Стэп слетает в переулочек. Подъезжает к калитке, где оставил Баби, подняв тучу пыли. Оглядывается. Баби нет. Жмет на клаксон. Молчание. Глушит мотор. Пытается дозваться до нее: «Баби!»

Тишина. Исчезла. Он уже было заводил мотоцикл, когда откуда-то справа до него донесся шелест. Шел он из-за изгороди.

– Я тут…

Стэп смотрит сквозь темные доски:

– Да где?

– Здесь! – в щель между досками просовывается рука.

– Что ты там делаешь?

Стэп видит ее огромные голубые глаза. Они сверкают чуть выше руки, между двумя другими досками. Их освещает только луна, взгляд испуганный.

– Вылезай.

– Не могу, мне страшно!

– Страшно? Почему?

– Тут здоровенная собака, без намордника.

– Да где? Нет тут никакой собаки.

– А раньше была.

– Теперь-то нету, слышишь?

– Ну и что, что нету, я все равно не могу вылезти.

– Почему?

– Мне стыдно.

– Стыдно? Отчего?

– Ниотчего, не хочу говорить.

– Ты там что, совсем рехнулась? Ну как хочешь, а мне надоело. Я уезжаю.

Стэп заводит мотоцикл. Баби стучит рукой по доскам.

– Подожди!

Стэп снова глушит мотор.

– Ну?

– Я сейчас вылезу, только обещай, что не будешь смеяться.

Стэп глядит на эту доску с голубыми глазами, затем прижимает руку к сердцу.

– Обещаю.

– Точно обещаешь?

– Я же сказал…

– Точно?

– Точно.

Баби просовывает руки в щели и взбирается на изгородь. В конце концов она спрыгивает. Стэп поворачивает мотоцикл, освещая ее фарой.

– В чем это ты?

– Убегала от собаки, перепрыгнула через ограду и упала.

– И вся вымазалась в грязи?

– Ну да… это навоз.

Стэп громко хохочет:

– Ну ты даешь – навоз! Это что-то с чем-то! Ни за что не поверю! – не может уняться он.

– Ты же сказал, что не будешь смеяться. Ты обещал!

– Да, но это уже через край. Навоз! Блин, ну такого просто не бывает! Ты – и в навозе. Охренительно! Полный кабздец!

– Так и знала, что тебе верить нельзя. И обещания твои ни гроша не стоят.

Баби подходит к мотоциклу. Стэп обрывает смех.

– Стоп. Ты что делаешь?

– Как – что? Сажусь.

– Ты что, с ума сошла? Как ты поедешь на моем мотоцикле такая перемазанная?

– Ну да, а что же еще делать? Раздеться?

– Ну не знаю. Но такой грязной ты со мной не поедешь. Это же навоз! – Стэп снова разражается смехом. – О господи, обалдеть просто…

У Баби лопается терпение.

– Ты что, издеваешься?

– Я совершенно серьезен. Если хочешь, могу дать тебе куртку – прикрыться. Но шмотки сними все-таки. А то не повезу.

Баби фыркает. Багровеет от злости. Проходит мимо Стэпа. Он, кривляясь, затыкает нос:

– Господи, это просто невыносимо…

Баби отвешивает ему тумак, затем заходит за мотоцикл возле задней фары.

– Послушай. Если ты посмеешь повернугь-ся, пока я раздеваюсь, то я измажу тебя всем навозом, что на мне есть.

Стэп по-прежнему смотрит вперед.

– Хорошо. Скажешь, когда передать куртку.

– Я серьезно говорю. Я не то что ты, я свои обещания держу.

Баби проверяет напоследок, не повернется ли Стэп, затем медленно снимает пуловер, аккуратно, стараясь не испачкаться. Под ним почти ничего нет. Она жалеет о том, что из-за спешки не надела даже футболку. Снова смотрит на Стэпа.

– Не поворачивайся!

– Я и не собираюсь.

Баби нагибается снять кроссовки. Этого хватило. Стэп молниеносно наклоняет левое боковое зеркало и ловит в нем ее отражение. Баби выпрямляется. Она ничего не заметила. Изучает его снова. Вроде все в порядке, не поворачивался. Но на самом деле Стэп незаметно на нее глазеет. Баби отражается в зеркале, на ней прозрачный кружевной бюстгальтер, а руки покрылись гусиной кожей. Стэп ухмыляется:

– Давай шевелись, что ты там тянешь?

– Уже почти все, но не поворачивайся!

– Я же сказал, что не буду, но не тяни, давай быстрее.

