Недоверие Кита к Робу сменилось такой безоглядной верой, что он сам, взглянув сейчас на себя со стороны, испугался. В конце концов, что он знает о Робе? Только то, что сказала ему Джесс: бывший полицейский. Конечно, очкастое, серьезное и спокойное лицо Роба поневоле внушало доверие, которое подкреплялось крепким телосложением, хорошей винтовкой и умением отлично стрелять. Но не мало ли этого? С чего Кит решил, что после того, как он принесет в квартиру Роба документы Хилмана, тот не вышибет ему мозги?..

 Зачем забирать документы? Пусть они остаются у Сиплого, нужно только предупредить его, чтобы никуда с этими бумагами не совался.

 Да, насчет Глена — это была хорошая идея. Уж прокаженного–то никак не заподозришь в нехороших связях. Но кто сказал, что это не просто повод для того, чтобы Кит принес бумаги…

 «Черт… Не надо бы себя накручивать!» — подумал он, поворачивая на тридцать девятую.

 Он окинул улицу быстрым взглядом, просмотрев ее до конца. Теперь ему нужно было бояться не столько гуимов, сколько полиции и бандитов. Эти две группировки имели к нему претензии, а по опасности превосходили гуимов многократно.

 Вот и пойди разбери тут… Нормальных людей приходится бояться больше, чем уродов, норовящих накачать тебя снуком!

 Уже сделав шаг в подъезд, Кит резко остановился, не сразу рассмотрев в полумраке гуима, но почувствовав сначала его присутствие, а потом и ацетоновую вонь.

 Крючок поднялся со ступеньки, на которой сидел, и сделал шаг навстречу.

 - Что, сука? — произнес он.

 - Да ничего, — пожал плечами Кит, опуская руку в карман, где лежал кастет.

 В общем–то, крючка можно было вырубить и без кастета, поскольку болевой рефлекс у ломающихся гуимов действует нормально, но возиться сейчас с этой вонючкой не хотелось. Вдобавок снукер был атлетического телосложения и на голову выше Кита.

 - Снук есть? — спросил он.

 - Есть, — ответил Кит.

 - Давай!

 Крючок был, видимо, с небольшим стажем, сохранял способность соображать, хотя и видно было, что мыслительный процесс дается ему с трудом.

 - Сейчас, — кивнул Кит.

 Пользуясь возможностью, он порылся в кармане, надевая кастет. Но прежде, чем он извлек руку, тяжелый удар в челюсть выбросил его из подъезда и опрокинул на грязный асфальт. Наверное, гуиму что–то не понравилось, или он почуял неладное.

 На пару секунд Кит отключился, а когда пришел в себя, почувствовал, как крючок поднимает его с земли, схватив за ветровку. Краем глаза увидел спешащего к ним улыбающегося до ушей гуимплена.

 С резким ацетоновым выдохом снукер поднял его так, что Кит почуял, как его ноги оторвались от асфальта, повисая в воздухе. Если сейчас будет бросок на асфальт, ему конец. Пока он придет в себя, подбегающий гуим успеет сделать свое дело.

 Кит махнул рукой, рубанул кастетом держащего его великана по уху. От голой руки тот, наверное, даже и не почесался бы, но удар металлических шипов, раздирающих ушную раковину, заставил его взвыть и отбросить Кита. Тот был готов к падению, но все–таки больно ударился об асфальт локтем. Набежавшего второго гуима он подрезал подсечкой, заставив хрястнуться затылком о бордюр.

 Крючок, зажимая рукой порванное ухо, бросился на Кита с намерением растоптать, так что тому пришлось некоторое время кататься и кувыркаться по асфальту, уворачиваясь от пинков, прежде чем удалось, наконец, подняться на ноги.

 Ну, всё. Теперь у крючка не было шансов. Его временное преимущество, полученное внезапностью нападения, сошло на нет.

 Кит заблокировал летящий в челюсть кулак и рубанул великана кастетом по ребрам. Тут же нырнув под хук слева, въехал ему локтем по печени; следом, чуть присев, ударил кастетом по колену и отпрыгнул в сторону.

 Снукер заорал от боли, согнулся, хватаясь за разбитое колено, а Кит тем временем рубанул между бровей поднявшегося второго, который еще ошалело смотрел по сторонам, утратив на время ориентацию. Гуим полетел назад, семеня ногами, пытаясь удержаться, но его вялых движений хватило ненадолго, и он рухнул, еще раз въехав затылком в асфальт.

 Кит запрыгнул в подъезд и быстро взлетел на седьмой этаж, растирая на ходу то ноющую челюсть, то разбитый локоть.

