Несколько человек офицеров, молодых и статных, стояли тут и там группками. Среди них менее заметны были господа в штатском. Тоже преимущественно молодые люди. На диванах Аполлон приметил двух-трех дам. В этом обществе довольно оживленно обсуждалось что-то.
Когда Аполлон вошел и за ним слегка стукнула дверь, все замолчали и обернулись к нему.
Милодора отошла от группки офицеров.
Господа!.. Хочу представить вам... Аполлон Данилович Романов...
Была короткая пауза, в течение которой присутствующие приглядывались к Аполлону.
Аполлон был учтив, склонился в полупоклоне.
Милодора взяла Аполлона за локоть и добавила с теплой улыбкой:
Я рассказывала вам о нем. Господин Романов — литератор. И ему будет небезынтересно присутствовать на сегодняшнем чтении...
Молодой розовощекий офицер очень нежной наружности сразу подошел к Аполлону:
А я знаком с вашими переводами. Очень недурно!.. У меня есть приятели в пиитических кругах. Отзываются высоко... проявляют интерес...
Это приятно, — вежливо заметил Аполлон, поглядывая на Милодору, отошедшую на минутку к дамам.
Офицер продолжал:
Признаюсь, я и сам некогда поднимал на античных авторов руку, но служба, видите ли, иногда совсем не располагает к усиленным занятиям литературой. Муштра на плацу, караулы, часто грубое общество... Трудно бывает сохранить возвышенное настроение...
Я вас понимаю, — кивнул Аполлон.
А еще полковое начальство... В конце концов ему становится известно, что кто-то из его офицеров неравнодушен к изящной словесности. Начальство задевает это: кто знает, что там офицерик его пишет — а вдруг памфлет на него, на всесильного начальника?.. Помните ведь, наверное, что Пассек написал про матушку-императрицу — за что в Динамюндскую крепость угодил? С одной стороны, безобидное стихотворение, но ежели прочитать первые буквы строк... получается неудобопроизносимо...
Офицер взял Аполлона под руку и подвел его к другим гостям. Здесь были господа Алексеев, Кукин, Остронегин, Кульчицкий, еще несколько человек, имен которых Аполлон не запомнил; дамы были представлены как подруги госпожи Милодоры, единственные в Петербурге, достойные соперничать с ее красотой (Аполлон отметил: да, действительно, дамы были хороши). В углу в кресле — Аполлон даже не сразу заметил — сидел граф Н. Граф не стал подниматься для рукопожатия; перелистывая какой-то альбом на коленях, он только кивнул Аполлону и взглянул на нового гостя достаточно прохладно; Аполлону даже показалось — ревниво. Представился Аполлону и этот розовощекий, столь любезный офицер. Это был барон фон Остероде.
Господин Кукин взял несколько аккордов на рояле, но тот оказался слегка расстроен. И Кукин не стал продолжать игру. Ждали еще каких-то господ. Они должны были явиться с минуты на минуту.
Дабы Аполлон не чувствовал себя неловко в незнакомом обществе, Милодора не отпускала его от себя. Они даже переговорили пару минут наедине (Аполлон поймал на себе несколько осторожных взглядов графа Н.; взгляды показались ему на удивление приязненными, и Аполлон теперь был в сомнениях: когда граф не лукавил — когда взглянул на него ревниво или сейчас), Милодора рассказала вкратце, что, всякий раз собираясь здесь, общество слушает одного из своих членов; то кто-то читает свои путевые заметки, то кто-то — выдержки из дневника, кто-то — повести, вышедшие из-под его пера, и даже стихи... А сегодня ее черед — Милодоры, — и она будет читать главы из романа... Милодора так просто сказала это слово — роман, — как нечто обыденное и без претензий. Она и, должно быть, все присутствующие уже свыклись с тем, что она пишет роман, и никого это не впечатляет особо, поэтому и признание ее прозвучало так естественно. А Аполлону стало понятно, что именно время от времени пишет Милодора у себя за бюро...
Наконец в гостиной появились еще двое господ, которых как раз и ждали, и Милодора вынуждена была оставить Аполлона ради выполнения обязанностей хозяйки и чтицы.
