Периодически Дженни охватывала дрожь, и он целовал ее волосы, лаская руками обнаженные плечи. Он восторгался гладкостью ее кожи и старался придать своим прикосновениям безличный характер.

Потом она уснула. Кейдж мог судить о том по ее ровному, теплому дыханию, чуть щекочущему волоски у него на груди. И когда во сне она пошевелила одной ногой и положила ее ему на колено, он буквально вжался в подушку. Ее бедра покоились рядом с его ногами, ее согнутая коленка почти касалась застежки на его джинсах. Кейдж стиснул зубы, стараясь сдержать охватившее его желание. Он не сводил глаз с ее руки, которая застыла на его колене. Жажда ощутить ее прикосновение была столь сильной, что едва не убила его. И если бы она вдруг коснулась его, он бы умер от спазма агонии и экстаза одновременно.

Кейдж долго прислушивался к грохочущему эху отдаленной битвы, пока все не стихло снова. Он видел, как заря занимается над восточным горизонтом. Кейдж по-прежнему сжимал ее в объятиях, ее — невесту Хола.

Свою любовь.

Глава 5

Похороны Хола Хендрена привлекли всеобщее внимание. Все пришедшие почтить его память и оказать ему последнее уважение считали Хола мучеником. Те, кто раньше смеялись над его фанатизмом, теперь скорбно и пристыженно склонили голову. Команды телевизионных новостей со всего Техаса и несколько представителей национальных телекомпаний подобно муравьям суетились возле кладбища, расставляя треноги своих камер.

Дженни, сидевшая под временным навесом вместе с Бобом и Сарой, по-прежнему не могла поверить, что миссия Хола окончилась именно этим. Ей казался невозможным, немыслимым тот факт, что он был мертв. Каждую минуту она надеялась, что сейчас очнется от кошмарного сна.

С тех пор как она и Кейдж вернулись из Монтерико, их дом пребывал в хаосе. Телефон звонил не переставая. Двигался нескончаемый поток посетителей. Правительственные службы прислали своих представителей, чтобы побеседовать с ней и Кейджем об их впечатлениях от этой центральноамериканской страны. Принимая во внимание участие значительных церковных деятелей, все происходящие события окутывала странная, нелепо праздничная атмосфера.

Дженни почти не спала с тех пор, как очнулась в объятиях Кейджа в тесной комнатке пыльного отеля в Монтерико. Она долго не могла окончательно проснуться и, только когда осознала, что лежит, прижавшись к его обнаженному торсу в одной лишь тонкой шелковой рубашке, резко вскочила, встретив его пристальный взгляд.

— Из… извини меня, — пробормотала она, соскользнув с кровати, и скрылась в ванной.

Отношения между ними обострились до предела, так что порой казалось, достаточно еще секунды, и вспыхивающие то и дело искры превратятся в пламя. Случайные столкновения в процессе сборов и одевания то и дело приводили к неуклюжему обмену извинениями.

Каждый раз, когда она бросала быстрый взгляд в сторону Кейджа, его глаза, острые как бритва, пристально изучали ее в ответ. Поэтому она была вынуждена стараться вообще не смотреть в его сторону, что, в свою очередь, сильно раздражало его и злило.

Они добрались до аэропорта на еще одной, не менее древней, чем предыдущая, развалюхе на четырех колесах и сели на самолет, который должен был перевезти гроб с телом Хола на родину. В Мехико мистер Уизерс суетился вокруг них, как усердный майский жук, согласовывая все детали их предстоящего рейса в Эль-Пасо, где их должен был встретить похоронный лимузин из JIa-Боты, чтобы доставить тело домой.

Кейдж стоял у окна вестибюля аэропорта, уставившись в пустоту, ссутулившись, с черным от горя лицом и зажженной сигаретой. Он поймал ее взгляд, брошенный на него с удивлением, — а он действительно не курил ни разу с той ночи, когда уехал Хол, — выругался сквозь зубы и выбросил сигарету в ближайшую урну.

Они практически не разговаривали во время полета в Эль-Пасо. Поездка же оттуда до Ла-Боты, показавшаяся бесконечной, поскольку их сопровождал белый лимузин со скорбным грузом, также прошла в молчании.