 Он поднялся по лестнице на чердак, добрался до закутка Сиплого.

 Клошар лежал на ворохе матрасов, почти поперек, в неестественной позе небрежно брошенного на лежак манекена. Едва Кит взглянул на это тело, как сердце его ухнуло вниз, тревожно и мелко забилось в животе. Не было никаких сомнений, что Сиплый мертв.

 Значит, эти побывали и здесь.

 Значит, документы Хилмана у них!

 Но как они узнали?!

 Кит подошел к клошару, наклонился над телом.

 Его нос уловил тяжелый запах водочного перегара, исходящего изо рта Сиплого вместе со слабым дыханием.

 - Ах ты ж гад! — облегченно выдохнул Кит, легонько шлепнув бродягу по щеке. — Да ты просто нажрался, сволочь!

 - У–у–у? — промычал клошар, с противным чавканьем облизывая пересохший рот. — Ты кто?

 - Кит. Где сумка? — Кит для верности зажег стоящую на полуразвалившемся камоде керосинку, поднес лампу к своему лицу, чтобы у затуманенных алкоголем глаз клошара был хоть какой–то шанс опознать его.

 - Кит… — промямлил Сиплый. — Сумка…

 - Сумка, сумка. Где она?

 - Эрджили…

 - Что?! — Кит подпрыгнул, поставил лампу на камод, схватил Сиплого за грудки, встряхнул. — Что?! Что, Эрджили?!

 - Ты ска… зал, — клошар пьяно сглотнул, вяло помотал головой.

 - Где сумка?!

 - Там, — неопределенно махнул рукой бродяга, снова закрывая глаза и теряя всякое восприятие действительности.

 Кит облазил с керосинкой весь закуток Сиплого, но никаких следов сумки не обнаружил. Если этот идиот уже успел отдать ее Эрджили, то… Неужели, он продал ее, за пару бутылок буча?!

 Кит готов был биться головой о стену.

 Ну с какой стати он вдруг решил, что у этого совершенно неизвестного ему бродяги документы будут в целости и сохранности?! Это же надо быть таким идиотом — последовать минутной мысли, идее, которую даже не обдумал!

 И что теперь делать?..

 Обшарить весь чердак, над всеми шестью подъездами!

 Нереально?.. Да брось ты! Нереально было отдать судьбу человечества в руки какого–то пьянчуги–клошара! Остальное реально. Все равно делать нечего, остается только сидеть и ждать, когда этот урод проснется.

 Кит вооружился лампой и двинулся в сторону первого подъезда, решив подойти к делу системно.

 Он метр за метром продвигался по чердаку, зигзагами, всматриваясь во все его закоулки, роясь в кучах полусгнившего тряпья, выдвигая перекошенные ящики выброшенных старых столов и тумбочек, переворачивая бесконечные коробки, перекапывая горы строительного мусора, лежащие тут, наверное, со дня постройки дома семь–бэ, заглядывая на балки под крышей…

 Эту старую, уже пропахшую плесенью, коричневую тетрадь, попавшуюся ему в одной из коробок вместе с потрепанными детскими игрушками, он открыл просто так, любопытства ради.

 И замер, едва не выронив лампу.

 С первой страницы на него смотрела Джессика Хилман. Точно такая же фотография, какую он нашел в кейсе ее отца, была вклеена и сюда. Под фотографией, детским неровным почерком написано: «Джессика Хилман. Мой дневник».

 Кит перелистнул страницу.

 «11 мая. Сегодня мне исполнилось десять лет. Папа подарил мне коробку настоящих конфет и эту тетрадь. Чужие дневники читать нехорошо, поэтому, если вы нашли эту тетрадь, значит я ее где–нибудь потеряла. Пожалуйста, не читайте дальше и верните мне тетрадь. Вознаграждение гарантирую».

 Кит сунул тетрадь за пояс штанов, порылся в коробке, в куче игрушек, сломанных заколок, обломанных карандашей и разноцветных открыток. Достал маленького, грязного и почему–то голубого зайца с белыми ушами, положил в карман.

 Быть может, Роб прав, и они действительно найдут Джессику в лаборатории, там, в кинотеатре. Девочке будет интересно повстречаться со своей любимой игрушкой и полистать дневник четырехлетней давности — это тихое «ау!» из детства. Почему–то он не сомневался, что этот заяц был ее любимой игрушкой, хотя… любимые игрушки не оказываются в коробке с хламом на чердаках. Как и любимые дневники. Может быть, ей все это и не нужно — лишние напоминания об ушедшей жизни, которая хоть чуть–чуть, но была счастливей нынешней… Ладно, сама разберется.