И вот приводят Пихту к царю. Огляделся цыган по сторонам, подивился на царское богатство.

— Правда ли, что ты можешь достать волшебную шашку? — спросил царь.

— Истинная правда, ваше царское величество, дайте мне две недели сроку, и я привезу вам ее. Но только одно условие: если я вам привезу шашку, то обещайте отпустить меня и двух моих товарищей на свободу.

Не мог царь устоять против такого соблазна, обещал отпустить Пихту и братьев–конокрадов на волю в обмен на волшебную шашку, только добавил в конце:

— Но учти, если не достанешь шашку к сроку или обманешь меня, ждет вас всех троих лютая смерть.

Издает царь указ в тот же час: «Цыган–конокрадов Боту и Хэладо держать под стражей, а цыгана Пихту отпустить по государственной надобности».

Вспомнил Пихта наказ цыганки и домой поехал к жене своей Рубине на три дня и три ночи. Приезжает он, и падает Рубина к нему на шею:

— Как же удалось тебе прийти?! — Знала она уже о том, что случилось с ее мужем.

Рассказал Пихта, как было дело, ничего не утаил. Умной женщиной была Рубина, все поняла сразу.

— Чем, — говорит, — вам на казнь идти да смерть принимать, уж лучше женись на другой женщине и живи с ней. Будешь жив, глядишь, бог даст, и меня не забудешь.

Три ночи ночевал Пихта у своей жены, а когда кончился срок, собрал он рано утром свои пожитки и поехал за город к старой сломанной мельнице, туда, куда приказала прийти женщина, явившаяся ему во сне.

Много ли, мало ли времени прошло, глядит Пихта: на дороге пыль столбом поднялась, да конский топот раздался. Видит: едет тарантас, запряженный тройкой лошадей, и на тарантасе сидит та самая цыганка. Много видел Пихта в своей жизни лошадей, сам имел рысаков таких, что заглядишься, но подобных тем, что были у цыганки, не видывал. И вот подъезжает этот тарантас, груженный всяким добром, останавливается. Как глянул Пихта на эту цыганку при свете дня, так аж глаза на лоб полезли у него — что это была за красавица!

Так хоть бы и не было казни, он бы на ней женился.

— Садись–ка на козлы, муж мой любимый, теперь у нас общие вожжи. И хотя водится у цыган, что жена во всем мужу должна подчиняться, по только сейчас, пока эти две недели не пройдут, придется тебе все исполнять, что я буду тебе приказывать.

Нечего делать, согласился Пихта. Тогда цыганка приказывает:

— Поворачивай коней и едем обратно.

Едут они день, едут два. В пути шатер ставят, костер разводят, все, как положено. На третье утро говорит цыганка Пихте:

— Слушай, муж мой дорогой, знаю я, что ты богатый цыган, что жил всегда в достатке, своим домом. Сейчас едем мы к отцу моему, я у него единственная дочь. Отец мой в двадцать раз тебя богаче. За полверсты от дома будут встречать нас его работники, будешь ты гулять у него целую неделю, а как кончится неделя — собирайся уезжать. Станет он тебя провожать да подарками одаривать, ничего для тебя не пожалеет, хоть пятьдесят лошадей бери — не откажет, и все лошади с телегами, полными добра. Только ты ничего не бери, скажи ему, мол, тесть мой любимый, как дочерью своей дорожишь, так подорожи и зятем своим. Не надо мне богатства твоего, у меня и своего хватает. Подари мне лучше вот эту шашку, что над кроватью висит на стене. Не сможет отец тебе отказать, а коли согласится, то и ты свою жизнь спасешь, потому что это и есть та самая шашка, которую ты обещал царю привезти.

Ну, как по–сказанному, так и по–писаному. Доезжают они наконец до дома отца. Да разве дом это — настоящий дворец! Выходят к ним навстречу работники, встречают, с тарантаса сойти помогают, коней распрягают да добро разгружают. Тут по лестнице спускается отец, старику годков восемьдесят, борода седая до пояса:

— Здравствуй, Зара, дочь моя единственная, здравствуй, Пихта, зять мой любимый! Почет гостю дорогому! В дом заходите.

Взяли Пихту под руки, к столу повели. И пир начался: как же, мужа единственной дочери встречают.

