— Без проблем, а что за дело ты имеешь в виду?

Она только открыла рот, как ее сын снова перебил ее. Когда вошел Рэдли, Эстер как раз собиралась поставить фарфоровую кошку на нижнюю полку.

— Я тут сделал кое-что для тебя в школе. — Взволнованный Рэдли стоял, держа руки за спиной.

— Да… — Мич поставил кофе на стол. — Можно посмотреть?

— Это — валентинка, знаешь? — Смутившись, он вручил ему самодельную открытку из картона с голубой ленточкой. — Я сделал маме сердечко с кружевом, но подумал, что для парня лучше с ленточкой. — Рэдли переступил с ноги на ногу. — Она открывается. Неуверенный, что может доверять своему голосу, Мич развернул открытку. Рэдли подписал ее печатными буквами своим самым старательным, самым красивым подчерком.

— «Моему лучшему другу Мичу. Я люблю тебя. Рэдли». — Он закашлялся, надеясь, что не выглядит полным идиотом. — Это великолепно. Я, ммм… никто раньше не делал для меня открыток.

— Правда? — Волнение сменилось удивлением. — Я всегда делаю их для мамы. Она говорит, что они ей нравятся гораздо больше покупных.

— Эта понравилась мне больше всех, — сказал Мич. Он был не уверен, как десятилетний мальчик отнесется к тому, что его поцелуют, словно малыша, но все равно пригладил ему волосы и поцеловал. — Спасибо.

— Не за что. Увидимся.

— Ага. — Не в силах оторвать взгляда от маленького листа картона, Мич услышал звук хлопнувшей двери.

— Я не знала, что Рэд это задумал, — тихо проронила Эстер. — Думаю, он хотел, чтобы это было секретом.

— Здорово сделано. — В этот момент Мич был не способен объяснить, что значит для него эта картонка с ленточкой. Поднявшись, он подошел к окну, держа открытку в руках. — Я без ума от него.

— Я знаю. — Эстер облизнула губы. Она знала это уже давно. И если когда и сомневалась, насколько глубоки чувства Мича к ее сыну, то теперь получила этому самое непосредственное подтверждение. И это только усложняло ситуацию. — Всего лишь за несколько недель ты так много сделал для него. Я понимаю, мы с Рэдом не вправе надеяться на твое частое здесь присутствие, но я хочу, чтобы ты знал, что оно для нас очень многое значит.

Он подавил приступ гнева. Ему нужны не ее благодарности, а, черт возьми, гораздо большее. Остынь, одернул он себя.

—  Лучший мой совет — просто попробуй привыкнуть к этому, Эстер.

—  Это именно то, что я не хочу сделать. — Разгоряченная, она подошла к нему ближе. — Мич, ты мне очень дорог, но я не хочу от тебя зависеть. Я не могу себе позволить ждать, надеяться, верить.

—  Это твои слова. — Он бережно положил открытку на стол. — Я не спорю.

—  То, что ты сказал раньше…

—  А что я сказал?

—  О том, когда мы поженимся. — Я это говорил? — Он улыбнулся, накручивая прядь ее волос себе на палец. — Я даже не знаю, о чем думал.

—  Мич, у меня такое чувство, что ты хочешь обмануть мою бдительность.

—  А что, получается?

Отнесись к этому легче, сказала она себе. Если он хочет свести все к игре, окажи ему такую услугу.

—  Это только подтвердило мое о тебе мнение — ты очень странный человек.

—  В каком смысле?

— Хорошо, начнем с того, что ты разговариваешь со своей собакой.

— Тас отвечает мне, так что это не считается. Вторая попытка. — Все еще держа ее волосы накрученными на свой палец, он привлек Эстер к себе ближе. Понимала она это или нет, но они обсуждали сейчас их отношения, и она была спокойна.

— Ты зарабатываешь на жизнь написанием комиксов и даже читаешь их.

— Будучи женщиной с деловой хваткой, ты должна понимать важность грамотных вложений. Знаешь, сколько стоит у коллекционеров двойной выпуск моих «Защитников Перта»? Только скромность не позволяет мне озвучить цифры.

—Даже и не сомневаюсь в этом.

Он поблагодарил ее легким кивком.

— А теперь, миссис Уоллес, я буду счастлив обсудить с вами проблему значимости литературных жанров. Не помню, говорил ли я, что в старших классах я был капитаном команды на школьных диспутах.

