XXIX

Страшный удар случился воскресным весенним днем. Была отличная погода. Они сидели за столом. Траур по дедушке еще не закончился, но завтрак проходил вполне жизнерадостно. Кроме матери и сестер, с ними была несносная тетя Ида, в те дни гостившая у них, и мисс Тонкс, подруга, которую Китти завела на курсах домоводства и которая, очевидно, явилась единственным ощутимым результатом учения. Стул между Морисом и Адой был свободен.

— О, мистер Дарем собирается жениться! — вскричала миссис Холл, пробегавшая глазами письмо. — Как любезно, что его матушка сообщает мне об этом. Они живут в Пендже, родовом поместье, — пояснила она мисс Тонкс.

— Мама, на Виолетту такие вещи не производят никакого впечатления. Она социалистка.

— Разве я социалистка, Китти? Хорошие новости!

— Вы хотели сказать, плохие новости, мисс Тонкс? — поправила ее тетя Ида.

— За ком, мама?

— Что это за шуточки? Твое «за ком» уже всех достало.

— О, мама, не томи, кто она? — спросила Ада, затаив печаль.

— Леди Анна Вудз. Возьми письмо и почитай. Он встретил ее в Греции. Леди Анна Вудз. Дочь сэра Г. Вудза.

Раздались восклицания среди знатоков. Затем выяснилось, что в письме миссис Дарем так и говорилось: «А теперь я назову вам имя этой леди: Анна Вудз, дочь сэра Г. Вудза». Но даже тогда это было замечательно, благодаря греческой романтике.

— Морис! — позвала в суматохе тетя.

— Да?

— Этот мальчишка опять опаздывает.

Откинувшись на спинку стула, он прокричал:

— Дикки! — в потолок.

К ним на выходные приехал юный племянник доктора Бэрри. Визит вежливости.

— Это бесполезно, он спит даже не над нами, — сказала Китти.

— Пойду схожу наверх.

Он выкурил в саду полсигареты и вернулся. Новость его ошеломила. Это было так жестоко и — что ранило всего больней — все вели себя так, словно это не имело к нему никакого отношения. Да и не имело. Теперь главными действующими лицами стали его мать и миссис Дарем. Их дружба героически устояла.

Морис подумал: «Клайв мог бы мне написать; во имя прошлого мог бы», — и тут его размышления были прерваны тетушкой.

— Этот мальчишка так и не соизволил явиться, — пожаловалась она.

Он встал с улыбкой.

— Моя вина. Забыл сходить.

— Забыл! — На Морисе сосредоточилось всеобщее внимание. — Специально пошел за ним, и забыл? О, Морри, смешной мальчишка.

Он вышел из комнаты, вдогонку ему неслись незлобивые шутки. И опять он чуть не забыл. Им овладела смертельная усталость.

Он поднимался по лестнице поступью старика, а поднявшись, никак не мог отдышаться. Он широко развел руки. Утро выдалось бесподобное — созданное для других, не для него. Для них шелестела листва, для них в дом лилось солнце. Он постучал в дверь Дикки Бэрри и, поскольку это оказалось бесполезным, открыл ее.

Мальчик, который накануне вечером ходил на танцы, все еще спал. Он лежал, едва прикрывшись простыней. Он лежал, не зная стыда, и солнце омывало и обнимало его. Его рот был полуоткрыт, пушок на верхней губе чуть подернут золотом, волосы сияли бесчисленными нимбами, тело было как нежный янтарь. Кому угодно он показался бы прекрасным, а для Мориса, приблизившегося к нему в два прыжка, он стал воплощением желания.

— Уже десятый час, — произнес скороговоркой Морис. Дикки простонал и надвинул простыню до подбородка. — Завтрак… Просыпайся.

— Ты здесь уже давно? — спросил он, открыв глаза — единственное, что теперь у него было видно, — и уставившись на Мориса.

— Не очень, — ответил тот после паузы.

— Я страшно извиняюсь.

— Ты можешь вставать когда вздумаешь, просто мне не хотелось, чтобы ты проспал чудесный день.

