Что касается вашей преследовательницы, то ничего нового сказать не могу. Три дня назад ко мне подошел какой-то тип с лицом, напоминающим жабью морду как чертами, так и цветом, и прошептал, что у него есть записка для моего брата. Общее содержание записки: Лефти говорит, что город кишит бродягами из Глазго с ящиками, полными пчел, и жена грозит кому-то несчастьем.

Думаю, это может представлять для тебя интерес.

Сердечные поздравления по поводу успеха ваших дел в Палестине, я и не сомневался, что вы справитесь, но министр и премьер бесконечно вам благодарны.

Надеюсь, вы оба будете в порядке, когда получите это послание. С нетерпением жду вашего возвращения.

Майкрофт".

Я оторвала взгляд от письма и посмотрела на Холмса.

– Бродяги из Глазго? Ящики с пчелами?

– Это сленг кокни. Незнакомцы, у которых много денег, – пчелы и мед, жена, чье-то несчастье. Жена. Женщина.

Я кивнула, отложила письмо, взяла фотографии, разложила их на низком столике перед диваном и стала внимательно изучать, фотограф сделал несколько снимков, сначала сфотографировав, как выглядел кеб перед нашим приходом, затем после того как я там убралась.

– Какой был в этом смысл, Холмс? Зачем нападать на одежду, а не на нас? Даже Билли не причинили особого вреда. Вы не возражаете, если я открою иллюминатор?

– Да, воздух здесь немного спертый. Вот так, хорошо. Но через пару минут лучше его прикрыть, мы ведь не хотим, чтобы нас услышали. Мне кажется, она сделала это демонстративно, хотела показать, что она знала, где мы, и могла сделать то же самое и с нами. И наконец, чтобы окончательно оставить меня с носом, она сыграла со мной мою же шутку со следами задом наперед и грязью с Бейкер-стрит. Нет никаких сомнений в том, что это была демонстрация, но только ли? Не думаю. Взгляни поближе на надрезы на сиденьях, вот здесь. – Он пододвинул мне несколько фотографий. – Видишь что-нибудь?

Я посмотрела на изрезанные сиденья. Отдельные линии пересекались, а некоторые были параллельны. Я сняла очки и взглянула еще раз.

– Это что, головоломка? – спросила я. – Ну-ка дайте мне карандаш и блокнот, Холмс.

Первые два разреза пересекались в центре, и я записала в блокнот X. Следующие два соединялись в конце, и я написала V. Через несколько минут строка в моем блокноте выглядела следующим образом:

XVXVI IXXI IХI IXXI IXXIVXXXI

– Римские цифры? – удивилась я. – Это что-нибудь значит для вас?

Холмс внимательно изучал страницу, но я поняла, что нет, не значит, и надела очки.

– Двадцать пять римских цифр. Может быть, их нужно сложить? – Я произвела в голове простое вычисление, десять плюс пять, плюс десять и так далее.

– Сто сорок пять, если это двадцать пять раздельных цифр. Хотя, конечно, можно складывать пятнадцать, семнадцать, двадцать два, двенадцать и так далее.

– И что же?

– Разница небольшая, это особенность римских цифр – все равно сумма получится близкая. Смотрите – 143.

– Интересно. А число между ними 144, дюжина дюжин.

– Да, и если увеличить это число вдвое, то получим число 288 – это количество наличных долларов, которые были в столе моего отца, когда он погиб. Холмс, эту игру с цифрами можно продолжать до бесконечности.

– А что если мы переведем цифры в буквы и получим один из самых простых кодов?

Мы попробовали, но ничего не получили. Если читать это как 15, 17, 22, 12, 22, 24, 20, 11, то получалось OQVLVXTK, и никакая другая комбинация не несла в себе большего смысла. В конце концов я не выдержала.

– Слишком много вариантов, Холмс. Без ключа мы не сможем даже узнать, слово это или комбинация каких-нибудь цифр, например географические координаты.

– И тем не менее она оставила это для нас. Где же тогда ключ?

– Судя по ее стилю, я бы сказала, что ключ одновременно скрыт и очевиден. Это наилучшее средство спрятать что-либо.

Уже было поздно, и мои глаза начали слипаться.

