была половина или даже треть его армии, остальные же отряды еще только ожидались — если вообще его распоряжение о сборе подкрепления было выполнено. Два глубоких оврага на западной и восточной частях холма не оставляли простора для действий его хускарлам. Зато с южной стороны покатый склон давал нормандцам возможность перейти в наступление. На вершине холма Гарольд мог развернуть фронт протяженностью всего метров в пятьсот. Этого, по крайней мере, было достаточно для того, чтобы грозные хускарлы, встав плечом к плечу, образовали стену, ощетинившуюся сталью их боевых топоров. Однако этой живой крепости, в центре которой развевался златотканый штандарт, очень недоставало лучников, поскольку англосаксонское войско традиционно вооружалось лишь пращами и баллистами. Что же касается ополчения, спешно собранного на окрестных территориях, то его вооружение большей частью состояло из коротких копий и некоего подобия булавы: камень с острыми краями, закрепленный на конце палки.