— Нет, не говорил. — Она положила руки ему на грудь, в очередной раз восхищаясь мускулистым тренированным телом под заношенным свитером.

— А можешь ли ты возразить против того факта, что вот уже пять лет не выбрасывал газеты и журналы?

— Я сохраняю их для большой бумажной коллекции второго тысячелетия. Реставратор — мое второе имя.

— А кроме того, у тебя всегда найдется ответ на все вопросы.

— От тебя же мне нужен только один. Я упоминал, что влюбился в твои глазки сразу после ножек?

— Нет. — Ее губы немного дрогнули. — Никогда не говорила, но, увидев тебя впервые сквозь дверной глазок, я принялась долго и пристально тебя рассматривать.

— Я знаю. — Мич усмехнулся. — Если правильно взглянуть в эту штуковину, то увидишь тень.

— А… — произнесла она, не зная, что добавить.

— Знаете, миссис Уоллес, дети могут вернуться сюда в любое время. Вы не против, если на несколько минут мы прекратим разговоры?

— Нет, — она обняла его, — я совсем не против.

Она не могла признаться даже самой себе, что чувствует себя защищенной в его объятиях. Но это было именно так. Она не желала и думать о том, что очень боялась потерять его, ужасаясь той огромной утрате, которая может случиться в ее жизни. Однако страх этот был явственным. И он испарился, как только она коснулась его губ своими губами.

Эстер запрещала себе мечтать о завтрашнем дне или том будущем, что легко и быстро нарисовал Мич своими разговорами о семье и женитьбе. Ее учили, что брак — это навсегда, но на своем горьком опыте она узнала, что брачные клятвы так же легко забываются, как и даются. Нет, в ее жизни больше не будет невыполненных обетов и обещаний.

Чувства могут захлестнуть ее, неся за собой отчаянные желания и розовые мечты. И пусть ее сердце принадлежит ему, но воля всегда останется с нею. И даже если руки ее захотят сжимать его крепче, притягивать ближе, именно воля спасет их обоих от грядущих несчастий.

— Я люблю тебя, Эстер. — Мич прошептал эти слова в ее горячие губы, зная, что, несмотря на то что она, может быть, и не захочет их услышать, он все равно должен ей их сказать. И если он произнесет их много раз, то она поверит им, поверит стоящему за этими словами смыслу.

Он хотел, чтобы она была с ним всегда, он нуждался в ней всегда — всегда, а не украдкой в луче света, пробивающегося из окна, или спрятавшись в тень. Только однажды в жизни он хотел что-то столь же отчаянно и страстно. Но это было нечто абстрактное, нечто неопределенное и расплывчатое, называемое искусством. Однако со временем Мич был вынужден признать, что эта его мечта — недостижима.

Эстер же была здесь, в его руках. Он мог обнять ее и отведать то сладкое, теплое желание, что жило в ней. Она не пустая мечта, нет, она — женщина, которую он любит и хочет и которую он получит. И если для того, чтобы сохранить ее подле себя, придется играть в игры, пока барьеры ее сопротивления не рухнут, то — да, он будет играть в эти игры.

Он коснулся ее лица, запустил пальцы в волосы.

— Полагаю, дети скоро вернутся.

— Возможно. — Она снова устремились к нему. Испытывала ли она раньше столь остро это чувство неотлагаемой необходимости? — Как бы я хотел, чтобы у нас было больше времени. А ты?

Ее глаза были приоткрыты, когда он оторвался от нее.

—Да.

—Позволь мне вернуться вечером.

— Ах, Мич. — Она уткнулась в него, спрятав лицо у него на плече. Впервые за эти десять дней в ней боролись мать и женщина. — Я хочу тебя. Ты же это знаешь, да? Быстрые и гулкие удары ее сердца раздавались рядом с его грудью.

—Догадываюсь.

—Я бы очень хотела, чтобы мы были вместе этой ночью, но здесь Рэдли.

— Я знаю, что ты думаешь по поводу меня и Рэда в соседней комнате. Эстер… — Он обнял ее за плечи. — Почему бы нам не быть честными с ним, сказать ему, что мы заботимся друг о друге и хотим жить вместе.

—Мич, но он же еще ребенок.

— Нет, совсем нет. Подожди, — продолжал он, не давая себя перебить, — я не говорю, что это должно выглядеть несерьезно или легкомысленно. Нет, нам надо дать понять Рэду, что мы чувствуем друг к другу и что, если двое взрослых людей испытывают по отношению друг к другу такие сильные чувства, им необходимо их показывать.