– Я согласна, что она демонстрировала возможности своего интеллекта. Она выиграла несколько очков в этом раунде. Интересно, каким был бы ее следующий ход, если бы мы не удрали, воспользовавшись услугами Майкрофта? Может быть, она отрезала бы Уотсону нос, чтобы намекнуть на то, что в любой момент может снести ему голову?

– Ладно, ближе к делу. Какими будут ее действия теперь, когда мы вернемся домой? Как долго она будет сомневаться, прежде чем решит, что мы в самом деле разругались и это сломало и опустошило меня? Она хочет не просто уничтожить меня, и это очевидно. Она хочет сначала меня унизить. Очень хорошо, предоставим ей эту возможность. Будем ждать, что она предпримет.

Он аккуратно сложил бумаги и фотографии обратно в конверт и встал, глядя на меня.

– Ну что ж, Рассел. Спасибо за то, что показала мне Палестину. Возможно, нам еще долго не доведется с тобой вот так свободно поговорить. Я желаю тебе спокойной ночи – и до свидания, увидимся, когда жертва попадет в западню. – Его губы нежно коснулись моего лба, и он ушел.

Так началось наше отчуждение. У нас с Холмсом было лишь несколько дней, чтобы освоить свои роли двух друзей, отвернувшихся друг от друга, отца и дочери, ставших вдруг чужими, почти любовников, превратившихся в злейших врагов. Все актеры знают, что для того, чтобы войти в роль, уяснить все ее нюансы, необходимо время. Чтобы наш план сработал, мы должны освоить ее в совершенстве до прибытия в Англию. Необходимо было иметь в виду, что за каждым нашим шагом будут наблюдать, и малейшая ошибка может стать роковой.

Чтобы играть роль, надо в нее вжиться. Актер всегда должен симпатизировать своему герою, сколь бы несимпатичным он ни был на самом деле, иначе игра будет выглядеть фальшиво. Этим мы и руководствовались. И когда на следующее утро встали с постелей, мы не играли врагов, мы ими были. Мы встречали друг друга с ледяной вежливостью, которая постепенно перерастала во взаимные яростные нападки. Я изображала из себя студентку, которая решила, что ее учитель заслуживает лишь колких замечаний, Холмс отвечал язвительными контратаками и острым, подобно бритве, сарказмом. Мы резали друг друга обидными репликами, после чего расходились по своим каютам.

В первый день это давалось мне с трудом. Я постоянно себя спрашивала: «А что бы я делала, если бы все так и было на самом деле?» Это утомило меня, и я легла в тот день рано. На следующий день все прошло намного легче. Холмс ни разу не сбросил своей маски, я тоже. Однако, проходя за бренди в общую каюту мимо каюты Холмса, я прислонилась плечом и головой к переборке рядом с его дверью.

– Холмс?

– Да, Рассел.

– Холмс, вам никогда не казалось, что, играя какую-нибудь роль в течение нескольких дней, потом трудно бросить ее сразу?

– Да, иногда это представляет собой определенные трудности. – Его голос был спокойным. – Когда я несколько лет назад целую неделю работал в доках, расследуя одно дело, то на следующий день после ареста преступника я оделся и в привычное время вышел из дома, направляясь в доки, и опомнился только на Оксфорд-стрит. Да, в роль вживаешься. С тобой этого еще не произошло?

– Не совсем.

– У тебя хорошо получается, Рассел. Со временем будет легче.

– Именно этого я и опасаюсь, Холмс, – прошептала я.

– Не волнуйся, я верю в тебя, Расе. Его простые слова меня успокоили.

– Спасибо за доверие, Холмс, – ответила я и почти почувствовала, как он улыбается.

– Я буду изредка посылать тебе письма в Оксфорд. Все они будут самыми обычными, но если мне вдруг понадобится, направлю секретную информацию. Ты, в свою очередь, станешь время от времени писать миссис Хадсон, когда она вернется из Австралии, а уж она постарается оставлять твои письма на видных местах.

– Вы полагаете, для нее будет безопасно вернуться в Суссекс?

– Удержать ее не представляется возможным. Майкрофту пришлось почти похитить ее, чтобы отправить в путешествие. Думаю, нам придется нанять еще одного-двух слуг, конечно же, агентов Майкрофта.