Мир куда-то отходит, отступает, и я остаюсь один. Я — как путник летом, что закутался с головою плащом от веселого, шумного летнего дождя и, защитившись от брызг и перламутровых капель, не может увидеть также и проясняющегося синего неба, и солнца, что так радостно вновь улыбается. Когда я буду белый старик и жизнь выпьет все соки из моих прежде роскошных волос и все силы из моих с каждым годом ослабевающих мышц, тогда я буду закован от жизни в невозмутимое, невидящее спокойствие. Молодая, качающаяся березка вся дрожит от каждого вспорхнувшего ветерка,— старый, высохший ствол давно умершего дуба уже не поколеблет и сильная буря. Я думаю о том, почему глаза любопытного мальчика, что вмещали в такой поразительной яркости весь мир, почему теперь эти глаза равнодушны к жизни? Мне грустно, что я не могу радоваться весне. Я думаю, что жизнь сделала это со мною.

В САДУ ЛЕТНЕГО ТЕАТРА

Вы не знаете, кто там – эта барышня, вся в синем, с блестящими и задумчивыми черными глазами? Вся в синем – я люблю синий цвет, цвет замкнутый и строгий. Я каждый вечер встречаю ее здесь, – среди этой скучающей, разряженной, жаждущей увеселений и жизни толпы,– барышню в синем — здесь, где ленивый разврат и усталое городское веселье празднуют свои бесцельные вечера. Она чужая здесь, и задумчивые глаза ее говорят мне о лесной глуши, о таинственности заповедного леса. Она похожа на ландыш, только что оторванный от влажной земли и тенистого леса и принесенный в шумный, залитый беспокойным электрическим светом ресторан. Я мельком слышал, что зовут ее – Сусанна. Мне нравится это нежное и гармоничное имя, в котором

есть какой-то аккорд — Сусанна.

В вашей походке есть что-то тихое и вздрагивающее, а в ваших бархатных, черных глазах — что-то пугливо-беспокойное. Мне странно видеть вас здесь, где воздух наполнен дыханием каменных мостовых, стуком извозчичьих пролеток и пьяными звуками кэк-уока. Вы — ландыш, поймите, — вы ландыш и потому расскажите мне о тайнах леса и о вашей подруге — весне. Вы знаете; я сейчас же заметил, что все кусты и деревья в этом грустном, иссушенном электрическим светом саду тихо и загадочно вздрагивают, выпрямляясь, когда входите сюда вы. Они ждут от вас радостной вести от вашей подруги — плененной весны. Они ждут от вас чуда, которое бы рассеяло этот душный и призрачный город, для того, чтобы на месте его снова зацвели вечнозеленые сады освобожденной весны. Вы — ландыш, вы — ландыш, и вы не напрасно приходите каждый вечер сюда. В вашем имени есть какая-то тайна, я люблю ваше имя — Сусанна. В нем – вздох, быть может, вздох освобожденной весны, в нем какой-то нежный, замедленно мягкий аккорд — Сусанна.

ОСЕННЕЕ УМИРАНИЕ

Ты сегодня опять безотчетно грустна: это осень отравила тебя своей мертвенной пышностью. Я давно слежу за тобой: как и все женщины, ты не любишь всматриваться в жизнь природы; спокойно сидя у цветного окна своей тенистой веранды, ты не замечаешь багрового разложения листьев и затаенной трагедии умирающих цветов. Но, как и все женщины, ты безотчетно близка природе, и смутными, непостижимыми настроениями отражается ее жизнь в тебе. А я только что обошел все дорожки нашего сада. Какая грусть, какое безумие! Под ногами хрустят и бессильно влачатся жесткие листья, покрытые желто-красными трупными пятнами. Клумбы разграблены ветром, и умерли, и искалечены наши лучшие цветы. Запах жаркой осени, запах натопленных теплиц, говорящий о мировом разложении.

