Принцесса всегда пыталась проникнуть в его голову, и Рив не хотел, чтобы она знала о дорогих ему людях.

Когда сильный порыв ветра почти треснул его по голове автомобильной дверью, Рив сильнее закутался в соболиную шубу, вышел из машины и запер Бентли. Он шел по тропинке, земля под его Коул Хаан была промерзшей, грязь хрустела под его подошвами, жесткая и непокорная.

Технически парк был закрыт на сезон, главная дорожка, ведущая мимо плана горы и съемных хижин, завешена цепью. Но, скорее погода держала посетителей в стороне, а не служебный персонал Парка Адирондак. Перешагнув через звенья, Рив прошел мимо журнала регистрации посетителей, подвешенного на зажиме, вопреки тому, что никто не должен был входить на территорию. Он никогда не записывал свое имя.

Ага, потому что человеческим лесникам на самом деле не следовало знать, что происходит между двумя симпатами в одной из тех хижин. Тоооочно.

Единственная положительная сторона декабря – лес был менее клаустрофобным в зимние месяцы, дубы и клены представляли собой голые стволы и ветки, являя взору звездную ночь. Вокруг них развлекались хвойные, их пушистые ветви в своеобразном древесном стиле слали к черту своих полуголых собратьев, это была расплата за снежное покрывало, которым красовались другие деревья.

Переступив границу леса, он шел по главной тропе, которая постепенно сужалась. Маленькие тропки отходило влево и вправо, отмеченные деревянными знаками вроде «Пешеходная Дорожка», «Удар молнии», «К вершине, длинная» и «К вершине, короткая». Он шел прямо, дыхание облаками вырывалось изо рта, застывшая земля под туфлями громко хрустела. Луна над головой была яркой, благодаря симпатическим потребностям Рива, выбравшимися из-под контроля, острый полумесяц приобрел рубинный цвет глаз его шантажистки.

Трэз появился в виде ледяного ветра, пронесшегося по тропинке.

– Хэй, приятель, – тихо позвал Рив.

Голос Трэза раздался в его голове, когда Тень сгустилась в воздухе мерцающей волной. РАЗБЕРИСЬ С НЕЙ БЫСТРО. ЧЕМ РАНЬШЕ МЫ ДОСТАНЕМ ТЕБЕ ТО, В ЧЕМ ТЫ БУДЕШЬ НУЖДАТЬСЯ ВПОСЛЕДСТВИИ, ТЕМ ЛУЧШЕ.

– Как получится.

РАНЬШЕ. ЛУЧШЕ.

– Посмотрим.

Трэз выругался и растворился в холодный порыв ветра, который устремился вперед, с глаз долой.

Правда крылась в том, что как бы Рив ненавидел приходить сюда, порой он не хотел уезжать. Ему нравилось причинять принцессе боль, и она была хорошим соперником. Умным, быстрым, жестоким. Она служила единственным выпускным каналом для его плохой стороны, и, как бегун, изголодавшийся по тренировкам, он также нуждался в упражнении.

К тому же, может, то же самое было с его рукой: абсцесс приносил удовольствие

Рив свернул налево, ступив на тропинку, которую хватало лишь ему одному, и достаточно скоро показалась хижина. В лунном свете ее бревна казались цвета розового вина[88].

Оказавшись у двери, он протянул вперед левую руку, и, обхватив деревянную ручку, вспомнил о Элене и о том, как она беспокоилась о его венах.

На короткое, предательское мгновение к нему вернулся звук ее голоса: «Я не понимаю, почему ты не заботишься о себе».

Дверь вырвалась из его хватки, распахнувшись так быстро, что с силой ударилась о стену.

Принцесса стояла в центре хибары, ее ярко-красная мантия, рубины вокруг шеи и кроваво-красные глаза – все было цвета ненависти. С длинными волосами, убранными наверх, бледной кожей, живыми скорпионами в качестве сережек, она была чистым ужасом, куклой Кабуки[89], собранной рукой злого мастера. И принцесса была злом, ее тьма накатывала на Рива волнами, исходя из центра ее груди, хотя сама она не двигалась, и на лице, напоминавшем луну, не было ни капли хмурости.

Но ее голос был гладким, как лезвие.

– Никакого пляжа в твоих мыслях этой ночью. Нет, никакого пляжа сегодняшней ночью.

