Изменить стиль страницы

Клаудио не верит своим ушам:

– Выходит, что мы еще и благодарны должны быть этому Стэпу!

Раффаэлла рассержена.

– А ну прекращайте этот спектакль, поняли? Немедленно скажите, как звать этого парня. Ясно?

Баби припоминает: сегодня утром… разговор с Даниелой… Было еще рано, у нее слипались глаза, но она совершенно уверена.

– Дани, ты же знаешь, как его зовут. Скажи!

Даниела ошалело уставилась на Баби. Крыша у нее поехала, что ли? Сказать? Выдать Стэпа? После того, что они сотворили с Бранделли, а сколько еще было таких историй! Ей разобьют Vespa, а ее саму изобьют и изнасилуют. Стены школы испишут ругательствами с ее именем и описанием непристойностей, в которых ей, к сожалению, участвовать не приходилось. Выдать? В тот же миг у нее случается провал в памяти.

– Мама, я знаю только, что его зовут Стэп. Баби обрушивается на сестру:

– Ты врешь! Ты все врешь! Я плохо помню, но сегодня утром ты мне говорила, как его зовут. Вы с подружками прекрасно его знаете.

– Что ты несешь?

– Ты трусиха подлая, ты просто боишься, потому и не говоришь! Ты знаешь, как его зовут!

– Нет, не знаю.

– Нет, знаешь!

Вдруг Баби умолкает. Что-то в памяти открылось, развязалось и прояснилось. Она вспомнила.

– Стефано Манчини. Вот как его зовут. А прозвище у него Стэп.

Глядя на сестру, она повторяет ее слова:

– Мы с подружками называем его «суперпарень».

– Молодец, Баби.

Клаудио вытаскивает из кармана клочок бумаги, на котором он все записывает. Вписывает туда имя, чтобы не забыть. Записывая, он начинает нервничать: там значится кое-что, что ему надо было сделать, но сейчас уже поздно.

Даниела уставилась на сестру.

– Что, умная, что ли? Ты соображаешь хоть, что они тебе сделают? Они разобьют тебе Vespa, изобьют тебя и испишут твоим именем стены школы!

– Vespa и так разбита. На стенах не думаю, что что-то напишут, хотя бы потому, что вряд ли кто из них вообще умеет писать. А если они захотят меня избить, то папа защитит меня, правда ведь?

Баби поворачивается к нему. Клаудио думает об Аккадо: как это, наверное, больно, когда разбивают нос.

– Конечно, доченька.

Баби проходит мимо матери, улыбается ей. Раффаэлла смотрит ей вслед. Она горда за дочь. Баби пошла в нее. Не то что Даниела. В сущности, страх ее оправдан. Даниела вся в отца.

Клаудио кладет на кровать серый костюм.

Выбрав рубашку, Клаудио и ее швыряет на кровать. А сверху кладет свой любимый галстук. Может, хоть сегодня удастся его надеть.

Родители уходят как всегда, строго наказав никому не открывать. Сразу после этого Баби прямо в халате бежит вниз и прячет ключи от дома под ковриком. Вот бы знать, где сейчас Паллина. На гонках в «Олимпике», должно быть… Вот счастливая.

Звонит телефон. Даниела успела раньше.

– Джулия?

Ответ неверный.

– Ах, извините, сейчас я передам ей трубку. Это тебя.

Баби вырывает трубку из рук сестры.

– Алло?

Чувство удовлетворения сменяется смущением. Это мать Паллины. Даниела издевательски ухмыляется: «Только недолго, ладно?»

Баби пытается ее пнуть. Даниела уворачивается.

Баби возвращается к разговору.

– Да, синьора, добрый вечер.

Слушает, что скажет мать Паллины. Та, естественно, просит позвать дочь.

– Но она спит!

Затем, рискуя как никогда:

– Хотите, чтобы я ее разбудила?

Закрывает глаза и сжимает зубы в ожидании ответа.