Дай мне руку свою: знаешь, мне кажется сейчас, что все умирает. Ведь и цветение наших роз было лишь их постепенным умиранием: всякая жизнь — только смена одних частиц другими, отвоевывающими себе место, где умереть. Все, что живет, изменяется, а всякая смена есть смерть. Ведь и клеточки твоей руки вытесняют одна другую, и вот сейчас это, быть может, уже не та рука, которую несколько минут тому назад я с любовью взял с твоего колена. Да и сам я живу и меняюсь, и, значит, я каждую минуту уже не тот, с каждым дыханием я умираю. О, я чувствую его, этот запах осени, запах душных теплиц и мирового разложения! Не шевелитесь листья, вы сорветесь сейчас и упадете на мокрую землю, не цветите цветы… не дыши, не дыши. Не то затопит весь мир это багровое разложение, это исступленное торжество тления и смерти!..

В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ

Подойди ближе, не отходи от меня. Ты одна в этом безмерном, в этом чудовищном городе меня понимаешь, лишь одной тебе не совсем чужд я здесь, не совсем безразличен.

Куда мы пойдем? Покинут вокзал, необъятный, грохочущий, исступленно вознесшийся ввысь — чугунно-каменное преддверие города. Покинут вокзал, но в неустанных отголосках все еще живет в голове рев и гул его поездов, бешено мелькающих своими бесчисленными, ярко освещенными окнами. По каменным ступеням спустились мы вниз, и вот мы уже в городе, в неустанно бьющемся сердце необъятного, державного города. Кидая белые крутящиеся клубы дыма, с мерным грохотом ежеминутно проходят извивающиеся поезда по дрожащим мостам над нашими головами, а внизу, под землей, словно проламывая себе путь среди целого камня, грохочут такие же поезда – длинные и быстрые, похожие на какие-то фантастические, испещренные огнистыми пятнами змеи.

О, в какую даль унеслась эта улица, властная, нарядная, безупречно-прямая, отражающая своим блестящим асфальтом пересекающих ее людей и скользящие по ней автомобили! Не теснят ее даже эти великаны-дома, раскинувшие по обеим сторонам ее свои торжествующие громады…

Гулкий шелест толпы — шелест шагов и слившихся разговоров. Не иссякает толпа — один неустанный поток, весь трепещущий, весь подвижный и шумный…

Город владыка, мне страшно! Ты затмеваешь мне мир, и я не вижу за тобою Бога. Если есть Бог с своей волей, — ты кощунство и вызов Ему, и ты должен быть сметен с чугунною мощью своих вокзалов, с величием улиц и исступленной кипучестью жизни! Но ты стоишь, затмевая весь мир, угрожая самому небу остроконечными верхами своих башен…

Бесконечно тянутся улицы, все новые, все другие, и все причудливее и непостижимее сплетения и сочетания их. Словно кровеносные жилы или напряженные нервы дрожат они кипучим биением, увлекая и нас в пламенный трепет исступленной жизни. Где мы, куда нам идти? Двое нас здесь, — затерянных в сердце державного города. Не отходи от меня, подойди ко мне ближе. Ты одна понимаешь меня, лишь тебе одной не совсем чужд я здесь, не совсем безразличен…

ЗАПАХ СИРЕНИ

На своем письменном рабочем столе я нашел сегодня букет цветущей сирени. Пышный, красивый, стройный букет в прозрачной банке с водою. Когда я сел за стол к своим разбросанным бумагам с начатыми работами, я все время чувствовал нежащий, сладкий, ласково-пьяный запах цветущей сирени. И вся комната была полна этим запахом, запахом весны, возрождения, изумрудного, влажного луга и таинственно зазывающих лесных глубин. О, как сладостен, как желанен этот запах нам, детям города, какие нежные сны он нам навевает…

Странным образом этот запах напоминает мне одну девушку, тонкую девушку с подвижным станом и лучисто-строгими глазами. Я любил ее, как можно любить лишь цветок, ласково, бережно и восхищенно. Я любил ее, как цветок, вблизи которого я снова чувствовал себя близким природе, как цветок, у которого можно учиться гармонии и красоте. Ее душа была открыта всем звукам, всем запахам, всем голосам и лучам цветущего мира, и когда я смотрел в ее глаза, стараясь проникнуть сквозь них вглубь ее ароматной души, мне казалось, что и я делаюсь цветком, что душа моя раскрывается, принимает теплые лучи, что душа моя расцветает…