Баби расстегивает джинсы. Осторожно, стараясь вымазаться как можно меньше, спускает их до голых, жмущихся на пыльных камнях ступней. Стэп наклоняет зеркальце, следя за нею. Джинсы, сползая, открывают ее гладкие ноги, бледные в тусклом ночном свете. Стэп, подражая голосу Джо Коккера, напевает: You can live your hat on…

– «Девять с половиной недель» отдыхают!

Баби резко поворачивается. Ее глаза, освещенные слабеньким красным светом габарита, встречают взгляд Стэпа, который плотоядно усмехается в зеркале.

– И поворачиваться не надо…

Баби быстро скидывает джинсы и запрыгивает на сиденье позади него, прямо в лифчике и трусиках.

– Ах ты сволочь, ублюдок, козел драный! – осыпает она его градом ударов. По плечам, по шее, по спине, по голове. Стэп нагибается вперед в попытке хоть как-то защититься.

– Ой, хватит! Ай! Что я такого сделал! Ну подглядывал, но не поворачивался же! Я сдержал слово… Перестань, а то не дам куртку!

– Что? Не дашь? Тогда я джинсами тебе всю рожу измажу, понял?

Баби начинает за рукава стягивать с него куртку.

– Ладно, ладно, хватит! Успокойся! Не надо, я тебе так ее отдам.

Стэп стягивает с себя куртку. Заводит мотоцикл. Баби отвешивает ему последний удар.

– Козел!..

Затем заворачивается в куртку, пытаясь прикрыть побольше. Безуспешно. Ноги все равно торчат наружу, прямо от края трусиков.

– А ты ничего, вполне… Мыться, конечно, можно и почаще, но вот жопа у тебя – просто класс. Правда.

Она пытается врезать ему по голове. Стэп, смеясь, резко пригибается. Включает первую скорость и отчаливает. Притворяется, будто принюхивается:

– Ты чувствуешь, тут как-то странно пахнет?

– Кретин! Езжай давай!

– Кажется, навозом…

И тут справа из кустов выскакивает овчарка и с лаем несется к ним. Стэп задевает ее мотоциклом. На минуту овчарку ослепляет свет фар. Красные глаза сверкнули яростью. Оскалились острые белые зубы.

Этого хватило. Стэп притормаживает, газует, срывается с места. Собака тут же бросается вдогонку. Разинув пасть, прыгает на мотоцикл сбоку. Баби вопит, задирает ноги и изо всех сил вцепляется в Стэпа. Еще немножко – и собака бы ее укусила. Мотоцикл разгоняется. Первая. Вторая. Третья. И на полной скорости уносится в ночь. Собака продолжает гнаться за ними. Но мало-помалу сдает позиции и в конце концов останавливается. Понемногу скрывается в облаке пыли и тьмы, так же, как и появилась. Мотоцикл продолжает своей полет во влажной холодной деревенской ночи. Баби по-прежнему обнимает Стэпа ногами за талию. Постепенно мотоцикл останавливается. Стэп гладит ее по ноге.

– Чуть-чуть не хватило. А то бы твои прелестные окорочка совсем некрасиво сожрали бы.

Баби сбрасывает руку Стэпа и спускает ноги с его талии. «Не трогай меня!» Отодвигается на сиденье. Ставит ноги на педали и запахивает куртку. Стэп снова кладет ей руку на бедро.

– Я кому сказала, убери руку! – Баби отшвыривает руку еще раз. Стэп, ухмыляясь, хватает ее другой рукой. Баби сбрасывает и ее.

– Что, и этой рукой нельзя?

– Интересно, кто хуже – собака, которая за мной гналась, или козел, который меня везет?

Стэп ржет, мотает головой и разгоняется.

Баби застегивает куртку. Ну и холод! Ну и ночь! Ну и бардак! Черт бы подрал Паллину. Они летят в ночи. Наконец, живые и невредимые, подкатывают к ее дому. Стэп останавливается перед шлагбаумом. Баби поворачивается к Фьоре, машет ему. Привратник, узнав ее, поднимает шлагбаум. Стэп проезжает, не дожидаясь, пока шлагбаум полностью поднимется. Фьоре не сводит глаз с красивых, но замерзших ног Баби, высовывающихся из-под куртки. Ну ничего себе. В его время девушки не позволяли себе ходить в таких мини-юбках. Баби видит, что створка гаража опущена. Она слезает с мотоцикла. Пытается прикрыться курткой, но ничего не выходит – все равно виден край трусиков.

– Спасибо. Куртку я тебе сброшу из окна.

Стэп пялится на ее ноги. Баби съеживается.

Так куртка прикрывает чуть больше, но все равно не слишком много. Стэп усмехается.