— У меня нет этой иллюзии, и я знаю, что люди очень проницательны в раскапывании причин скандальных дел, а тут факты бросаются в глаза. Разве муж оставляет свою больную жену, если его к тому не побуждает же­лание бежать от нее? Нет, нет, Антуанетта, я не могу и не хочу встречаться с людьми, каждый взгляд которых казался бы мне осуждением. Теперь, когда я оправилась, я приведу в исполнение давно принятое мною решение. Я уеду из Пешта в Фельзенгоф, который принадлежит мне, и поселюсь там.

—  Ты хочешь одна провести зиму в этом старом гнезде, скрытом в горах? Это невозможно, Валерия, в этом замке долго никто не жил.

—   Ты ошибаешься. Я велела его поправить, и те­перь он в прекрасном состоянии, а местоположение его чудесное. Уединение и тишина среди природы возвра­тят мне душевное спокойствие. Чтение, работа, рисова­ние и музыка наполнят мое время. Не отговаривай меня, мое решение непоколебимо. Только не откажи мне в моей просьбе — оставь у себя Амедея!

—  Ты хочешь разлучиться с ребенком? — прогово­рила Антуанетта, бледнея.

—  Да, я не могу оставить его при себе. Каждая чер­та его лица служит мне как бы укором в вине, которой я не совершала, а порой присутствие его для меня невы­носимо. К тому же мной овладело страшное сомнение, и я спрашиваю себя: мой ли это ребенок. Я не имею ни­каких доказательств, но во мне есть инстинктивное убеж­дение, что это позорящее меня сходство скрывает ка­кую-то тайну. Ты добрая, Антуанетта, я знаю, ты бу­дешь заботиться о ребенке, как о своем собственном, и заменишь ему мать.

Все убеждения графини были напрасны, и в один прекрасный день Валерия незаметным образом уехала из столицы, а маленький князь переехал к тетке. Вели­колепный дом Рауля, закрыв свои гостеприимные двери, предоставил посещавшим его знакомым полную свобо­ду удивляться причинам этого неожиданного случая.

Накануне своего отъезда княгиня имела душевную беседу с отцом фон-Роте и открыла ему свою душу. Прощаясь с нею, духовник благословил молодую жен­щину со слезами на глазах и прибавил:

— Склонись с покорностью, дочь моя, и неси с верой и смирением тягостное испытание. Я верю твоей чис­тоте и не нахожу объяснения сходству твоего ребенка с молодым евреем, но Бог не оставляет без помощи и озаряет светом то, что темно для нас.

II

Уехав из Пешта, Рауль имел сначала намерение пу­тешествовать, но его нравственное утомление было так сильно, что он должен был отказаться от своего плана. Он поехал в Неаполь, там в окрестностях купил себе виллу и зажил в полном уединении. Мало-помалу влия­ние чудной природы произвело благоприятный перево­рот в его наболевшей душе. Но по мере того, как раз­дражение его успокоилось, оно заменилось страшной пустотой. Рауль, натура любящая и мечтательная, при­вык с детства к материнской нежности, к сердечным из­лияниям, составлявшим потребность его души. Женив­шись рано и на женщине, которую обожал, он еще более привык к семейной жизни. И вдруг он лишился всего. Страшное подозрение тяготело над его женой, которую он чтил как святыню; один вид его ребенка был ему невыносим, а мать, этот добрый гений, чьи объятия были для него убежищем любви и мира, покинула его навсег­да. Несмотря на терзавшее его чувство пустоты и оди­ночества, Рауль избегал общества; он чувствовал от­вращение к удовольствиям, а связь его с Руфью отняла всякую склонность к любовным похождениям. Един­ственным его развлечением была прогулка пешком или в лодке. Лежа на траве или скользя по водам залива, долгие часы проводил он, любуясь природой и вспоми­ная прошлое.

Часто вставал перед ним прелестный образ Валерии, но он с горечью отгонял от себя его и мысль о той, ко­торая причинила ему так много страданий. Он хотел забыть ее и поэтому не вел переписки с Пештом, так что совершенно ничего не знал о жене и ребенке.

