— Мисс Бакстер! — нетерпеливо окликает меня Уэйд Престон, и я понимаю, что прослушала вопрос.

— Прошу прощения. Не могли бы вы повторить?

— Я спросил, возмущал ли вас образ жизни, который ведут Рейд и Лидди?

— При чем здесь возмущение? У нас просто абсолютно разные приоритеты.

— Значит, вы не завидуете их богатству?

— Нет. Деньги еще не все.

— Тогда вам не по душе то, что они являются образцом для подражания?

Я едва сдерживаю смех.

— Откровенно говоря, я их таковыми не считаю. Я думаю, что они покупают все, что захотят, — даже эти эмбрионы. Я считаю, что они прикрываются Библией, чтобы осуждать таких людей, как я. Не хотела бы я, чтобы ребенок унаследовал хоть какую-то из этих черт.

— Вы же регулярно не посещаете церковь, мисс Бакстер, не так ли?

— Протестую! — вмешивается Анжела. — Видимо, нам требуется наглядный пример.

Она берет две книги и со стуком кладет их перед собой. «Церковь». Вторую книгу она перекладывает на противоположный конец стола. «Государство». Потом смотрит на судью.

— Видите между ними разницу?

— Умно, миссис Моретти. Пожалуйста, отвечайте на вопрос, мисс Бакстер, — требует судья.

— Нет.

— Вы не очень-то высокого мнения о тех, кто посещает церковь, верно?

— Я считаю, что каждый человек имеет право верить во все, во что захочет. Включая и право не верить ни во что, — добавляю я.

Ванесса не верит в Бога. Я думаю, что все попытки ее матери молитвами изгнать из нее лесбийскую суть закрыли для нее дверь в официальную религию. Как-то ночью мы обсуждали эту тему. О том, что ее мало заботит жизнь загробная, если все, что ей нужно, она получает в этой; что самой природой заложено помогать людям, и золотое правило здесь ни при чем. Говорили о том, что, несмотря на то что я не исповедую ни одну из признанных религий, я не могу с уверенностью отрицать, что нет никаких высших сил. Не знаю, то ли потому, что я продолжаю цепляться за останки религии, то ли потому, что слишком боюсь признаться вслух, что не верю в Бога.

Я понимаю, что атеизм сродни гомосексуализму. Человек надеется, что о его взглядах никто не узнает, потому что негативные последствия не заставят себя ждать.

— Следовательно, вы планируете растить этих нерожденных детей вне религии?

— Не знаю, — честно отвечаю я. — Я буду растить ребенка, чтобы он умел быть любимым и отдавать любовь, воспитывать в нем чувство самоуважения, широту взглядов и терпимость к окружающим. Если я найду подходящую религиозную группу, исповедующую эти принципы, мы, возможно, к ней присоединимся.

— Мисс Бакстер, вам знакомо дело «Барроуз против Брэнди»?

— Протестую! — вступает Анжела. — Адвокат ссылается на дело об опеке, а мы рассматриваем дело о разделе собственности.

— Протест отклонен, — отвечает судья О’Нил. — К чему вы ведете, мистер Престон?

— В деле «Барроуз против Брэнди» Верховный суд Род-Айленда постановил, что при разводе родителей тот, кто получил опеку, имеет право воспитывать ребенка в вере, которую сочтет лучшей в интересах ребенка. Более того, в деле «Петтинато против Петтинато» сказано, что нравственные качества каждого потенциального опекуна должны быть…

— Адвокат истца пытается растолковать судье, как ему судить процесс, — спрашивает Анжела, — или все же задает вопрос моей клиентке?

— Задаю вопрос, — отвечает Уэйд. — Вы, мисс Бакстер, показали, что прошли несколько курсов ЭКО, но каждый закончился плачевно?

— Протестую!

— Я перефразирую вопрос. Вы не доносили ребенка до срока, не так ли?

— Нет, — отвечаю я.

— И у вас было два выкидыша?

— Да.

— А потом родился мертвый ребенок?

Я опускаю глаза.

— Да.

— Сегодня вы показали, что всегда мечтали иметь ребенка, верно?

— Верно.

— Ваша честь, — вздыхает Анжела, — вопрос уже был задан, ответ на него получен.