Так в пирах да в веселье неделя проходит. Наступила пора расставания. Вышел старик провожать зятя с дочерью и говорит:

— Эй, работники, запрягайте лошадей, сколько Пихта прикажет, да грузите все мое богатство. Ни к чему оно мне, старику. Одна у меня дочь и зять один. Пускай все им и достанется.

Вспомнил тут Пихта наказ Зары и просит старика:

— Слушай, тесть мой любимый, мне твоего богатства не надобно, у меня и своего столько, что нам вдвоем всю жизнь не прожить. Подари–ка ты мне лучше вон ту шашку, что у тебя на стене висит.

Заплакал тут старик горькими слезами:

— Ах, зять ты мой дорогой, уж лучше бы ты меня в одной рубашке оставил, все богатство мое увез, чем эту шашку просить. Да ладно, так уж и быть, отдам ради дочери единственной, уж больно ты ей по сердцу пришелся.

И вот снова Пихта с Зарой подъезжают к Москве, к той старой мельнице, где когда–то встретились.

— А теперь, Пихта, ты должен оставить меня. Поставлю я здесь шатер и буду ждать тебя. А ты сразу к царю отправляйся да эту шашку отнеси и напомни ему о его обещании, чтобы не забыл он цыган–конокрадов на волю отпустить. А потом иди к своей жене, ночуй у нее три ночи и приходи ко мне на старую мельницу, на этот раз навсегда.

Так Пихта и сделал. Явился он ко дворцу, а стража его не пускает. Разве к царю просто так попадешь? Доложили его царскому величеству, что какой–то цыган его спрашивает, говорит, шашку волшебную достал для царской милости. Как услышал царь — сразу пропустить велел. И вот Пихта предстал перед царем. Увидел царь волшебную шашку, глазам своим не поверил, мудрецов царских зовет. Три дня возились мудрецы с этой шашкой, все надписи на ней изучали да с книгами старинными сверяли. И вышло по всему, что да — та самая волшебная шашка и есть. Доложили царю. Обрадовался царь:

— Сдержал ты свое слово, цыган, а потому и я от своего слова не отступлю. Дарую тебе свободу, тебе и твоим товарищам. Ступайте куда хотите, но скажи братьям–конокрадам, чтобы они больше не попадались, а не то вот она шашка!

Отпустили по царской милости Боту и Хэладо, вскочили они на коней, и только пыль столбом поднялась. С той поры о них больше никто не слыхал.

Пошел Пихта к своей старой жене, а ноги в свой дом не идут: больно уж полюбилась ему Зара, забыть ее не может. А слово держать надо. Кое–как промучился три ночи и бегом на старую мельницу, к шатру, где его Зара дожидается.

— Все я сделал, как ты мне сказала, жена моя любимая, что мы дальше делать будем?

Отвечает ему Зара:

— Теперь, муж мой дорогой, будем жить по цыганскому обычаю, теперь ты мой хозяин, ты и решай, что дальше делать. Хочешь — кочуй, где тебе понравится, не хочешь — дом поставим богатый. Живи, как ты жил, только меня не бросай.

Всю жизнь Пихта жил оседло, а покочевал немного, и так ему это понравилось, что решил он в кочевье пойти.

— Только, Зара, поедем мы с тобой в те места, где нас цыгане не знают, не могу я в этих краях кочевать. Что обо мне люди скажут? Что бросил свою старую жену, а другую взял, что всю жизнь не воровал, а тут на воровстве попался? Нет, не могу я в этих местах кочевать. Поедем–ка мы с тобой в южные земли, за тысячи верст отсюда.

Сказано — сделано! Запрягли они лошадей и отправились в далекие места, где их никто не знал. Много цыганских таборов повстречали они на пути своем. Завидовали цыгане Пихте из–за жены его, потому что такой красавицы никто не видел. Удивлялись они, какие знаменитые лошади запряжены в их повозку. Как увидят — встанут, глаза выпучат, и каждый думает, мол, не иначе как вор этот цыган, а лошади эти краденые, не может быть, чтобы он их своим умом и талантом нажил. Стали цыгане присматриваться к Пихте. Вот проходит время, видят цыгане: своим умом живет человек, не ворует, а меняет коней. Раз сменяет, два сменяет, глядишь — богатство его увеличивается. Стали приветствовать Пихту цыгане, и опять прошла о нем большая слава. Добрым он был человеком, и бедный люд всегда около него ютился.

Миновал год. Начала жена Пихты мучиться, рожать время подошло. Когда родился сын, подзывает Зара мужа и говорит: