Страна замков оправдала своё прозвище, явив взору Стефании единственный собственный дом - частокол башен и стен на вершине холма. Война изрядно потрепала их: кажется, замок горел.

Экипаж въехал через остатки внешней стены и остановился во дворе, прямо у колодца.

По двору важно бродили утки и гуси; им не было никакого дела до приезда маленькой Августы Дартуа, милостью короля - леди Сибэллин, баронессы Кавардийской.

У крыльца выстроились в ряд слуги: всего пятеро, считая управляющего и его супругу. Лица у всех настороженные, хмурые.

Никто не помог Стефании сойти, даже не поприветствовал. Зато бумаги на владения замком и землями потребовали. Кажется, управляющий огорчился, увидев подпись герцога Дартуа-Лагиша и его печать. Королевскую грамоту, к слову, он проигнорировал, даже не взглянул, заметив ородонский герб.

- Добро пожаловать, миледи. Надеюсь, вы послужите достойной заменой покойному барону, которого узурпаторы лишили всего.

Сказано это было зло, будто госпожа Дартуа сама отобрала всё у несчастного барона.

Кормилица, кряхтя, выбралась из экипажа с малышкой Августой на руках. Та раскричалась, пришлось успокаивать.

Ребёнок вызвал интерес у женщин, сняв с них маску недоверия. Одна, судя по дородности, кухарка, даже улыбнулась и показала девочке 'козу'.

- Баронесса Кавардийская, - Стефания представила присутствующим дочь. - Ваша госпожа. Я всего лишь опекунша.

- И, - она сделала паузу и вздохнула, - я не причастна к тяжкой судьбе барона, ничего о нём не знаю. Мне искренне жаль, что его земли и титул отдали посторонним людям. Надеюсь, мы с вами сумеем найти общий язык.

Ей очень этого хотелось, иначе жизнь превратится в ад.

При беглом осмотре выяснилось, что в замке всего пара залов пригодна для жилья, остальные требовали ремонта. Стефания решила обосноваться ближе к кухне: там теплее, и потребовала от управляющего отчёта о доходах от баронства.

- И не нужно мне говорить, что денег нет. Я здесь надолго и не намерена позволять себя обманывать.

Госпожа Дартуа старалась вести себя решительно. Пусть она мало смыслит в финансах, но хозяйство в Овмене кое-как вела. Ни в коем случае нельзя показать слабину, а попытаться стать рачительной хозяйкой, вникнуть во все тонкости.

Управляющий с ухмылкой положил на пыльный стол толстую амбарную книгу. Открывать её Стефания не спешила, вместо этого провела пальцем по мебели и кликнула горничную:

- Чтобы к вечеру было убрано. Я не намерена платить за лень.

- А вы, - она обернулась к управляющему, - наймите каменщиков и плотников. За тёплое время года замок нужно привести в порядок. И ещё, завтра мы с вами объедем окрестности.

- Как пожелаете, миледи. Только нужно ли это?

- Не вам решать! - резко ответила госпожа Дартуа и углубилась в чтение.

За амбарной книгой Стефания просидела до поздней ночи, мало что поняла, но зато разговорила управляющего. Видя её старания и упорство, он вёл себя уже не так враждебно, а потом и вовсе мягко посоветовал ей идти спать: 'Вы ведь с дороги, миледи'.

Назавтра выяснилось, что планы Стефании по восстановлению замка придётся сократить: её приданого, пенсии и доходов баронства хоть и хватило бы на строительные работы, но тогда не оставалось денег на пропитание и текущие расходы. Подумав, госпожа Дартуа решила восстановить все перекрытия, крышу и половину комнат второго этажа, заодно прикупив минимум мебели.

На работы ушла вся годовая пенсия и три четверти прибыли от баронства. Приданое Стефания не трогала: должна же она хоть что-то принести в семью будущего мужа?

Пришлось свыкнуться с ранними побудками от стука молотков и криков каменщиков, научиться жить в закутке посреди хауса строительных лесов.

Августу с кормилицей на время работ забрало к себе семейство управляющего: они жили в отдельном доме за замковыми стенами. У них, безусловно, малышке было намного спокойнее: ни пыли, ни шума, ни потных мужиков. А вот Стефания ежедневно имела с ними дело. Разумеется, она с ними не разговаривала, общалась сугубо через управляющего, но жить по соседству, каждый день сталкиваться во дворе приходилось.