Внизу та же компания упивалась своим снобизмом. Китти спросила Мориса, знал ли он о мисс Вудз. «Да», — ответил Морис. Ложь, которая обозначила новую эпоху. Затем вступил голос тетки: что, этот мальчишка никогда не придет?

— Я велел ему поторапливаться, — сказал Морис, дрожа всем телом.

— Видимо, не слишком внушительно, дорогой, — промолвила миссис Холл.

— Все-таки он у нас в гостях.

Тетушка на это заметила, что первым долгом гостя является подчинение правилам дома. Доселе он не возражал ей, но тут сказал:

— Правила этого дома состоят в том, что каждый делает то, что ему нравится.

— Завтрак подают в половине девятого.

— Для тех, кому это нравится. А для тех, кому нравится спать, завтрак в девять или в десять.

— Этак никакой дом долго не протянет. И ты, Морис, вскоре обнаружишь, что у тебя не осталось никого из прислуги.

— Пусть лучше слуги разбегутся, чем к моим гостям будут относиться как к школьникам.

— К школьникам! Ишь ты! Да он и есть школьник.

— Мистер Бэрри уже поступил в Вулвич, — коротко бросил Морис.

Тетя Ида фыркнула, а мисс Тонкс метнула в него полный уважения взгляд. Остальные не слышали, увлеченные судьбой бедной миссис Дарем, которую теперь ожидал лишь вдовий дом. Потеря самообладания сделала Мориса крайне счастливым. Через несколько минут к ним присоединился Дикки, и Морис встал, приветствуя свое божество. Волосы Дикки теперь были прилизаны после ванны, а грациозное тело спрятано под одеждой, но все равно он оставался необычайно красивым. В нем чувствовалась какая-то свежесть, словно он явился с цветами, он казался скромным и очень милым. Когда он извинялся перед миссис Холл, его интонация заставила Мориса вздрогнуть. И это тот самый ребенок, которого он не хотел опекать в Саннингтоне! Гость, чье прибытие накануне вечером он рассматривал как докуку.

Страсть, покуда она длилась, была так сильна, что он поверил в то, что в жизни наступил перелом. Он отменил все встречи — как в былые дни. После завтрака он проводил Дикки к дяде, держа его за руку, и взял с него обещание прийти на чай. Обещание было дано. Мориса охватила радость. У него кипела кровь. Он не следил за беседой, но даже это давало ему преимущество, потому что, когда он сказал «Что?», Дикки перешел на диван. Он обвил вокруг него руку… Появление тети Иды предотвратило, быть может, беду, и все же ему казалось, что он увидел отклик в честных глазах.

Они встретились еще раз — в полночь. Морис теперь уже не был счастлив, ибо по прошествии часов ожидания его эмоции стали физиологическими.

— У меня ключ, — удивленно сказал Дикки, застав хозяина на ногах.

— Знаю.

Последовала пауза. Обоим было неловко. Они смотрели друг на друга и боялись встретиться взглядом.

— Вечер холодный?

— Нет.

— Тебе что-нибудь нужно, а то я сейчас пойду к себе?

— Нет, спасибо.

Морис подошел к выключателю и зажег свет на лестничной площадке. Затем он потушил свет в передней и побежал вслед за Дикки, бесшумно догоняя его.

— Это моя комната, — прошептал он. — То есть, обычно моя. Меня отсюда попросили, когда ты приехал.

Он полностью сознавал, что за слова слетают с его уст. Сняв с Дикки пальто, он продолжал держать его в руках и ничего не говорил. В доме было так тихо, что слышалось даже посапывание женщин в соседней комнате.

Мальчик тоже молчал. Случилось так, что Дикки вполне понял ситуацию. Если бы Холл настаивал, он не стал бы поднимать шума, но лучше бы тот не настаивал. Так для себя решил Дикки.

— Я наверху, — выдохнул Морис, не смея. — На мансарде — если тебе что-нибудь понадобится — всю ночь один. Я всегда один.

Первым движением Дикки было закрыть за ним дверь на задвижку, но он отказался от этой мысли как от проявления малодушия. Проснулся он по звонку, созывающему на завтрак. Солнце сияло на его лице, и помыслы его были чисты.