Тут же на меня кинулся здоровенный лях на такой же крупной лошади.

— Гэй, гэй, рубиць маскву! — налетел на меня верзила с перекошенным от злобы лицом. В руке у него была булава, и мне пришлось бы очень туго — ведь щита у меня не было. Здоровяк взмахнул булавой и неожиданно осел, потом завалился на шею лошади. В спине, промеж лопаток, у него засел боевой топор. Кто его метнул, я в горячке боя разглядеть не смог, но ратник тот мне жизнь спас. Я невольно выдохнул воздух — пронесло. От удара булавой щит в щепки разлетается; саблей прикрыться можно, ослабить удар, но полностью парировать удар невозможно.

Ратники были в крови, и различить кто где можно было только по шлемам да нагрудным кирасам — у поляков они были, в отличие от нас.

Крики сражающихся всадников перекрыли дикие вопли. «Хура-а! Уракша-ай!» Э-э, да здесь и татары! Я едва успевал разворачивать коня, отбиваясь саблей слева, справа. «Хур-р…» — прервал саблей визг татарина Федор, очумело крутившийся рядом со мной. А слева в предсмертной агонии билась лошадь, подмяв под себя бородатого богатыря с обнаженной головой — смятый шлем откатился в сторону. Валы полуживых и мертвых мешали сражаться.

Впереди взревела труба. Я осмотрелся. Понять, где передний край, где тыл, было просто невозможно. И чья труба ревела, подавая сигнал — наша или ляшская? Сражение продолжалось, и даже если сигнал подавался ляхам для отхода, выйти из боя было просто физически невозможно.

Рука устала, и кисть уже скользила по рукояти сабли, мокрой от крови.

Но вот произошел перелом: ляхи дрогнули, стали сдаваться.

Полегло с обеих сторон народу — тьма! По лугу, ставшему в одночасье полем брани, проехать на лошади или пройти пешим было невозможно, чтобы не наступить на чью-то руку или ногу.

После битвы собрали оружие у павших с обеих сторон, захоронили своих убитых в братских могилах, коих вырыть пришлось не одну. Вернулись под Опочку с намерением уже оттуда, как с базы, освободить Велью и Воронич, но литвины, уже прослышавшие о поражении своего войска иод Опочкой и устрашенные появлением большой русской рати, и сами бежали, бросив пушки, пищали и обозы.

Трофеи наши были велики. Пушки и огненный припас отошли в Пушечный приказ, все остальное было поделено меж боярами. Мне с похода досталось не очень много — три подводы, но жребию.

Сдав знамена в княжий шатер и записав грамотку о павших и увечных для Разрядного приказа, я со своими людьми уже не спеша возвращался домой, в Вологду. За лето и осень я успел в качестве воеводы поучаствовать в двух походах и, похоже — не ударил в грязь лицом. Меня стали узнавать поместные дворяне, и я многих Уже знал в лицо.

ГЛАВА VIII

Погода как будто ждала нашего возвращения. На следующий день зарядили дожди, подул северный ветер, похолодало.

Выйдя на крыльцо, под навес, я вдохнул свежего воздуха. Было ощущение, что недалеко уже лежит снег — воздух был очень уж бодрящим, а при выдохе шел пар изо рта. Вовремя успели!

А в доме тепло, уютно, пахнет свежеиспеченными пирогами с вязигой. Только скучно как- то. Я же по натуре — человек деятельный, мне в движении быть надо, делать что-то. Пожалуй, как исключение — то редкое время, когда мне необходимо полежать на кушеточке — это когда возникает необходимость что-то серьезно обдумать. Лежа мне думалось лучше — может быть, потому, что я не отвлекался и мог сосредоточиться.

Вернувшись с крыльца, я прошел в кабинет. Было над чем подумать. Вот, к примеру, почему у поляков полно полевых пушек на колесном ходу, и калибры у этих пушек мощные? А на Руси пушки в основном в крепостях стоят, на тяжелых станинах. Неповоротливые, калибр маловат. У неприятеля учиться надо, если есть чему.

Я размышлял о наших промахах, об устаревшем вооружении. Почему у бояр луки, а не пищали? Да, лук стреляет дальше и точнее, но в ближнем бою преимущество за пищалями. Много возникало вопросов.

