В Нормандии Церковь занимала своего рода монопольное положение в деле освоения новых земель. Дело в том, что, с одной стороны, только она, наряду с самим герцогом, располагала достаточными земельными владениями. С другой же стороны, авторитет светских сеньоров все более утрачивал публичный характер и общественное мнение рассматривало баронов лишь как частных землевладельцев, не способных на длительный срок гарантировать права. Ввиду этого отдельные светские сеньоры, желавшие поучаствовать в столь выгодном предприятии, вступали в соглашение с церковью, передавая монастырю территорию, пригодную для освоения, с единственным условием получения в дальнейшем части доходов, причем господствующее положение признавалось за монастырем. Таким образом, светский сеньор, отказавшийся в результате этой сделки от прямого извлечения дохода от земли, становился простым рантье.

Постепенно заселялись ранее пустовавшие земли, сокращались площади пустошей, а вместе с тем и расстояния от одного селения до другого. Перемещение сельского населения, связанное с появлением новых деревень, способствовало ослаблению родовых связей, на смену которым приходили разного рода братства. Исключительно благоприятное положение, которым пользовались обитатели новых поселений, привлекало жителей старых деревень, побуждая их бежать и искать убежища в одном из этих новых поселений, где их, как правило, охотно принимали. Из-за этого сеньоры были вынуждены идти на уступки всем своим держателям, улучшая условия держания. В более длительной исторической перспективе наблюдалось общее улучшение условий жизни сельского населения. Корчевание леса и подъем целины (а в некоторых регионах — осушение болот) вели к росту сельскохозяйственного производства, который, в свою очередь, рано или поздно создавал излишки продукции, из-за чего росли объемы торговых оборотов. Этот процесс еще более ускорялся благодаря тому, что тогда получали широкое распространение различные механические приспособления, увеличивавшие энергоресурсы, имевшиеся в распоряжении сельского хозяйства и ремесла. Прежде всего, это были водяные мельницы, известные на протяжении уже двух или трех веков, но мало использовавшиеся до сих пор, ветряные мельницы, появившиеся в Англии и Северной Франции около 1040 года, и другие технические изобретения, действовавшие по тому же принципу, как, например, шлюзовые мельницы, приводившиеся в действие приливно-отливными волнами, появившиеся около 1070 или 1080 года в Дувре. Применение этих машин не только повышало доходность различных видов деятельности (мельничное дело, производство красителей), но и служило источником финансовых поступлений, когда взималась плата за пользование ими или когда они передавались в качестве фьефа. Сеньор, построивший мельницу, осуществлял своего рода промышленное инвестирование. Все виды хозяйственной деятельности испытывали на себе влияние этих инноваций, менялся даже менталитет людей. Теперь производили не только для потребления, но и ради накопления, создавая запасы в расчете на будущее.

Поражение, а затем и смерть Генриха I и Жоффруа Мартеля лишили главной поддержки последних непримиримых из числа баронов Нижней Нормандии. Одного из них, Роберта Фиц-Жере, герцог Вильгельм осадил в замке Монтрёй. Мятежник упорно сопротивлялся, но как-то вечером, взяв из рук любимой супруги Алисы, кузины герцога, яблоко и надкусив его, он испустил дух. Отравление? В организации преступления обвиняли Мабиль де Беллем, которая, пользуясь обстоятельствами, совмещала службу герцогу с наследственной вендеттой против ненавистного рода. Как только Эрно, сын Гильома Фиц-Жере, наследовал Роберту, Мабиль обвинила его перед герцогом в каких-то новых заговорах, чинимых совместно с Раулем де Тони и Гуго де Гранменилем.

В 1061 или 1062 году герцог конфисковал имения заподозренных в измене и приговорил их к изгнанию. Тогда Рауль и Гуго отправились в Южную Италию. Эрно же ушел в подполье где-то в графстве Шартрском, откуда совершал при помощи нескольких вооруженных людей героико-комические рейды в область Уш. Ему удалось захватить собственный замок Эшофур, из которого он прогнал, устроив ночью у его стен невообразимый шум и гам, герцогский гарнизон. Однажды он добрался даже до монастыря Сент-Эвруль, проник внутрь и стал гоняться за аббатом Осберном, грозясь разрубить его пополам.

Навстречу ему с мольбами бросился келарь, напоминая, что этот монастырь был учрежден его отцом. Эрно вложил меч в ножны и в раскаянии покинул святую обитель, не забыв, дабы загладить вину, оставить на алтаре щедрое подношение. Затем и он отправился в Италию, где его кузен Гильом де Монтрёй служил гонфалоньером у папы. Тем временем герцог, обеспокоенный этой новой волной эмиграции, согласился весной 1062 года простить изгнанников и возвратить им их имения. Рауль, Гуго и Эрно не замедлили вернуться в Нормандию, привезя герцогу в знак примирения роскошную мантию. Что же касается Мабиль, то она и не думала смиряться с тем, что враги ускользают от ее мести. Она уговорила управляющего имениями Эрно отравить своего господина, сама же занялась Раулем, единственная вина которого состояла в том, что он был кузеном Гуго. Из двоих сыновей Эрно, еще детей, старший бежал во владения короля Франции, а оттуда отправился в Италию, младший же постригся в монастырь Сент-Эвруль. С родом Фиц-Жере было покончено. Мабиль, последняя из рода Беллем, торжествовала.

Барону Гуго де Гранменилю герцог доверил должность со-управителя замка Нёфмарше, только что отобранного у одного из мятежников, — очень ответственное назначение, учитывая стратегическое положение замка на границе с Бовези. Это был неспокойный регион, жители Бовэ то и дело совершали набеги на нормандскую территорию, и замок Нёфмарше, удобно расположенный на реке Эпт, позволял более оперативно реагировать на угрозы. Гуго сумел захватить в плен двоих бовезийских баронов, и после нескольких месяцев партизанской войны в регионе воцарилось спокойствие.

В марте 1062 года умер граф Мэна Герберт II, жених Алисы, дочери герцога Вильгельма. Перед смертью он, выполняя данное Вильгельму обещание, успел попросить своих подданных признать его своим наследником, ибо сам он умирал бездетным, и принести ему вассальную присягу. Бароны Мэна отказались. Как только умер их граф, они решительно воспротивились притязаниям нормандца. Преемником своего покойного господина они избрали Жоффруа, владетеля Майенна. Граф Анжуйский не решался поддержать их, опасаясь разозлить Вильгельма, сюзерена Бертрады де Монфор, руки которой он в то время домогался. Тогда жители Манса предложили занять вакантное графство дяде покойного графа Герберта, Готье де Манту, графу Восточного Вексена, проводившему в отношении Нормандии политику скорее враждебную, нежели дружественную. В свое время он был сторонником короля Генриха I. Приняв предложение, поддержанное и владетелем Майенна, он отправился в Мане вместе с супругой Биотой. Город тут же открыл перед ним свои ворота. Епископ Вогрен, занятый строительством кафедрального собора, не стал вмешиваться.

Именно тогда герцог Нормандский вызвал из Италии изгнанников. Видимо, ситуация представлялась ему достаточно серьезной, чтобы попытаться даже такой ценой восстановить единство баронов Нижней Нормандии. Позиция, занятая Жоффруа Майеннским, исключала любое соглашение. Если Вильгельм хотел владеть Мэном, он должен был захватить его — и он пошел на этот риск. Это была его первая завоевательная война. Положение Мэна и прежде оставалось неясным, поэтому после обещания, данного Гербертом, герцог Нормандии мог на более или менее законных основаниях рассматривать Жоффруа Майеннского как мятежного вассала. Однако условия, при которых Герберт в свое время принес вассальную присягу могущественному северному соседу, не были вполне ясны, на что и могли ссылаться бароны, оправдывая собственное неповиновение.

Подробности войны за Мэн нам мало известны. Мы знаем лишь, что она тянулась долго, видимо, около двух лет [25]. Город Мане и замок Майенн считались неприступными, поэтому Вильгельм, верный своему обычаю, не стал штурмовать их, предпочитая совершать с территории Нормандии рейды, сея тревогу среди населения Мэна и перерезая пути сообщения. Иногда он лично участвовал во взятии того или иного бурга или замка или же в опустошении какой-нибудь сельской территории. Вильгельм выжидал, когда созреют условия для более решительных действий. Граф Анжуйский оставался глух к просьбам о помощи, с которыми обращались к нему жители Манса. Готье де Мант продолжал бездействовать. Жоффруа де Майенн отбивался в одиночку, испытывая все большие затруднения. Обитатели Манса начинали роптать. Им стала понятной тактика герцога Нормандского: лишившись поддержки со стороны Майенна, они оказались в изоляции. Среди буржуа и духовенства зрело убеждение в необходимости капитулировать. Вильгельм, оповещенный об этом, направил ультиматум Жоффруа, который, понимая, что не удержит город, бежал в Майенн, за стенами которого укрылся со своими людьми. Мане открыл свои ворота герцогу Нормандскому. Жители города, ревниво отстаивавшие собственную независимость, гордые за свою малую родину, ненавидели нормандцев и в дальнейшем всячески старались показать им это, однако сейчас потерпели окончательное поражение. Дабы осуществлять надзор за ними, победитель распорядился построить вне стен города две наблюдательные башни. Что же касается Готье де Манта, то он дал свое согласие на сдачу города, оставив Жоффруа де Майенна на произвол судьбы. От своих притязаний он молча отказался. Герцог Нормандский обошелся с ним внешне деликатно, даже пригласил его вместе с супругой Биотой к себе в Фалез. Именно там их обоих, Готье и Биоту, вскоре таинственным образом постигла скоропостижная смерть. Распространился слух (вероятно, клеветнический), что их отравили. Наследников у них не было, и их земли в Вексене перешли к кузену Готье, Раулю, графу Валуа, родоначальнику могущественного дома Валуа, который с этого времени начнет возвышаться, становясь неизбывной угрозой для короля Франции.