— Ага, — кивнул Гарри, — она чувствует себя заброшенной.

— Это один из забавных побочных эффектов пренебрежения, — хмыкнул Рон и оторвал взгляд от своих ботинок. — Ты больше не любишь её?

Гарри остолбенел, словно Рон ткнул его булавкой:

— Я… что больше не делаю?..

— Ты меня слышал, — Рон снова уткнулся взглядом в свои ноги. — Иногда ты… э… ну, просто перестаешь что-то чувствовать к человеку и ничего не можешь с этим поделать. Но ты должен, должен ей сказать об этом, потому что нечестно заставлять ее все время ждать и удивляться тому, что с тобой творится, и…

— Ты скоро закончишь эту свою сентенцию? — резко перебил его Гарри.

Рон подавился словами и замолк с упрямым видом.

— Ты ей должен сказать, — снова повторил он.

Гарри тряхнул головой:

— Если бы было что ей сказать, я бы непременно сделал это. Но я люблю ее, и всегда буду любить — сказать ей что-то иное было бы ложью.

У Рона был такой ошеломленный вид, что Гарри сам удивился.

— Но ведь у многих людей так происходит — просто чувства пропадают — и все… Разве нет? — — А разве я похож на большинство людей? — Гарри потер лицо руками, снова почувствовав накатившую усталость. И опустошение. — Слушай, — чуть тише продолжил он, — я очень ценю, что ты присматриваешься и к Гермионе, и ко мне; я понимаю, как все выглядит со стороны — наверняка ужасно. Но я по-прежнему люблю ее. Просто иногда я беспокоюсь…

— О чем? — быстро подхватил Рон.

— Что она меня не любит.

— О… — пробормотал Рон и повторил, — о… Нет, уверен, что любит.

— Знаю, — Гарри поднял голову и взглянул на Рона, по-настоящему взглянул, первый раз за несколько дней. Решительные синие глаза, четкая линия рта, знакомое лицо… — Все потому, что я не могу рассказать ей про своих родителей, — он сам удивился своим словам.

— О родителях? — потрясенно повторил Рон. — А что с ними что-то… случилось?..

Нет, — ядовито подумал Гарри, — они все еще мертвы, спасибо, что спросил.

Однако вслух он сказал совсем другое:

— Да нет, я просто много думаю о них, они постоянно крутятся у меня в голове. Знаю, мне нужно поговорить с ней об этом, но… я не могу. Кроме того, не только я удаляюсь от нее. Она тоже удаляется от меня, — решительно произнес он. — Удаляется и становится какой-то… странной.

— Странной? — эхом повторил Рон.

Но Гарри не стал углубляться в подробности. Его глаза опять загорелись, как в тот миг, когда они вошли в Трофейную комнату:

— Эх, да вот же!

— Что? О, точно! — воскликнул Рон и опустился на корточки рядом с Гарри, который распахнул стеклянную витрину и вытащил бронзовую чашу, по краю которой красовалась следующая надпись: «За специальные заслуги перед школой. Гарри Поттер, Гермиона Грейнджер и Рональд Уизли. Год 1992».

— Мы собираемся использовать это? — спросил Рон.

— Естественно. Это же наше. Мы используем то, что захотим. Гермиона же говорила, что нам нужно что-то, напоминающее ту чашу на картинке. Вот она как раз и напоминает.

Рон усмехнулся:

— А я думал, мы используем специальную награду Тома Реддла.

Гарри хмыкнул.

— Блестящая идея. Но… Гермиона сказала, что нам нужна чаша.

— Зачем? Какая по сути разница? Все равно мы изменим ее с помощью Трансфигурации.

— Ага, — кивнул Гарри, — однако это должно быть очень-очень слабое заклинание, потому что сильное могут уловить детекторы музея. И оно со временем должно исчезать. И чем больше предмет будет похож на то, что там находилось раньше, чем дольше никто ничего не заметит.

Рон тряхнул головой:

— Интересно, а кто-нибудь в курсе полного и подробного плана грабежа за исключением Гермионы?

Гарри поднялся и помотал головой:

— Нет. Но ей я вполне доверяю.

Лицо Рона странно перекосилось. Потом он улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться чаши в руках Гарри.

— Помню-помню, как мы получили ее. Второй курс…

Гарри внимательно взглянул на Рона: что-то в этих словах ему не понравилось, словно его друг оплакивал прекрасный и навсегда ушедший Золотой Век.