Рив быстро спрятал образ Элены за картиной стандартных Багам – солнце, море и песок. Он увидел рекламу по ТВ много лет назад, «специальное место для отдыха», как объявил ведущий, повсюду бегали люди в купальных костюмах и рука об руку. С учетом четкости изображения, она стала идеальным защитником его ментальному уязвимому месту.

– Кто она?

– Кто «кто»? – сказал он, зайдя внутрь.

В хижине было тепло, спасибо принцессе и ее маленькой уловке с возбуждением молекул воздуха, вызванной ее злостью. Испускаемое ею тепло не было живым, как например пламя костра... больше напоминает жар, который приходит с жуткой диареей.

– Что за женщина у тебя на уме?

– Просто модель с ТВ экрана, моя дорогая сучка, – сказал он вкрадчиво, подражая ей. Не поворачиваясь к ней спиной, он тихо закрыл дверь. – Ревнуешь?

– Чтобы ревновать, я должна бояться. А это было бы абсурдно. – Принцесса улыбнулась. – Но, думаю, тебе следует сказать мне, кто она.

– Это все, чего ты хочешь? Поговорить? – Рив намеренно позволил шубе раскрыться и обхватил напряженный член и тяжелую мошонку рукой. – Обычно ты хочешь от меня большего, чем простая болтовня.

– Верно. Твое высшее и лучшее предназначение – то, что люди называют… дилдо, не так ли? Игрушка для удовлетворения женщины.

– Женщина – не совсем то слово, которым бы я описал тебя.

– Воистину. Возлюбленная прекрасно подойдет.

Она подняла свою омерзительную руку к шиньону, костлявые пальцы с тремя суставами скользнули по аккуратно прическе, ее запястье было тоньше венчика для взбивания яиц. Тело тоже ничем не отличалось: все симпаты имели комплекцию шахматистов, а не куотербеков, что исходило из их предпочтения битвы разума сражениям тел. В своих мантиях, они не были ни женщинами, ни мужчинами, дистиллированной версией обоих полов. Именно поэтому принцесса так хотела его. Она любила его тело, мускулы, его очевидную и брутальную мужественность, и обычно предпочитала лишение физической подвижности во время секса… что-то, чего ей стопроцентно точно не видать дома. Насколько он понимал это, симпатская версия полового акта представляла собой некую мысленную демонстрацию, за которой следовало пара трений и стон со стороны мужчины. К тому же, Рив был уверен, что причиндалы его дяди были не больше, чем у хомяка, а яйца с карандашную резинку.

Не то, чтобы он проверял… но, да ладно, парень не был образцом тестостерона.

Принцесса прошлась по хижине, будто демонстрировала свою грацию, но шествуя от окна к окну, она преследовала иную цель.

Черт бы все побрал, она всегда мелькает у окон.

– Я всегда прихожу один.

– Ты лжешь своей любимой.

– С чего мне вообще желать, чтобы кто-то увидел это?

– Потому что я прекрасна. – Она остановилась у ближайшей к двери рамы. – Он справа, у сосны.

Риву не нужно было наклоняться в бок и выглядывать в окно, чтобы понять, что она права. Конечно, она могла чувствовать Трэза; она просто не знала, чем именно он был и где конкретно находился.

И все же, он сказал:

– Там только деревья.

– Неправда.

– Боишься теней, Принцесса?

Когда она оглянулась через плечо, скорпион-альбинос на ее мочке также взглянул на него.

– Страх тут не причем. Дело в предательстве. Я не выношу предательства.

– Если, конечно, сама не практикуешь его.

– О, я тебе верна, любовь моя. Не считая брата нашего отца, ты знаешь. – Она повернулась и полностью расправила плечи. – Мой супруг – единственный, не считая тебя. И я прихожу сюда одна.

– Твои добродетели не имеют границ, но, как я сказал, прошу, возьми в свою кровать других. Сотню других мужчин.

– Никто из них не сравнится с тобой.

Рива тошнило каждый раз, когда она кормила его лживыми комплиментами, и принцесса знала об этом. Именно поэтому она продолжала говорить подобное дерьмо.

– Расскажи мне, – произнес Рив, меняя тему, – раз упомянула нашего дядю, как поживает ублюдок?

– По-прежнему верит, что ты мертв. Так что моя часть сделки соблюдена.