Летом 1919 г. русских сил на северном фронте было уже больше, чем английских, но известие о предстоящем уходе англичан под давлением рабочей партии вызвало все же панику. Состоялось заседание представителей общественности, и решено было защищаться, но преобразовать систему управления. Отсюда, очевидно, и возникло недовольство «Положением об управлении Северным краем», которое было выработано в Омске в сентябре.

Нам стали понятны последние радиотелеграммы из Архангельска. Там происходила борьба за парламент, ответственное коалиционное министерство и все прочие атрибуты демократического строя, что считалось наиболее важным для борьбы с большевизмом. Все это были знакомые нам признаки упадка настроений и веры в победу и власть.

Распрощались с Игнатьевым, взяли на пароход офицера-моряка, старого сослуживца адмирала. Он тоже приехал с севера и пришел представиться адмиралу как своему старому товарищу. Тронулись дальше.

Полученные в Таре телеграммы не принесли ничего сенсационного.

Мы выезжали из Омска под впечатлением побед Деникина. Нам казалось, что каждый день должен был приносить новую радостную весть. Но на этот раз ничего нового не было. Не произошло существенных перемен и на нашем сибирском фронте.

Но зато получили сенсационную телеграмму относительно Дальнего Востока. Семенов сообщил, что вынужден ввести свои войска в полосу отчуждения ввиду нарушения Китаем каких-то прав русских на служебные помещения. Мой заместитель сообщал, что по этому поводу состоялось экстренное заседание Совета министров, и выражал надежду, что инцидент будет улажен.

Как выяснилось впоследствии, Семенов давно уже затевал распространить свое влияние на Китайскую Восточную железную дорогу и теперь выслал в Харбин два броневых поезда, но, встретив противодействие и китайских, и русских войск, отказался от своего плана, который он подготовлял давно и с которым приезжал в Мукден к всесильному в Маньчжурии Чжан-цзо-лину.

По мере того как мы подвигались на север, погода становилась все лучше. Днем было так тепло, что, когда пароход останавливался для погрузки дров, все выходили гулять.

Адмирал не мог наговориться с новым спутником, моряком, подсевшим в Таре. Этот моряк успел побывать в Париже и Лондоне и вез с собой письмадля адмирала. В одной из посылок было несколько брошюр, изданных в Париже в защиту русских прав на Бессарабию. Чего только, по словам этой брошюры, не делали румыны для того, чтобы оправдать свой захват! Подкупленный статистик подтасовал данные о населении и доказывал, что молдован в Бессарабии больше половины, тогда как их в действительности только 42%. Русских националистов сажали в тюрьмы и даже нескольких расстреляли; всюду принудительно вводили румынский язык, подвергая лишениям лиц, не знавших языка, добивались «добровольного» принятия румынского подданства под страхом конфискации имущества, закрывали русский суд с издевательством над русским правосудием, сорвали памятник Александру II и волочили бюст по земле.

Но хорошо зарекомендовали себя и бессарабские «граждане». Основав так называемый Сфатул-цери (краевой совет), которому, как полагается по революционной программе, присвоена была верховная власть, они в лице всего председателя, знакомого мне по Петроградскому университету, ловкого, но довольно посредственного малого Инкульца, не замедлившего полеветь, когда произошла революция, — провели присоединение Бессарабии к Румынии. Сделано это было ничтожным количеством голосов, и притом так, что большинство даже не знало, какой вопрос будет рассматриваться, но после этого Сфатул-цери уже не собирался, а румыны сочли оккупацию «легализированной» голосованием народного собрания.

Так гласила записка, подписанная известными в Бессарабии деятелями: предводителем дворянства А. Крупенским и кишиневским городским головой А. Шмидтом.

Адмирал дал мне прочесть эту записку, и когда я рассказал ему ее содержание, он ответил репликой: «Все эти вопросы решит война».

Вечером кают-компания вела длинную беседу за чашкой чая, и в связи с разговорами о России один из офицеров, сопровождавших адмирала, поделился своими воспоминаниями о пребывании на юге России в период национального самоопределения.