На всякий случай госпожа Дартуа запрещала рабочим ночевать в замковых покоях, только в службах, но неизменно клала под подушку нож и делила закуток со служанкой.

Стефанию захватило новое дело, отвлекло от мыслей о расторжении брака, конфликта Ивара с отцом, своей скорбной доли. Ей нравилось завоёвывать доверие лагишцев; госпожа Дартуа считала большой победой то, что крестьяне разрешали войти в дом и попить воды или молока. Раньше, заметив издали, они спешили захлопнуть двери.

Слуги тоже приняли хозяйку, стали словоохотнее, даже сделали скромный подарок на День ивовых ветвей.

Постепенно приводя владения в порядок, Стефания восстановила замковые службы, запустила маслобойню, а в начале июня попробовала свой сыр. Пришлось нанять ещё людей в деревне, прикупить вдобавок к подаренным герцогом лошадям и экипажу, ещё пару мулов и телегу.

К середине июня госпожа Дартуа более-менее устроила быт, перестала вертеться белкой в колесе и выбралась в город - прикупить тканей для отделки комнат. Теперь у неё была спальня, пусть бедно обставленная, но не угол за занавеской в нижнем зале.

Ничего, потом появятся и ковры, и гобелены с серебром, а пока нужно заботиться о том, на чём сидеть и есть, чем греться, где хранить вещи и на чём спать. Но даже этот скромный минимум требовал немалых денег - пришлось потратить часть приданого.

Управляющий оказался честным человеком и, осознав, что новая хозяйка вовсе не надменная омерзительная ородонка, а нормальная благочестивая женщина, решительно забрал у неё все экономические бразды правления. Стефания не сопротивлялась: без него она не справилась бы, финансовые вопросы отнимали всё свободное время. Теперь же госпожа Дартуа могла гулять с дочерью, смотреть, как та с упоением ползает по ароматной траве, тянется то к насекомому, то к цветочку.

Ивар в Каварде не появлялся и не писал: видимо, герцог держал слово и перехватывал все послания. Сама она за всё это время написала только три письма: банально не было времени. Отправила их в Амарену. Описывала свои будни, мелкие радости, интересовалась вопросом расторжения брака.

В конце июня с нарочным прибыло письмо от секретаря герцога Дартуа-Лагиша. Он сообщал, что разумнее не признать брак несуществующим, а мужа - несостоятельным. Секретарь сообщал, что Мишель Дартуа болен 'дурной болезнью', которая не позволит ему иметь детей, а также 'совершать любое сношение с женщиной'. Он не уточнял, правда ли это, но Стефания догадывалась, что диагноз поставлен под нажимом то ли герцога, то ли короля, то ли королевы. По закону муж, не способный к зачатию, и уличённый в связи с нечистыми язычниками - как известно, 'дурные болезни' распространяли именно бродячие народы, - переставал быть таковым.

- Не беспокойтесь, болезнь подтвердит любой врач в Лагише, - заканчивалось письмо. - Вам же надлежит подтвердить, что муж настойчиво избегал исполнения супружеского долга, поэтому так спешно сбежал от позора прямо со свадьбы, а затем не воссоединился с вами. Потому как заболел означенной болезнью, приобретя её от любовницы.

Официальная бумага от королевского судьи пришла в июле. В ней говорилось, что дело госпожи Дартуа о расторжении брака с господином Мишелем Дартуа принято к рассмотрению, и оговаривалось, куда и когда ей надлежало прибыть для дачи показаний.

Судебный процесс выдался долгим и затянулся до осени. Светские власти спорили с духовными, никак не желавшими расторгать заключённый на небесах союз.

Наружу извлекли всё 'грязное бельё' супругов, но факты были против Мишеля Дартуа. Слуги в один голос подтверждали, что простыни супружеского ложа оставались чистыми, а госпожа Дартуа не то, что спала, даже хозяйство вела одна. Муж не писал ей, не виделся с женой больше полугода. И да, смутившись словам священника, сбежал со свадебной церемонии.