– Ну, кроме шуток, почему ты не ужинаешь с Мануэлой?
– У нас сегодня что, допрос? Рождество же, радоваться надо. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Там все плохо.
– Сочувствую, – Стэп хватает щепотку сыра и отправляет в рот.
– Спасибо. Только, пожалуйста, не съешь весь салат. Иди лучше на стол накрой. Скатерти в нижнем ящике.
Стэп вытаскивает одну наугад.
– Нет, лучше красную, Она не такая грязная. И потом, Рождество все-таки. Кстати, звонили мама и папа. Хотели тебя поздравить. Позвонишь им?
– Я звонил, занято, – Стэп уходит в гостиную.
– Так позвони сейчас.
Стэп решает промолчать.
– Ну, как хочешь, я тебя предупредил.
Паоло обжигает палец, пробуя, готова ли паста. Он тоже решил не настаивать.
Они сидят друг напротив друга. Рядом мигает огнями маленькая елочка. Телевизор включен, но звука нет, и ведущие шевелят губами под веселую музыку из музыкального центра.
– Какая паста, Паоло! Очень вкусно.
– Недосолена немного.
– А по-моему, и так хорошо.
На мгновение накатывают воспоминания. Баби всегда все досаливала. А он прикалывался над ней, потому что она клала соль во все блюда, даже не попробовав.
– Ну попробуй, а вдруг оно уже и так пересолено?
– Ты не понимаешь, мне нравится класть соль…
Милая упрямица. Нет, он не понимает. Как это можно понять? Как это случилось? Почему ее больше нет? Почему она с другим? Перед глазами проезжает та машина. Он видит их, обнявшихся внутри.
«Одно точно. Этот не сможет любить ее, как я, не сможет так обожать ее, не сумеет наслаждаться каждым ее движением, каждым изменением милого лица, лишь мне дозволено видеть, знать истинный вкус ее поцелуев, истинный цвет ее глаз. Никто другой не увидит того, что видел я. И тем более этого не увидит он. Он – настоящий, грубый, бесполезный, неотесанный». Таким Стэп рисует себе его – неспособным любить, вожделеющим только ее тела, неспособным разглядеть ее по-настоящему, понимать, уважать. «Ему не понравятся ее милые капризы. Он не станет любить ее маленькую ладошку, обгрызенные ногти, полноватые ножки, незаметную родинку. Во всяком случае, не так, как я. Хотя нет, может, и разглядит (как больно!), но никогда не полюбит. Не полюбит, как я». К глазам подступила влага. Паоло взволнованно смотрит на него:
– Гадость, да? Не ешь, если не хочешь. Есть еще второе блюдо, оно вкуснее.
Стэп поднимает лицо навстречу брату, качает головой, пытаясь улыбнуться:
– Нет, правда, вкусно, честное слово.
– Может, расскажешь мне?
– Да нет. Там все плохо.
– Хуже, чем у меня?
Стэп кивает. Они улыбаются друг другу. Смотрят друг на друга как братья, в прямом смысле слова, впервые за долгое-долгое время. Неожиданно в дверь звонят. Длинная решительная трель прорезает воздух, неся с собой радость и надежду. Стэп мчится к двери открыть.
– Привет, Стэп.
– О, Паллина, привет, – пытается он скрыть свое разочарование. – Заходи, посиди с нами.
– Нет, спасибо, я забежала тебя поздравить. Вот, это тебе, – она протягивает ему пакетик.
– Можно, я прямо сейчас открою?
Паллина кивает. Стэп крутит его в руках, ища, где открыть, быстро разворачивает. В деревянной рамке – самый чудесный подарок, о котором он мог мечтать. Он и Полло на мотоцикле в обнимку, короткие волосы, задранные ноги, смех по ветру. Внутри что-то сжалось.
– Как красиво… Спасибо тебе.
– Господи, как же мне плохо без него.
– Мне тоже.
Только тут он замечает, во что одета Паллина. Сколько раз он видел эту джинсовку на мотоцикле позади, сколько раз хлопал по плечу – дружески, сильно, радостно.
– Стэп… можно тебя попросить?
– Конечно, что ты хочешь?
– Обними меня.
Стэп робко подходит и прижимает ее к себе. Думает о том, как она любила его друга.