— Да, я помню. Хочешь понести ее?

Но Рон помотал головой и засунул руки в карманы.

— Нет. Да все нормально, — и перевел взгляд на дверь. — Пора.

Рон пригнулся, и Гарри набросил на них мантию-невидимку, укрыв их обоих от чужих глаз.

Когда Рон с Гарри вернулись в библиотеку, Джинни уже ушла, за столом сидели Драко и Гермиона. Она уронила голову на руки и, казалось, спала. Драко читал. Увидев подходящих Рона и Гарри, он приложил палец к губам.

Гарри бросил взгляд на Драко и поставил чашу на стол рядом с Гермионой. Она и вправду спала — глаза ее были закрыты. Он заметил, насколько она устала: веки были воскового оттенка, под глазами лежали тени, губы чуть приоткрылись, выпавшая из пучка прядь покачивалась от ее дыхания. Забыв про Драко и Рона, про всех остальных, кто есть на свете, он присел на корточки рядом с ней. Мир и время исчезли: существовали только Он и Она. Он вроде бы никогда не забывал о своей любви к ней, но тут он снова все вспомнил — так сильно и неожиданно, что ощутил какую-то внутреннюю боль. О, если б она только знала…

Он не вымолвил ни слова, но ее веки дрогнули, словно она услышала его зов.

— Гарри… — она медленно улыбнулась, ее глаза сфокусировались на его лице. Он склонился и поцеловал ее в щеку.

— Я и представить не мог, что ты так устала… — тихо сказал он. — Я добыл чашу.

— О! — она выпрямилась и потерла рукой глаза. — Спасибо, — зевнув, она с улыбкой прикоснулась к чаше. — Она восхитительна, правда? Какой позор, что мы должны использовать ее в подобном деле.

— Ну, причина вполне достойная, — возразил Драко, не поднимая глаз от книги.

Рон задумчиво жевал губу.

— Не напомнишь мне, как это будет сделано?

Гермиона сердито взглянула на него:

— Мы уже это проходили…

— А не будет охраны или каких-нибудь подобных штук?

— У чаши? Не больше, чем у других музейных объектов. Не забывай — они же не знают, что это такое, для них это просто любопытная старинная безделушка, а не часть мощного магического уравнения.

— Уверена? — уточнил Рон. — А может, они просто не хотят демонстрировать свое знание о том, какая это мощная штука, кому-нибудь еще?

Гермиона захлопала глазами, на мгновение удивившись. Гарри понял, что такой аспект просто не приходил ей в голову.

— Нет, — протянула она и быстро добавила, — нет причин так считать — они бы тогда должны были поставить на нее сигнализацию или вообще спрятать куда-нибудь подальше. Слепой случай, что мы сообразили, что к чему: не приснись Драко тот сон, не свяжи мы это все с Николя Фламелем я бы в жизни не сообразила, что чаша в музее — один из Четырех Благородных Объектов.

— Возможно — один из Четырех Благородных Объектов, — уточнил ее Рон.

Гермиона кивнула:

— Знаю, но лучше перестраховаться, чем потом кусать себе локти.

Рон кивнул:

— Видимо, это какое-то новое значение слова «перестраховаться», о котором я раньше не слышал.

Гарри рассмеялся:

— Похоже, все заскучали по нашим приключениям. И если грабеж — это не приключение, тогда я даже не знаю, как это и назвать.

Рон вспыхнул и криво ухмыльнулся:

— Теперь о деле, — он взглянул на часы. — Герм, нам надо сейчас быть у Флитвика, мы должны взять у него список для поездки…

— О, точно, — Гермиона подскочила, сдержав зевок, улыбнулась Гарри и подхватила свою сумку и плащ. — До ужина.

Он встал и кивнул:

— Желаю старостам приятного времяпрепровождения.

Гермиона скорчила рожу:

— Не надо… в противном случае, мы не могли бы отправиться в музей.

Рон постучал по часам.

— Гермиона…

Засунув чашу в сумку, она чмокнула Гарри в щеку:

— Увидимся. Да, Драко, — помни, о чем мы говорили, — и они с Роном ушли, оживленно болтая о чем-то.

Гарри опустил глаза к Драко:

— «Помни, о чем мы говорили?»