– Скажи мне цвет своих глаз.

– Они голубые, мой господин. Цвета светлого неба.

У Вэсли они были цвета хереса.

– Мой господин, – прошептала Избранная. – Вам даже не нужно смотреть на меня. Позвольте мне встать позади вас, так вы сможете принять мое запястье.

Он слышал шелест мягкой ткани, запах женщины витал вокруг, окутывая его. Убрав руки, Тор увидел длинные ноги Лэсситера, затянутые в джинсы. Он снова скрестил лодыжки, на этот раз, прислонившись спиной к стене.

Перед глазами появилась тонкая рука, завернутая в белую ткань.

Медленно-медленно ткань поднималась все выше и выше.

Запястье, что открывалось, было хрупким, кожа –  белой и ​​мягкой.

А вены под ней –  светло-голубыми.

Клыки Тора мгновенно удлинились, и рычание сорвалось с губ. Ублюдочный ангел был прав. Внезапно, все мысли покинули голову, тело взяло разум под контроль и затребовало то, чего было лишено долгое время.

Тор жестко сжал рукой ее плечо, зашипел, как кобра, и укусил запястье Избранной чуть ниже косточки, крепко сцепив клыки. Последовал тревожный вскрик и сопротивление, но он уже ничего не понимал, только пил, его глотки как насос закачивали кровь в желудок так быстро, что он не успевал ее распробовать.

Он чуть не убил Избранную.

Он осознал все это позже, когда Лэсситер наконец оттащил его и ударил по голове – потому что в тот момент, когда его лишили источника питания, он попытался снова наброситься на женщину.

Падший ангел был прав.

Ужасающая биология управляла им, заглушив даже зов сердца.

И трепетную грусть вдовства.

Глава 34

Вернувшись домой, Элена придала лицу беззаботное выражение, отослала Люси и проверила отца, который «делал невероятные успехи» в своей работе. Освободившись, она сразу же поспешила в свою комнату, чтобы проверить банковские счета. Она должна выяснить, сколько у них оставалось денег, вплоть до цента, и ей совсем не понравилось то, что она увидела. Войдя на страницу своего банковского счета, Элена прокрутила вниз список еще не оплаченных счетов и отметила те, которые требовалось погасить в первую неделю месяца. Хорошей новостью было то, что ей все-таки заплатят за ноябрь.

На их сберегательном счете было лишь чуть меньше одиннадцати штук.

Больше продавать было нечего. Нечем было пополнить ежемесячный бюджет.

Скорее всего, Люси перестанет к ним приходить. А это полная засада, потому что сиделка, вероятно, просто найдет себе другого клиента, вместо отца Элены, поэтому, когда сама Элена найдет себе новую работу, позаботиться об отце будет не кому.

Более того, предполагалось, что ей придется искать себе другую должность. Ясно как день, что медсестрой она больше работать не сможет. Вряд ли работодатель будет рад, прочитав в ее резюме, за что она была уволена.

Зачем она только взяла чертовы таблетки?

Элена сидела и смотрела на экран, складывая и складывая маленькие цифры, пока в глазах все не замельтешило, и суммы не перестали сходиться.

– Дочь моя?

Она быстро закрыла ноутбук, потому что ее отец не очень хорошо ладил с электроникой, и сделала спокойное лицо.

– Да? В смысле... да?

– Я подумал, не интересно ли тебе прочитать пару отрывков из моей работы? Мне кажется, ты нервничаешь, а я нахожу, что подобные занятия успокаивают разум. – Он отошел в сторону и галантно протянул ей руку.

Элена поднялась со своего места, потому что иногда все, что можно сделать, это просто последовать просьбе другого человека. Она не хотела читать ту тарабарщину, что он писал. Не могла притворяться, что все в порядке. Ей так хотелось, чтобы всего на час ее отец стал таким, как раньше, чтобы она смогла обсудить с ним ситуацию, в которой они оказались.

– Это было бы чудесно, – вежливо сказала она ровным тоном.

