Но Даниил так и не смог смириться со своим новым положением «подручного» татарского «царя». Практически сразу же по возвращении от Батыя он встал на путь пока ещё глухого и тайного сопротивления ордынскому игу. Ещё через Плано Карпини, на обратном пути из Орды, Даниил завязал сношения с римским папой Иннокентием IV, который как раз в эти годы усиленно хлопотал о создании антитатарской коалиции, включавшей бы в себя и правителей русских земель. В переговорах с папой отчётливо звучала и «татарская» тема; возможность совместной борьбы с татарами обсуждалась и с венгерским королём ⁴⁶. Однако реальной помощи от папы Даниил так и не дождётся, что вскоре (около 1248 года) приведёт к срыву переговоров и отказу от предложенной ему королевской короны («Татарское войско не перестаёт жить с нами во вражде, как же могу я принять от тебя венец, не имея от тебя помощи?» — такие слова передаст понтифику русский князь). Впоследствии, однако, переговоры возобновятся и увенчаются коронацией Даниила и признанием за ним титула короля в 1254 году, что будет означать открытый вызов Орде. Тогда же будет заключена и уния с Римской церковью: при сохранении всех православных обрядов Даниил и его епископы признают верховенство римского папы. Впрочем, итог татарской политики князя Даниила Романовича печален. Уже после смерти Батыя, в 1258 году, в Галицкую землю вступит войско одного из сильнейших татарских полководцев Бурундая. Свой первый удар Бурундай направит против Литвы — в то время союзника Даниила Галицкого. От Даниила и Василька Романовичей татарский военачальник потребует участия в этом походе, причём обратится к ним не просто как к своим союзникам («мирникам»), но, по существу, как к бесправным холопам, и войска Василька вынуждены будут воевать вместе с ним, заботясь лишь о том, чтобы заслужить его похвалу. А ещё год спустя войско Бурундая — опять-таки с присоединившимися к нему галицкими полками — двинется в Польшу, ещё одну недавнюю союзницу галицких князей. Но прежде Бурундай потребует от Даниила и его брата явиться к нему на поклон: «Если вы мои мирники, встретьте меня. А кто меня не встретит, тот враг мне». Даниил не осмелится исполнить его волю и бежит сначала в Польшу, а затем в Венгрию — так, словно бы вернулись страшные времена Батыева погрома Руси. Василько же с Данииловым сыном Львом отправятся навстречу Бурундаю с «дарами многими и угощением» и едва смогут хоть немного утишить его гнев. «А потом сказал Бурундай Васильку: “Если вы мои мирники, разрушьте все укрепления городов своих”». Это было в обычае татар, которые разрушали любые укрепления в завоёванных ими землях и оставляли без крепостных стен покорённые ими города. И русским князьям придётся исполнить злую волю грозного Бурундая: подчиняясь его приказу, сын Даниила Лев разрушит укрепления Данилова, Стожка, Львова, а Василько пошлёт своих людей разрушить Кременец, Луцк, Владимир-Волынский. С последним придётся повозиться. «Князь Василько стал думать про себя о городских укреплениях, ведь нельзя было разрушить их быстро из-за их величины. И он велел поджечь их, и за ночь они сгорели. На другой день приехал Бурундай во Владимир и увидел своими глазами, что укрепления все сгорели… Наутро прислал татарина по имени Баимура. Баимур приехал к князю и сказал: “Василько, прислал меня Бурундай и велел вал сравнять с землёй”. И сказал Василько: “Делай, что тебе велели”. И стал тот равнять вал с землёй в знак победы…» ⁴⁷Так, без войны и кровопролития, одной лишь угрозой татарского гнева будет сломлено сопротивление галицких князей. Даниил вернётся в свою землю — и увиденное поразит его. Разорённые руками самих же русских ещё недавно процветавшие города его земли, обугленные башни Владимира-Волынского и пепелище на месте стен красноречиво свидетельствовали о крахе его рискованной игры с правителями Орды в независимость и политическую самостоятельность…