С глубоким чувством он часто думал о своей матери. В его памяти беспрестанно проходили последние дни ее жизни. Он повторял себе каждое слово, и им ов­ладевало неодолимое желание снова увидеть ее, услы­шать ее дорогой голос, ее добрые советы. Он с горечью спрашивал себя, если его покойный отец мог дать ося­зательное доказательство своего присутствия, отчего мать, так любившая его, не явится к нему в свою оче­редь, чтобы утешить его в несчастье. Рауль горячо мо­лил бога даровать ему милость, заказывая обедни за упокой души усопшей, и мысленно просил явиться ему, если она действительно продолжает жить за гробом, но просьбы его были напрасны. В этой смене скорби, надежды и отчаяния прошло около года. Но вот однажды уви­дел он во сне свою мать. Наклоняясь к изголовью, она по­целовала его в лоб и несколько раз настойчиво повтори­ла: «Поезжай в Париж, там ты найдешь себе покой».

Впечатление этого сна было так сильно, что князь решился исполнить данное указание.

«Как знать?—думал он.— Быть может, оживление шумного города успокоит мои терзания».

Едучи из Неаполя в вагоне железной дороги, он по­знакомился, с одним пожилым человеком, симпатичная наружность и приятная беседа которого благотворно повлияли на него, прожившего так долго в одиночест­ве. Рауль узнал, что г-н Буассе — отставной полковник, что ездил он в Палермо навестить больного родствен­ника и теперь возвращается оттуда в Париж, где жи­вет постоянно. Князь тоже назвал себя и сказал, что едет в столицу Франции для собственного удовольствия.

Полковник заинтересовался своим новым знакомым и, заметив, что в пути Рауль часто впадает в задумчивость, сказал ему как-то сочувственно:

—  Надеюсь, князь, вы не припишете праздному лю­бопытству, если я вам скажу, что заметил в вас какую- то грусть и разочарование, которые мне кажутся непо­нятными в таком молодом человеке. Вы одарены всеми преимуществами физическими и материальными, какое горе может тяготить вас, ваше молодое сердце? Вы должны были бы глядеть на жизнь, как на праздник.

Взгляд, полный участия, сопровождавший эти слова, тронул Рауля.

—  Благодарю вас за ваше сочувствие и скажу вам откровенно, что тяжелые семейные огорчения лишили меня наслаждения молодостью. Сверх того, я лишился матери, которую обожал! Мой добрый гений покинул ме­ня навсегда, обрек меня на такое одиночество, которо­му нет утешения.

—  А разве вы думаете, что любовь матери угасает вместе с разрушением тела? — сказал полковник, пока­чивая головой, и пытливо взглянул на грустное лицо князя.—В действительности только глаза наши не ви­дят ее, но душа ее, отделившись от тела, не покидает нас и разделяет с нами страдания. Скажите, считаете ли вы возможным общение живых и мертвых?

—  Нет, моя мать уверила меня, что мой покойный отец явился ей и утешил ее, но мне не дана такая милость.

—   Не отчаивайтесь, мой юный друг, я начинаю ду­мать, что сам Бог свел нас, и что мне буждено возвра­тить вам душевный покой. Не знаю, известно ли вам, что в Париже существует общество людей серьезных, образованных, цель которых научным трудом доказать бессмертие души и возможность сношений с невиди­мым миром через посредство существ, одаренных особой для этого способностью, так называемых медиумов. Эта новая наука, у которой огромная будущность, назы­вается спиритизмом. Она насчитывает уже миллионы последователей, число их увеличивается с каждым днем. И если вы хотите, я посвящу вас в эту новую веру. Я уве­рен, что вы войдете в сношение с вашей матушкой, и она даст несомненные доказательства своей личности.

—  О, конечно, хочу,— восторженно воскликнул Рауль,— проникнуть во мрак загробной жизни, узнать, что сталось с моей матерью, снова услышать ее советы... О! Если это возможно, я оживу. Я готов быть вашим учеником, полковник. И, неправда ли, вы не заставите меня томиться, терять драгоценное время? Вы посвя­тите меня на этих же днях?

— Не спешите, мой друг! — отвечал, улыбаясь, пол­ковник.— Ваше рвение меня радует, но к такому важ­ному делу нельзя приступить без подготовки. Прежде всего я должен прочесть с вами книги, служащие ос­новой учения спиритизма: «Книга духов», «Рай и ад», «Евангелие по спиритизму», «Книга медиумов» и «Книга бытия» Аллана Кардека. Когда вы поймете законы и возвышенное учение духов, мы попробуем с помощью Божьей, вызвать вашу матушку. Приходите ко мне, я живу с женой, й если вам понравится в нашем тесном кругу, то мы свободно займемся изучением.