С тех пор они едва ли обменялись и несколькими словами.

Товарищеские отношения, установившиеся между ними в Монтерико, прекратились. По причинам, которые Дженни не могла назвать даже себе самой, она чувствовала себя с ним еще более неловко, чем до этой поездки. Он входил в комнату — она немедленно ее покидала. Он смотрел на нее — она отворачивала голову. Дженни не могла понять, почему ей так больно и трудно избегать его, однако сознавала, что это имеет отношение к той ночи, которую они провели вместе в затхлом номере отеля в Монтерико.

Он обнимал ее. И что?

Он прижимал ее к себе в постели, в которой они спали вместе. И что?

Он прижимал ее к себе в постели, в которой они спали вместе, а на ней была одета лишь тонкая шелковая комбинация, а на нем — летние брюки. И что?

Опасность окружала их со всех сторон. Они были чужаками в этой враждебной стране. Люди часто совершают в подобной ситуации поступки, на которые никогда не пошли бы при других условиях. Не стоит принимать в расчет это необычное поведение.

И скорее всего, совсем не важно то, что, когда она впервые проснулась, одна его рука лежала на ее декольте, а другая тесно обнимала за шею, так что ее пальцы были погружены в волосы на его груди, а губы застыли в пугающей близости от плоского коричневого диска его соска.

Теперь Дженни сидела, устремив взор на заваленный цветами гроб, отгоняя прочь воспоминания того утра. Она не хотела и думать о том мгновении после пробуждения, когда почувствовала себя тепло, безопасно и невозмутимо, еще не осознав, насколько порочно это ее спокойствие.

Она не могла больше рисковать, приближаясь к Кейджу. Его сила и уверенность словно магнит притягивали, завораживали ее. Искушение обратиться к нему за поддержкой посещало ее даже сейчас, и она, возможно, так бы и поступила, если бы он не сидел так далеко от нее, разделенный с ней его родителями.

Епископ завершил погребальную церемонию долгой молитвой. В лимузине, который доставил их домой, Сара тихонько всхлипывала, припав к плечу мужа. Кейдж бессмысленно смотрел в окно. Он ослабил галстук и расстегнул несколько пуговиц на рубашке. Дженни сжимала платок и молчала.

Несколько почтенных матрон из числа прихожанок уже ждали их дома. Они сварили кофе, приготовили пунш, нарезали торты и пироги для тех, кто пришел сюда, чтобы выразить поддержку и соболезнования семье погибшего. А таких было много. Дженни казалось, что этот скорбный парад никогда не кончится. Устав от всеобщих утешений, она покинула гостиную и отправилась на кухню, где настояла на том, чтобы ей позволили домыть посуду.

— Пожалуйста, — попросила она женщин, которых сменила у раковины, — мне надо себя чем-нибудь занять.

— Боже мой, бедняжка.

— Твой любимый покинул эту грешную землю.

— Но ты еще так молода, Дженни.

— Твоя жизнь должна продолжаться, Дженни. Должно пройти время…

— Ты прекрасно держишься.

— Все это заметили.

— Твоя поездка в эту ужасную страну, должно быть, оказалась настоящим кошмаром.

— Да еще и с Кейджем.

— Последняя говорящая презрительно причмокнула губами и скорбно покачала головой, словно подразумевая, что для порядочной девушки путешествие в компании Кейджа — судьба более ужасная, чем смерть.

Дженни хотелось закричать на них, сказать им что, если бы там не было Кейджа, она, скорее всего тоже бы присоединилась к лежащему в гробу Холу. Однако она понимала, что их комментарии были невинными и продиктованы лишь невежеством и предубеждением. Когда одна за другой они покинули дом, Дженни поблагодарила их, простив им невольную глупость, поскольку их забота и беспокойство были искренними.

Она домыла посуду, расставила ее в шкафу и пошла посмотреть, что еще осталось неубранным в доме. Войдя в гостиную, она была рада обнаружить здесь только Хендренов. Наконец-то все разошлись по домам. Донельзя довольная этим открытием, Дженни опустилась в ближайшее кресло и устало откинула голову на подголовник.