— В таком случае почему, мисс Бакстер, в восемьдесят девятом году вы убили собственного ребенка?

— Что? — Я в замешательстве. — Понятия не имею, о чем вы говорите.

Но я лукавлю. И его следующие слова тому подтверждение:

— Вы сделали добровольный аборт, когда вам было девятнадцать, или нет?

— Протестую! — тут же вскакивает со своего места Анжела. — Это не имеет отношения к рассматриваемому делу и произошло задолго до того, как моя клиентка вышла замуж. Я требую, чтобы этот вопрос был немедленно вычеркнут из протокола!

— Имеет и самое прямое. Ответ поможет нам понять ее желание иметь ребенка. Она пытается расплатиться за прошлые грехи.

— Протестую!

У меня немеют руки.

В зале вскакивает какая-то женщина.

— Детоубийца! — кричит она, и это последняя капля, которая переполнила чашу.

Раздаются крики, кричат баптисты Вестборо и прихожане церкви Вечной Славы. Судья призывает всех к порядку, около двадцати присутствующих удаляют из зала. Представляю, что думает Ванесса, которая наблюдает за происходящим по ту сторону двери.

— Мистер Престон, можете продолжать допрос, но воздержитесь от комментариев, — говорит судья О’Нил. — Что касается наблюдателей в зале, то еще одно слово, и я сделаю заседание закрытым.

Я признаюсь, что да, я сделала аборт. Мне было девятнадцать, я еще училась в колледже. Я наивно полагала — какая же дура! — что все еще впереди.

Я замолкаю и чувствую себя как выжатый лимон. Лишь однажды я вспоминала об этой операции — в клинике репродукции человека, когда мне пришлось честно рассказать свою репродуктивную историю либо подвергнуть риску свои шансы забеременеть. Это случилось двадцать два года назад, но внезапно меня охватило то же чувство: меня трясла дрожь, я была сбита с толку.

И зла как черт.

Клиника не могла официально раскрыть подобную информацию Уэйду Престону. Следовательно, утечка информации произошла из другого источника, от человека, который был со мной в тот день в клинике, когда я заполняла бланк.

Макс.

— По какой причине вы скрывали эту информацию от суда?

— Я ничего не скрывала.

— Возможно потому, что полагали — и нисколько не ошибались, — что тогда ваши рыдания о том, как вы мечтали иметь ребенка, покажутся несколько лицемерными?

— Протестую!

— Вам когда-нибудь приходило в голову, — продолжает давить Уэйд Престон, — что вы не можете родить еще одного ребенка, потому что Господь наказывает вас за убийство первого?

Анжела вне себя. Она изрыгает огонь негодования на Уэйда. Но хотя он и снимает свой последний вопрос, тот повисает в воздухе подобно неоновой табличке, после того как закрываешь глаза.

И несмотря на то, что я не должна отвечать на этот вопрос вслух, я уже сама себе на него ответила.

Я не хочу верить в Бога, который может наказать меня за то, что я сделала аборт.

Но это не означает, что я никогда не задумывалась: а может быть, это на самом деле наказание?

— Ты не хочешь сказать, что, черт побери, это значит? — спрашивает меня Анжела, как только судья объявляет, что на сегодня заседание суда закончено. — Где он достал твою медицинскую карту?

— А ему не нужно было ничего доставать, — равнодушно отвечаю я. — Наверное, ему сказал Макс.

— В таком случае почему ты мне ничего не сказала? Было бы менее болезненно, если бы эту историю затронули на прямом допросе, а не на перекрестном!

Как, например, пьянство Макса. Все любят кающихся грешников. Если бы тему его пьянства затронули мы, все выглядело бы так, будто он что-то скрывает.

Именно в таком свете сегодня выставил меня Уэйд Престон.

Он как раз закончил собирать свой портфель и, проходя мимо, учтиво улыбается.

— Очень жаль, что вы не знали о скелетах в шкафу своей клиентки. В буквальном смысле этого слова.

Анжела не обращает на него внимания.

— Может быть, ты еще что-то забыла мне сказать? Потому что я очень не люблю сюрпризов.

Я качаю головой, все еще не в силах прийти в себя, и вслед за ней покидаю зал суда. В коридоре нас ждут моя мама и Ванесса — их все еще не пускают внутрь.