Он жил в Одессе в то время, когда развивалась мания сепаратизма, вскормленная идеей самоопределения народностей. В одном из номеров Петроградской гостиницы проживала группа офицеров, с каждым днем приближавшаяся к нищенству. В один прекрасный день ей предложили выбираться из гостиницы. Почему? Она реквизирована для иностранной миссии.

— А почему рядом живут русские?

— Это не русские, это консул Грузии, а дальше — миссия Азербайджана, а там дальше — Латвии.

Черт возьми, подумали офицеры, что же мы зеваем? Судили, рядили и решили объявить себя правительством Белоруссии. Того, который был повыше да потолще, назначили председателем Совета министров, а того, который был изворотливее, назначили министром иностранных дел.

Встал вопрос финансовый. Как быть? Наши молодцы оказались с головой. Они решили устроить внешний заём. Послали посла в Киев, объявили о признании независимости Украйны и получили заём. Потом послали к Деникину за поддержкой формирований. Получили и оттуда.

Дела шли прекрасно. Уже представитель одной из иностранных миссий снабдил их чеком, по которому они должны были получить изрядную сумму, как вдруг произошло неприятное недоразумение. Банкирская контора, кем-то уведомленная об истинной природе нового «правительства», выдала им некоторую сумму, но затем «потеряла» чек.

Вслед за этим произошло еще одно недоразумение. Наши молодцы решили послать делегатов на мирную конференцию в Париж отстаивать интересы своего государства. Подали заявление французскому консулу. Приходят получать паспорта. И что же? Им объявляют, что паспорта делегатам Белоруссии только что выданы.

Что такое? Ведь мы делегаты, мы министры!

Оказалось, что существует другое правительство, подлинное, которое приехало из Минска. Вскоре в газетах появились разоблачения насчет самозваного правительства, денежные выдачи были задержаны...

История смешная. Но кто здесь смешнее, трудно сказать. Она так характерна для всей эпохи, что с рядом вариаций могла повторяться в десятках мест.

Тот же офицер рассказывал некоторые подробности об известной одесской эпопее.

В одной и той же гостинице живут два командующих враждебными войсками: Гришин-Алмазов, перебравшийся из Сибири к Деникину и ставший генерал-губернатором Одессы, и начальник украинских войск. Войска эти были и недурны по качеству, и достаточно многочисленны. Их можно было использовать для борьбы с большевизмом, но между двумя соседними «народами», русскими и украинцами, шла распря. Украинские войска стояли под Одессой, а командующий благодаря покровительству иностранцев жил в самой Одессе, рядом с Гришиным.

Украинцы пригласили к себе французского генерала. Он съездил и остался доволен. Его встречали с национальной музыкой, конвоями, караулами, командой «до пупа гоп» (по-русски «на караул»), француз удивлялся, откуда взялся этот новый культурный народ, отчего бы не жить с ним в мире.

Но пока все это происходило, украинцы стали разбегаться из полков по домам. Большевики надвинулись и оказались под Одессой.

Французы бежали на пароходы с такою поспешностью, как будто на Одессу надвигались неимоверные полчища.

Какая ирония судьбы: как раз в то время, когда мы вспоминали это на пароходе, Петлюра вонзал нож в спину деникинской армии.

Военный план

Чем ближе мы подъезжали к Тобольску, тем больше возрастал интерес к положению на северном участке нашего фронта. _;

Адмирал объяснил нам, что предполагал он застать на севере.

Большевики, взяв Тобольск, направили часть сил против отошедшей к северу группы наших войск, которая прикрывала транспорт, шедший с товарами и снаряжением северным морским путем. Другая часть пошла  на юг к Омску.

Когда началось октябрьское наступление, большевики были отогнаны от Тобольска по направлению к Тюмени. В то же время были посланы отряды вдогонку группе красных, шедших на Омск, в расчете, что красные изберут кратчайший путь на Тюмень, застрянут в болотах, и когда выйдут на Тобол, то окажутся окруженными. «Впереди, — говорил адмирал, — окажется главная группа наших войск, идущая сейчас на Тюмень прямо из Тобольска, а сзади их окажутся преследующие их войска».