Все присутствующие поудобнее расселись на диванах и креслах, разговоры стихли; Милодора положила на крышку рояля стопку листков и, опершись на инструмент рукой, стала читать.
Начало романа показалось Аполлону примечательным и многообещающим. Аполлон сразу и высоко (что было особенно приятно) оценил слог: «Среди ночи меня Господь осенил светом. Я проснулась от яркого света в глазах, но, когда огляделась, вокруг было темно... Нет моего достоинства в том, что написан этот роман, ибо не я его написала, но Господь рукою моею. Ибо никоим иным образом не могу я объяснить, что родился сей роман сразу и целиком — даже, пожалуй, не родился, а прояснился, проступил светом во тьме. И началом ему было озарение. Да пусть бы и остался этот роман светом...»
Рукопись была озаглавлена «Золотая подкова». Так назывался и полусказочный город, расположенный на одном из небольших греческих островов у подножия вулкана. Остров был удален от морских путей и, может быть, благодаря этому коварные завоеватели упускали его из виду, когда ходили покорять другие острова... Это были давние, еще догомеровские времена...
Аполлон по достоинству оценил труд Милодоры; ее «Золотая подкова» не показалась Аполлону писаниями досужей скучающей дамы, каких — со скуки марающих бумагу — немало появилось в обеих российских столицах. Милодора отлично понимала скрытые возможности каждого слова, знала, где слову место, и распоряжалась словами, как хороший живописец красками. И Милодора ясно представляла цель своего труда.
Публика слушала не перебивая и с очевидным интересом — и интерес этот вовсе не был данью благодарности хозяйке за приют.
Роман был о том самом городе, о его мудром управлении, о прекрасных процветающих, законопослушных гражданах, о разумном устройстве общества и немного о любви; герой и героиня — чистые бескорыстные сердца, они мечтают о благополучии своего города в веках, но, мечтая, вынуждены постоянно оглядываться на вулкан, который грозит сжечь дотла и засыпать пеплом их город. Герой и героиня обращаются за помощью к богам. Боги слышат их мольбы и требуют жертву — их любовь. Герой и героиня в растерянности; они готовы расстаться с жизнью, но не знают, смогут ли отдать любовь на алтарь богов. А вулкан курится все сильнее, вот-вот начнется извержение... Отчаявшись, не в силах не любить друг друга, герой и героиня приходят ко жрецу и просят принести их в жертву богам на одном камне. Проливается кровь, бездыханные бледные тела влюбленных сползают с камня. Но не жизнь их нужна была богам, и боги не принимают жертву. Огнедышащая лава сжигает прекрасный город...
Милодора читала не весь роман, а только выборочно главы — но чтобы понятен был сюжет. Она читала далеко за полночь...
Когда закончила, господин Кукин первый вызвался сказать свое мнение: Милодора очень разумно поступила, что за трепетной любовью героев спрятала главки об общественном устройстве этого идеального полиса. Цензура, хоть и злобствует в последние годы, а тут может недосмотреть, и цель Милодоры будет достигнута — вдумчивый читатель сообразит, что в этом романе главное полускрыто вуалью. А что до этих главок, то они просто великолепны:
— И то верно: мы должны иметь свой «Христианополис» и свой «Город Солнца»... Мы должны показать свое видение прекрасного будущего, должны показать сами гармоничное устройство общества и пример разумных и взаимовыгодных общественных отношений наподобие того, как это показано у Руссо в книге «Новая Элоиза»... И вот у нас готовый роман. Мы могли бы извлечь несомненную пользу, кабы каждый государственный деятель в России прочитал «Золотую подкову». Ужели он не взял бы невольно на вооружение хоть один принцип?..
Фон Остероде очень хвалил слог и соглашался с предыдущим оратором, что Россия должна иметь свои «Христианополис» и «Город Солнца», однако Россия вовсе не обязана оглядываться и тем более равняться на западные образцы, иначе никогда не поднимется выше состояния подражательства... Ни для кого давно не тайна, что у России свой особенный путь, и ей более чумы или холеры вредны галломания, англомания и прочие мании, поскольку сбивают Россию с ее пути...