В русских источниках сохранился ещё один рассказ о пребывании в ставке Батыя русского князя — но рассказ этот носит во многом фольклорный характер. Речь идёт о Житии князя Александра Невского, где сообщается о его первой поездке к Батыю, совершённой в 1247 году: «В то же время был некий сильный царь в восточной стране (Батый. — А. К.); ему же покорил Бог многие языки от востока и до запада. И тот царь, прослышав о… славе и храбрости Александра, послал к нему послов и сказал: “Александр, знаешь ли, что Бог покорил мне многие языки? Или ты один не хочешь покориться силе моей? Но если хочешь сохранить землю свою, то вскоре приди ко мне — и увидишь славу царства моего”… И был грозен приход его (Александра. — А. К.), и промчалась весть о нём до самого устья Волги. И начали жёны моавитянские (здесь: татарские. — А. К.) пугать детей своих, говоря: “Александр князь едет!” Задумал князь Александр, и благословил его епископ (ростовский. — А. К.) Кирилл; и пошёл к царю в Орду. И увидел его царь Батый, и удивился, и сказал вельможам своим: “Воистину мне сказали, что нет князя, подобного ему”. Почтив же его достойно, отпустил его» ⁴⁸. В новгородской рукописи XV века, содержащей Новгородскую Первую летопись младшего извода, в статье «А се князи русьстии», этот рассказ Жития изложен так: «Царь Батый услышал о мужестве его (Александра. — А. К.), и возлюбил его паче всех князей, и призвал его к себе с любовью, и в первый, и во второй раз, и отпустил его с великою честью, одарив» ⁴⁹.

«Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра» (так называется Житие в рукописях) была составлена в начале 80-х годов XIII века иноком владимирского Рождественского монастыря, знавшим великого князя Александра Ярославича в последние годы его жизни. Однако орду Батыя автор представлял себе плохо, и ничего определённого о пребывании в ней Александра сказать не мог — за исключением того общеизвестного факта, что князь сумел снискать милость Батыя. Возможно, впечатляющая внешность Александра («Ростом он был выше иных людей», — описывал его автор Жития) сыграла при этом какую-то роль: татары умели ценить мужскую стать и красоту. Но может быть и так, что перед нами всего лишь литературный приём. Книжники же более поздних веков, перерабатывая первоначальный житийный текст, сильно изменили его, включив в повествование совершенно новый эпизод. То, что представлялось неизбежным в середине — второй половине XIII века, совсем по-другому воспринималось во времена независимой Московской Руси, свергнувшей ордынское иго. Правители Орды, «цари», как их называли на Руси, превращаются под пером авторов XV–XVI веков в «злочестивых» и «злоименитых мучителей», окаянных «сыроядцев», и подчинение им православного русского князя, победителя шведов и немцев, начинает казаться немыслимым и недопустимым. Так в поздних редакциях Жития святого Александра Невского возник рассказ об отказе князя от исполнения унизительного обряда прохождения сквозь огни и поклонения «твари» — причём историки давно уже определили, что рассказ этот целиком заимствован из Жития другого русского святого — князя Михаила Черниговского. Слова черниговского духовника вложены здесь в уста ростовского епископа Кирилла, наделе проводившего совсем другую политику в отношении Орды, неоднократно бывавшего в ставке ордынских ханов и охотно общавшегося с ними. Сам же Александр, подобно князю Михаилу Черниговскому, решительно противится исполнению требований татарских «волхвов», однако «окаянный» Батый, «не насытившийся ещё крови христианской», вопреки всему не спешит проявлять свою злобу, но, «ради красоты лица его, повелел с честью привести святого к себе, не понуждая его кланяться солнцу и идолам… не причинил святому никакого зла, но, видев красоту лица блаженного, и величавость тела его, и храбрость, похвалил святого перед всеми и великую честь воздал ему» ⁵⁰. Излишне говорить, что ни к историческому Александру Невскому, ни к историческому Батыю эти слова не имеют никакого отношения.

Как и другие завоёванные монголами страны, Русь считалась достоянием не одного лишь Батыя, но всего «Золотого рода» наследников Чингисхана, представленного личностью великого хана. Но в первые годы пребывания Батыя на Волге ханский престол пустовал. В соответствии с этим Батый по своему усмотрению распорядился ярлыком на великое княжение, даровав его Ярославу Всеволодовичу; посылка же «к Кановичам» Ярославова сына Константина выглядела своего рода компромиссом. Точно так же не было необходимости отправлять в Монголию Даниила Романовича и других русских князей, являвшихся в Орду за ярлыками. Впоследствии, однако, ситуация изменится. Когда вопрос с избранием великого хана Гуюка будет наконец-то решён, Батый отправит в Каракорум и Ярослава Всеволодовича, и правителей других завоёванных им стран — дабы те приняли участие в курултае и, изъявив покорность новому великому хану, уже из его рук получили ярлыки на свои земли. Затем, после смерти Ярослава Всеволодовича, для получения ярлыка на великое княжение Владимирское в Каракорум поедут его заспорившие о власти сыновья Андрей и Александр. Сам Батый разрешить их спор не возьмётся.