Подобным образом Уильям Леггетт, известный публицист начала XIX века, верил, что сфера влияния правительства должна быть ограничена до “разработки общих законов, однозначных и универсальных в своем применении”, для единственной цели - защиты людей и их собственности.
Правительства не имеют права вмешиваться в ведение дел индивидами, как предписывают им общие законы, не имеет права предлагать стимулы и даровать привилегии отдельно взятому классу, отрасли или группам людей – поскольку все отрасли и все люди одинаково важны для общего благосостояния и имеют равные права на защиту своих интересов.
Как только правительство полагает возможным выборочно ущемлять или поощрять различные классы в обществе, оно, в результате, становится повелителем их благосостояния и узурпирует права, которые ни один разумный человек добровольно не отдал бы своим правителям. Затем правительство становится основным регулятором доходов каждой отрасли промышленности, и отделяет благосостояние человека от результатов его собственных усилий, вместо этого давая лишь зависимость от собственных капризов. Правительство не имеет права вмешиваться в дела частного производства ни на миллиметр дальше защиты прав человека и собственности.
Используя свою власть вмешиваться в частные интересы и индивидуальные занятия граждан, правительство может для собственного удовольствия обогащать один класс и обеднять другой; может в один день потворствовать исключительно фермерам, на следующий день механикам, а на третий – промышленникам. Все они станут простыми марионетками изменчивого закона, вместо того чтобы быть независимыми гражданами, рассчитывающими на свои силы в достижении своего благополучия. Правительство в этом случае присваивает функции, которые могут принадлежать только всесильному Провидению, и претендует на роль всеобщего мерила добра и зла.
Рассмотрим один простой и тривиальный пример правительственного фаворитизма: квоты на сахар. Правительство США ограничивает количество сахара, который может быть импортирован из других стран. Это квоты делают сахар более дорогим для всех американцев, так как теперь у них меньше выбора в результате снизившейся конкуренции. Эти квоты также ухудшают конкурентную позицию тех производителей, которые используют сахар в качестве сырья для своей продукции. Это кстати, причина того, что в американских «…–колах» используется сироп вместо сахара: американский сахар, спасибо квотам, просто слишком дорог (это также причина того, что в других странах эти напитки значительно вкуснее).
Конечно, количество людей, работающих в американской сахарной индустрии очень мало по сравнению с населением Америки в целом. Как получилось, что они добились решения правительства, которое вредит такому числу их сограждан? Ответ прост: выгоды сконцентрированы, а издержки распределены на всех. Небольшая группа людей, работающих в сахарной отрасли, существенно выиграли от введения квоты. Поэтому для них выгодно нанять профессиональных лоббистов, чтобы получить и продолжать получать этот концентрированный поток выгод.
С другой стороны, поскольку издержки этой политики распределены на весь американский народ, на одного покупателя сахара или продуктов, содержащих сахар, придется лишь их небольшая часть. Для большинства людей невыгодно направлять ресурсы на то, чтобы лоббировать остановку этой программу; вряд ли для них имеет смысл даже тратить свое время на получение о ней информации. Каждый потребитель платит дополнительно пятьдесят-сто долларов в год из-за этой программы – мелочь по сравнению с тем, сколько промышленность зарабатывает на этом. Естественно, из-за такой суммы нет смысла предпринимать какие-либо усилия. Так тенденция к ограблению публики становится хуже и хуже: против концентрированных доходов, которые она приносит, трудно устоять, а распределенные издержки от каждой такой программы в отдельности слишком малы, чтобы вызывать ответную реакцию.
Умножьте этот маленький пример примерно на миллион, чтобы учесть бесчисленное множество аналогичных хищнических схем, и вы получите некоторое представление о том, что такое «легальное ограбление».
Если мы верим в свободу, мы должны также помнить и о тех, кого Уильям Грэхем Самнер называл «забытыми людьми». Забытый человек – это тот, чей труд эксплуатируется для политической благотворительности по прихоти правительства.