Когда я был простым боярином и отвечал только за свой десяток, я его учил, и я же отвечал за оружие. Холопу что? Вручил боярин саблю или копье — им и будет воевать. Сам холоп, будь он хоть трижды семи пядей во лбу, ничего себе из оружия не купит — деньги нужны, и порой немалые.

Но, став воеводой и поучаствовав в новом для себя качестве в двух походах, я стал оценивать ополчение по-другому. Не привыкли бояре новое осваивать, коли их деды и отцы с луком и мечом воевали. Они воевали — стало быть, и мы так будем.

И организация боя хромает. Тут и у татар поучиться не грех. Почему русские в походе идут, как правило, одной колонной? И построение незыблемое — сначала яртаул, затем Передовой полк, затем — Правой руки полк, затем — Большой, за ним — полк Левой руки, и замыкает колонну Сторожевой полк. По моему разумению, идти к месту боя надо минимум тремя колоннами и разными дорогами. Меньше ныли, которая Демаскирует, легче лошадей кормить — трава после прошедших впереди полков почти вся съедена, движение быстрее, территория охвачена больше. Да и лазутчики вражеские обмануты будут. Покажется им — один полк прошел, а невдомек, что боковыми дорогами еще два идут.

Поразмышлял я о сем, поднялся, сел за стол да на бумаге все свои мысли и изложил. Прочел написанное, кое-что вычеркнул, новое добавил — из того, что забыл. И работал я таким образом неделю, не упустив даже создание полевых лазаретов на крытых повозках, а также трофейных и похоронных команд.

Взять те же трофеи. После боя ратники оружие по полю собирают, потому что железо дорогое, без пригляду оставить — растащат крестьяне из окрестных сел, да и поржаветь может элементарно. А если трофейное или собранное у своих убитых оружие в хорошем состоянии, его надо вычистить, смазать и хранить на складах, раздавая в случае нужды.

Сейчас же после боя, вместо того чтобы преследовать врага и врываться в занятые им села и города на его же плечах, мы теряем много времени на сбор оружия и похороны павших. Не спорю — дело необходимое, но не ратникам же этим заниматься. Им и самим в себя прийти после боя надо, отдохнуть. А они раненых товарищей перевязывают, могилы копают, оружие по полю собирают.

Войско, будь оно даже не резервным, а ополченческим, должно быть мобильным и хорошо управляемым. Здесь нам пример — татары.

Мыслей таких было много, вот я и писал, рвал бумагу и писал сызнова. За неделю целый труд получился о двадцати листах. Конечно, я охватил не все стороны жизни войска, но то, что надо делать в первую очередь — несомненно.

Закончил я писанину и задумался. Гонца с писанием в Москву послать? Кто его в Кремль пустит? Слишком сошка мелкая. Через Плещеева передать? У него своих забот полно, специально гонца посылать не будет — это точно, и к бабке ходить не надо. Сунет бумаги в стол и будет ждать, когда гонец из столицы сам приедет. Самому поехать? Надежно, но слякоть сейчас, дороги паршивые. «Ладно, — решил я, — подожду до морозов, а там и сам в первопрестольную наведаюсь — через стряпчего Кучецкого государю передам. Он у государя бывает, знает, в какой момент бумаги подсунуть надо».

И вообще, почему после боя, когда распускают бояр с ополчением по поместьям, мы ни разу не собрались вместе и не обсудили ход прошедшего сражения? Считалось: одержали победу — Господь помог, удача была на нашей стороне. Но ведь были не только победы, но и поражения. Анализа же никто не проводил. Разбил врага — молодец, вот тебе награда. Побили враги — плохо. Вот и весь анализ. А почему победили или проиграли? Все сводить к случайному стечению обстоятельств нельзя. В истории сколько угодно примеров — от походов Александра Македонского и до выдающихся битв на Руси, когда малой ратью били превосходящего по числу противника. И не везение тут причина, а полководческий талант, умелое использование данной местности, знание слабых сторон противника, его численности — а это без разведки невозможно. Ошибки и промахи в каждой битве, особенно приведшие к поражению, надо изучать. Без знания их можно наступать на одни и те же грабли многажды.