Последовав за отцом в его кабинет, она помогла ему сесть в кресло и оглядела небрежно разбросанные кипы бумаг. Ну и беспорядок. Везде валялись черные кожаные папки, такие толстые, что практически лопались. Файлы. Блокноты со спиральными креплениями, их закрученные страницы неровно торчали как собачьи языки. Белые листы бумаги валялись повсюду, как будто страницы пытались улететь далеко-далеко, но не смогли.

Все дело в его дневнике, вернее в том, как отец его вел. На самом деле, это была лишь куча полной ерунды, физическое проявление его умственного хаоса.

– Вот сюда. Садись. Садись. – Ее отец освободил место рядом с письменным столом, отодвинув стопку блокнотов, стянутых коричневой резинкой.

Присев, она положила руки на колени и крепко сжала их, стараясь не потерять над собой контроль. Словно мусор в этой комнате напоминал магнит, который заставлял ее собственные мысли вращаться в голове еще быстрее, а это последнее, что ей сейчас было нужно.

Ее отец оглядел кабинет и улыбнулся, как будто извиняясь.

– Так много сил для сравнительно небольшого результата. Как ловля жемчуга. Сколько часов провел я здесь, так много, чтобы выполнить свой долг...

Элена почти не слушала его. Если она не сможет потянуть аренду этого дома, то куда они пойдут? Существуют ли еще более дешевые варианты, где нет крыс и тараканов? Как отреагирует ее отец на незнакомую обстановку? Дева Дражайшая, ей казалось, они уже достигли дна в ту ночь, когда отец сжег дом, которые они снимали раньше. Куда уж хуже?

Она осознала, что у нее большие проблемы, когда перед глазами все стало размытым.

Голос ее отца продолжал звучать, перекликаясь с ее паническим молчанием.

– Я старался с точностью записывать все, что я видел...

Больше Элена ничего не слышала.

Она разваливалась на части. Сидя в маленьком кресле без подлокотников, увязая все глубже в сумасшествии и бесполезной болтовне  отца, сопоставив все свои действия и поступки, и то, с чем столкнулась их семья, она заплакала.

Речь шла о чем-то гораздо большем, чем потеря работы. Это был Стефан. То, что случилось с Ривенджем. То, что ее отец был взрослым человеком, который не мог осознать, в какой ситуации они оказались.

И что она была совсем, совсем одна.

Элена обняла себя руками и плакала, с губ срывались хриплые  вдохи, пока она не почувствовала себя такой усталой, что могла лишь уткнуться в собственные колени.

В конце концов, Элена тяжело вздохнула и вытерла глаза рукавом униформы, которая ей уже была не нужна.

Когда она подняла взгляд, ее отец сидел неподвижно в кресле, выражение его лица было сплошным шоком.

– Воистину... дочь моя.

Видите, вот в чем все дело. Они могли потерять все свои деньги и атрибуты предыдущей светской жизни, но старые привычки умирают с трудом. Сдержанность, присущая Глимере, по-прежнему определяла их общение…и, значит, ее истерика была равносильно тому, как если бы она внезапно упала спиной на обеденный стол, и из чрева ее вылез пришелец.

– Простите меня, отец, – сказала она, чувствуя себя полной идиоткой. – Полагаю, я должна извиниться.

– Нет... подожди. Ты же собиралась читать.

Она закрыла глаза, чувствуя, будто вся ее кожа натянулась до предела. На каком-то уровне, его психическое отклонение определяло всю ее жизнь, и, хотя по большей части, она считала своим долгом жертвовать собой ради отца, сегодня вечером она была не готова делать вид, что его бесполезная «работа» имеет для нее большое значение.

– Отец, я...

Один из ящиков стола открылся, а затем закрылся.

– Вот, дочь моя. Прими в свои руки нечто большее, чем просто кусок текста.

Она с трудом открыла глаза.

И ей пришлось наклониться вперед, чтобы убедиться, что она все видит правильно. В ладонях отца лежала идеально ровная стопка белой бумаги с дюйм толщиной.

– Вот мои труды, – просто сказал он. – Книга для тебя, дочь моя.