Тип и формула большинства схем филантропии и гуманитарной помощи такова: A и B садятся и решают, что C должен сделать для D. Ключевой проблемой такой схемы с социологической точки зрения является то, что С лишен в этом вопросе права голоса, его мнение, характер, интересы, как впрочем, и все его влияние на общество, полностью игнорируются. Так С становится забытым человеком…
Они тем самым игнорируют источник, из которого черпают всю энергию для своих проектов, а, кроме того, игнорируют всех членов общества, кроме тех, кто находится в фокусе их внимания. Всегда находясь под влиянием правительственных заблуждений и забывая, что правительство само вообще ничего не производит, они оставляют за бортом факт, который никогда не должен быть забыт в любой социологической дискуссии – тот факт, что чтобы дать кому-либо цент, государство должно отобрать этот цент у кого-то другого, как раз у того, кто этот цент заработал и сохранил, того, кто в итоге и окажется забытым человеком.
Как только правительство вовлекается в какую-либо сферу, интеллектуальная и институциональная инерция прочно его там удерживает. Люди теряют политическое воображение. Становится невозможным поверить, что этот же процесс может идти другим путем. Отказ от современной бюрократии становится немыслимым. Мифы о том, какими ужасными были прошлые времена, становятся общепринятой мудростью. Между тем, бюрократия, руководствуясь инстинктом самосохранения и увеличения своего финансирования, привлекает все возможные ресурсы для того, чтобы получить на следующий год больший бюджет вне зависимости от производительности. Фактически, чем хуже производительность, тем больше ресурсов будет, скорее всего, выделено – в прямую противоположность тому, что происходит в частном секторе экономики, где те, кто лучше удовлетворяют нужды сограждан награждаются доходами, а те, кто делает это плохо, наказываются убытками.
Возьмем для примера финансирование искусства. Некоторые американцы думают, что искусство в Америке исчезнет, если не будет Национального фонда искусства (НФИ), учреждения созданного в 1965 году. Они не могут вообразить себе, что может быть по-другому даже притом, что это уже происходит по-другому все время существования нашей страны и истории всего человечества. В то время как правительство запросило 121 миллион долларов на финансирование искусства за 2006 год, частные пожертвования на искусство составили за этот же год 2.5 миллиарда, в сравнении с которыми бюджет НФИ становится карликовым. Фонд обеспечивает лишь малую часть финансирования искусства – это факт, который мало кто осознает. В конечном счете, работает свобода, и деньги, пожертвованные добровольно, вероятнее всего, работают эффективнее, чем правительственные: НФИ не обязательно финансирует лучших артистов, а чаще тех, кто лучше умеет заполнять заявки на гранты. Я сомневаюсь, что они одновременно и лучшие артисты.
Алексис де Токвиль был весьма впечатлен, когда посетил нашу страну в XIX столетии, тем, сколько частных ассоциаций американцы образовали для достижения общественных целей. «Политические объединения, которые существуют в США, это лишь небольшая часть из огромного множества ассоциаций в этой стране» - писал он. «В любом новом начинании, во главе которого вы увидите правительство во Франции или человека высокого положения в Англии, в США вы наверняка увидите ассоциацию». Де Токвиль восхищался «редкостным умением граждан США направлять на общественные цели усилия множества индивидов и добиваться добровольного участия людей в их достижении».
Кто-то может сказать, что такой подход хорош для искусства и подобных вещей, но частные усилия не смогут заменить гигантского объема правительственных расходов на различные формы социальной поддержки. Но частная система и не должна будет заменять этот бюджет доллар на доллар. Около 70 процентов социальных бюджетов проедается бюрократией. Более того, на правительственных программах значительно легче паразитировать, и деньги, которые они распределяют, скорее станут для реципиентов вредной привычкой, чем деньги, распределяемые на более локальном уровне или через частные формы поддержки.