– Спасибо, мне значительно лучше, – ответил Хун-Ахау. – Благодарю тебя, почтенный Вукуб-Тихаш, за все твои заботы…

Старый земледелец протестующе замахал руками, присел около ложа.

– Не надо мне благодарностей, – искренне сказал он, – только выздоравливай скорее! Сражаться с ягуаром – дело не шуточное, видишь, как он тебя отделал. Но теперь все самое неприятное уже позади – вчера я менял повязку на голове и видел, что целебные травы помогли и на этот раз. Еще несколько дней покоя – и ты будешь здоров, как и до ранения. Тогда вы с братом сможете тронуться в путь.

– Сколько же я пролежал здесь?

– Немногим больше недели. Сегодня девятый день…

Вукуб-Тихаш хлопнул в ладоши, призывая жену. Она вошла, поклонилась, неторопливо расставила около мужчин еду: вареные бобы, приправы из душистых трав, свежие кукурузные лепешки. Как и муж, она приветливо улыбнулась, посмотрев на Хун-Ахау, но не сказала ни слова.

– Давайте есть, – сказал земледелец. – Ты, сынок, наверное, очень голоден – выздоравливающие всегда хотят есть. Ну и намучились мы, кормя тебя, когда ты лежал без сознания. Твой брат каким-то чудом умудрялся вливать в горло жидкую похлебку – этим только ты и жил. Теперь тебе надо наверстывать за все прошедшие дни!

Действительно, при виде пищи Хун-Ахау почувствовал мучительный голод, и хозяину не пришлось повторять ласковое приглашение.

Когда с едой было покончено (Ах-Мис, очевидно, из скромности, ел, как новорожденный младенец, явно опасаясь опустошить горшок с бобами прежде, чем насытятся другие), Вукуб-Тихаш с таинственным видом вытащил из укромного уголка хижины две большие коричневые палочки из свернутых листьев. Одну он предложил Ах-Мису, другую – сунул себе в рот. Еще минута – и оба курильщика были окутаны голубоватым дымом. Хун-Ахау с удивлением смотрел на товарища. За время, которое он провел во дворце властителя Тикаля, юноша насмотрелся на знать, и само по себе курение его уже не удивляло, но курящий Ах-Мис – здесь было чему поразиться!

Великан потягивал сигару с таким серьезным и сосредоточенным видом, точно выполнял какое-то важное и нужное дело. Но, хорошо зная его, Хун-Ахау вскоре понял, что, куря, Ах-Мис больше думает о том, чтобы доставить своим видом удовольствие старику, чем наслаждается сам.

– Тебе еще нельзя курить, – обратился Вукуб-Тихаш к юноше. – От дыма у тебя может быть головокружение. Придется дня два подождать!

Хун-Ахау поспешил ответить, что он никогда не курил и ему вовсе не хочется начинать.

– Напрасно! – сказал старик, с явным удовольствием затягиваясь. – Курение прекрасно прочищает голову: мысли становятся быстрыми и ясными. Твой брат это уже понял!

Ах-Мис проворчал несколько слов, выражая вежливое согласие, но смущенное выражение его лица показывало, что в действительности он был не так уж уверен в сказанном.

Некоторое время старый земледелец молча наслаждался курением. Затем, когда жена убрала посуду и остатки еды и мужчины снова остались одни, он заговорил:

– Недавно в столице произошли большие события. Когда владетель трона ягуара умер, принадлежавший царевне Эк-Лоль молодой раб из дворца поднял восстание. Он освободил рабов из лагеря около строящейся пирамиды, вооружил их и двинулся по Тикалю. Выставленные против рабов военные отряды под предводительством нового ахау-ах-камха были разбиты, а сам владыка Ах-Печ убит. В городе был страшный переполох: знатные люди боялись, что рабы захватят Тикаль. Но восставшие ушли из города. Около селения Кахбаче они встретились с войском из Иашха, которое вел на Тикаль царевич-наследник Кантуль. Рабы разгромили и это войско и убили Кантуля!

При этих словах старика Хун-Ахау с трудом скрыл улыбку: он не мог не торжествовать, не радоваться при мысли, что именно он прикончил ненавистного Кантуля, убийцу Эк-Лоль. Он отомстил за нее, за маленькую царевну с дивными, таинственно поблескивавшими глазами.

– Говорят, битва была ужасной! – продолжал свой рассказ Вукуб-Тихаш. – Но военное счастье изменчиво. Не успели победители как следует отдохнуть после сражения, как по ним ударил великий након Тикаля со своими воинами. Восставшие были разбиты наголову, больше половины их полегло на поле битвы, а уцелевшие – взяты в плен.