– Обними меня покрепче… еще крепче… Как он. Он всегда говорил – так ты не сбежишь, останешься со мной навсегда, – Паллина прижимается щекой к его плечу. – А его больше нет… – плачет она. – Я вечно буду его помнить. Он обожал тебя. Говорил, что только ты его понимаешь, что вы так похожи…
Стэп смотрит вдаль. Дверь расплывается. Он обнимает Паллину крепче, еще крепче.
– Это неправда. Он был лучше меня.
– Да… – она улыбается, шмыгая носом. Отходит от Стэпа. – Ну все, пора домой.
– Может, тебя проводить?
– Нет, не надо. Меня ждет Дема внизу.
– Передавай ему привет.
– С Рождеством тебя.
– И тебя с Рождеством.
Он смотрит, как Паллина входит в лифт. Она улыбается ему на прощанье, закрывает дверь и жмет на кнопку. Пока лифт едет, вынимает из кармана куртки пачку Camel light. Закуривает последнюю сигарету, ту саму, перевернутую «на счастье». Но выкуривает ее печально и безнадежно. Ее единственное желание, увы, невыполнимо.
Стэп уходит к себе в комнату и ставит фотографию на тумбочку, потом возвращается за стол. Рядом с его тарелкой лежит пакет.
– А это еще что такое?
– Твой подарок, – улыбается Паоло. – Разве ты не знаешь, что на Рождество обычно дарят подарки?
Стэп открывает пакет. Паоло весело смотрит на него.
– Я видел, что ты сжег все комиксы, и решил, что теперь тебе совсем нечего почитать…
Стэп разворачивает подарок. Ему смешно.
«Текс – мое имя».
Этот комикс он терпеть не может.
– Если не нравится, можно поменять.
– Да нет, Паоло, что ты. Мне правда нравится. Погоди-ка, у меня тоже есть для тебя подарок.
Он уходит и возвращается с футляром в руках. Купил, пока сидел у дома Баби. Прежде чем ее увидел. Нет, лучше об этом не думать.
– Держи.
Паоло открывает подарок. Это темные очки Ray-Ban Predator.
– Такие же, как у меня. Они очень прочные, не разобьются. Даже если их с тебя сбить, – улыбается Стэп. – Да, кстати, обменять их нельзя.
Паоло надевает очки:
– Мне идет?
– Еще как! Ты выглядишь как гангстер, прямо даже страшно.
И тут ему приходит в голову мысль – простая, красивая, забавная.
– Слушай, Паоло. У меня есть идея. Только не отказывайся. Ну, согласись один разок, ради Рождества.
Холодный ветер треплет волосы.
– Стэп, помедленнее!
– И так восемьдесят.
– В городе нельзя ездить быстрее пятидесяти.
– Да брось ты, я же знаю, тебе нравится.
Стэп наддает газу. Паоло сильнее обхватывает его. Мотоцикл быстро и тихо несется по улицам, пересекает перекрестки, проезжает на желтый. На мотоцикле – два брата в обнимку. У Паоло галстук выбился из-под пиджака и весело развевается в темноте. Сам Паоло, скрывшись за новенькими темными очками, зорко следит: не встретится ли опасность? Стэп ведет спокойно. Ветер обдувает очки. Некоторые машины поспешно перестраиваются во второй ряд перед церковью. Уверовали под Рождество. Молитвы со вкусом рождественского кекса. На секунду и ему приходит мысль пойти, помолиться, попросить о чем-нибудь.
Но потом он спрашивает себя: «Разве Богу есть дело до такого, как я? Нет, конечно. Богу хорошо. У Него есть звезды». Он смотрит вверх, в небо. На небе высыпали тысячи сверкающих звезд. Одна из них, синяя, показалась ему невероятно далекой, недосягаемой. Он снова давит на газ, ветер бьет в лицо, из глаз текут слезы, и не от одного только холода. Сзади Паоло прижался еще теснее.
– Стэп, не гони так! Мне страшно!
«И мне страшно. Я боюсь грядущих дней, боюсь, что не смогу их пережить, боюсь того, чего лишился, того, что отдал в жертву ветру». Он отпускает газ. Сбавляет скорость. Ему вдруг мерещится смех Полло. Громкий, веселый. Его лицо, голос друга:
– Ну что, Стэп, оторвемся?
Выпить пива, броситься в ночь, веселые, неразлучные, жаждущие жизни, жаждущие подраться, одна сигарета на двоих, одни мечты. Стэп снова газует. Неожиданно, рывком. Паоло орет, мотоцикл встает на дыбы. Стэп мчится все быстрее, задрав переднее колесо, как в добрые старые времена, улыбаясь букету на обочине.