Вукуб-Тихаш остановился, несколько раз затянулся дымом и продолжал:

– Накона встретили в Тикале как великого победителя. Новый повелитель Ах-Меш-Кук обнял его и собственноручно возложил на грудь военачальника драгоценное ожерелье. Знатные ликовали. Но потом выяснилось, что предводителя рабов среди пленных нет. Разрыли общую могилу, где были похоронены убитые рабы, искали там и тоже не нашли. Тогда глашатаи объявили: всякий, кто задержит предводителя мятежников, получит большую награду. Теперь по соседним со столицей селениям рыскают соглядатаи, разыскивая этого Хун-Ахау – так, кажется, его зовут…

После небольшой паузы Хун-Ахау, посмотрев пристально на старика, тихо сказал:

– Этот предводитель перед тобой, почтенный Вукуб-Тихаш! Меня зовут Хун-Ахау. Я в твоей власти!

Ах-Мис рывком вскочил на ноги. Глаза его загорелись. Вукуб-Тихаш, снова затянувшись дымом, укоризненно покачал головой.

– Я говорил тебе, что твой брат серьезно болен, – обратился он к Ах-Мису. – Ты слышишь, он бредит. Это ужасно! А я-то думал, что он уже близок к выздоровлению. Нет, ему надо лежать и молчать. Долго ли до беды, если кто-нибудь, кроме меня, услышит этот бред. Всегда найдутся охотники заработать на несчастье другого…

– Но послушай меня, Вукуб-Тихаш, – сказал снова Хун-Ахау, – я не в бреду…

– Молчи, молчи, – замахал на юношу руками Вукуб-Тихаш. – Тебе вредно говорить. Если не замолчишь ты, замолчу я, и ты тогда ничего не узнаешь! Лежи смирно и слушай, что говорит старик!

– Хорошо, – согласился Хун-Ахау, – я буду молча слушать!

Удовлетворенный его послушанием, старик кивнул головой и продолжал:

– Жители нашего селения – хорошие люди, и никому из них не придет в голову принять человека, раненного ягуаром, за беглого раба покойной царевны. Но чужого глаза надо избегать. Поэтому я и советовал твоему брату не торчать на виду днем; вдруг какой-нибудь соглядатай снова забредет в нашу деревню. Один здесь был около недели назад, вынюхивал, расспрашивал всех. Но ему твердо сказали: у нас чужих здесь нет!

– А старейшина знает о нас? – спросил Хун-Ахау.

– Старейшина знает все! – с достоинством провозгласил Вукуб-Тихаш. – Он знает и про вас. – Старик помолчал и затем ткнул пальцем в грудь. – Старейшина деревни – я, – объявил он гордо и посмотрел на своих собеседников, явно ожидая удивления.

По добродушному лицу Ах-Миса расползлась улыбка. Теперь он все понял окончательно.

– А теперь, сын моей сестры, – продолжал Вукуб-Тихаш, обращаясь к Хун-Ахау, – скажи мне, почему этот предводитель думал только о рабах? Разве он не знал, что мы, простые земледельцы, страдаем от тикальской знати почти так же, как и его собратья? Нас так же гонят на постройки храмов и дворцов, отрывая от семей. Мы трудимся на полях, а большая часть урожая идет в чужие амбары. Моя жена сейчас ткет ткань, но одеваться в нее буду не я. Вас, рабов, хоть кормят – пусть плохо, скудно, но кормят. А мы иногда отдаем все, что добыли тяжелым трудом земледельца, а потом умираем от истощения. Ты думаешь, мало в нашем селении умерло от голода, уплатив подать? А не отдашь – и сам, и вся семья пойдет в рабство. Сколько наших людей было забито насмерть палками по приказанию батаба? Вот доля земледельца! Чем же она лучше доли раба? Что ты знаешь об этом, сын моей сестры?

– Я… не думал об этом, – с трудом сказал Хун-Ахау.

– Ты должен был думать! – запальчиво крикнул старик, но, опомнившись, смущенно махнул рукой, как бы отгоняя что-то, вставшее между ними, и продолжал уже спокойным голосом:

– Если бы этот предводитель сказал жителям соседнего с Тикалем селения: «Я пришел, чтобы сражаться и за вас», – разве его войско было бы разбито? Нет! Каждый земледелец посчитал бы за честь накормить досыта хотя бы двух человек из его отряда, дать им отдых. Разве воины накона подкрались бы так внезапно к вашему отряду? Нет, вас бы известили об этом десятки людей, и они сражались бы, не щадя жизни, вместе с вами! А что произошло в действительности? В селение пришли вооруженные люди. Кто они, зачем пришли – никто из земледельцев не знал. Они были сами по себе, а пришедшие – сами по себе. Этот предводитель должен был думать и о рабах, и о земледельцах. Наверное, его отец был не правителем, а таким же простым тружеником, как мы! Почему он не вспомнил о его участи, глядя на жителей Кахбаче? Ведь стоило одному селению подняться против знати – и пожар охватил бы все необъятное царство Тикаля. Ты думаешь, случайно батаб Кахбаче убежал, когда вы вступили в селение? Он был умнее тебя, он боялся не вас, батаб боялся своих людей и их объединения с восставшими рабами. Он боялся пожара, а тот, кто должен был раздуть огонь, не сумел этого сделать…