– Нет, нет, не беспокойся. Я скажу все тебе.

Пронесло.

– На завтра, на утро у нее назначен анализ крови. Поэтому скажи ей, пожалуйста, чтобы она с утра не ела и что я приеду за ней к семи. Она вернется ко второму уроку, если мы не опоздаем.

Баби вздыхает с облегчением.

– Да, но на первом уроке у нас Закон Божий…

Баби думает, что уж ее подруге этот предмет и вовсе ни к чему. Со всеми этими парнями-бандитами и всем враньем душа Паллины потеряна окончательно.

– Пожалуйста, Баби, не корми ее.

– Хорошо, синьора. Не беспокойтесь.

Баби вешает трубку. Даниела подходит к ней, чтобы снова завладеть телефоном.

– Сошло нормально?

– Это для Паллины сошло нормально. Если поймают – ее проблемы. Мне-то какое дело?

Баби набирает номер мобильного Паллины. А вот фиг вам: он выключен. Естественно. Она спит у меня дома, а по моему телефону не подходят. По какому тогда звонить? Собственно, а о чем я так волнуюсь? Это ей надо волноваться. А мне и внимания на это обращать не стоит.

Баби заваривает себе ромашкового чаю. Два ломтика лимона, пакетик Dietor, и устроиться на диване. Ноги поджаты, ступни зарылись в подушку, где потеплее. Баби включает телевизор. Даниела звонит Андреа. Рассказывает ему историю с Паллиной, о том, что звонила ее мать, о том, как Баби врала напропалую, и многое другое. Ему крайне интересно. Баби в гостиной принимается переключаться по каналам. Передача о древних цивилизациях, любовная история поновее, чересчур сложная викторина. Баби на секунду останавливается. Нет. Ответа она не знает. Из коридора доносится веселый, заинтригованный голосок Даниелы. Слова любви перемешиваются с милыми смешками. Баби выключает телевизор. Паллине придется вернуться раньше семи.

– Спокойной ночи, Дани.

– Спокойной ночи, – улыбается Даниела сестре.

Баби даже не пытается сказать ей, чтоб не занимала телефон. Зачем? Она чистит зубы. Кладет на стул форму на завтра, собирает сумку и забирается в постель. Бормочет молитву, уставившись в потолок. Но мысли ее где-то витают. Гасит свет. Вертится в постели, пытаясь заснуть. Бесполезно. А если Паллина приедет прямо в школу? Она может, она такая. Прошляется всю ночь, Полло привезет ее к Фальконьери, а мать между тем приедет забирать дочку к ней, к Баби. Чтоб она сдохла, эта Паллина! Вечно у нее любовь с какой-то подковырочкой! Висела бы себе по два часа на телефоне, как моя сестрица, и все были бы счастливы. И никаких проблем, кроме счета за телефон. Нет, ей понадобилось переться на эти гонки! Разыгрывать из себя роковую женщину. Чтоб она сдохла! Баби вылезает из постели и быстро одевается. Натягивает пуловер и джинсы, идет в комнату Даниелы, берет у нее пару синих кроссовок Superga. Проходит мимо сестры. Та, естественно, все так же висит на телефоне.

– Пойду предупрежу Паллину.

Даниела ошеломленно смотрит на нее.

– Ты идешь к «оранжерее»? Я тоже хочу.

– К какой оранжерее? Я иду в «Олимпику». Там гонки.

– Да, они называются «оранжерея».

– Почему?

– Потому что вдоль дороги стоят цветы – в память тех, кто погиб.

Баби проводит ладонью по лбу:

– Только этого не хватало… Оранжерея!

Хватает в коридоре куртку, выбегает… Но тут ее тормозит Даниела.

– Баби, пожалуйста, можно я с тобой?

– Да вы что, все с ума сошли? Ты, я, Палли-на – все рвемся на эти гонки. Может, еще и на мотоциклах погоняемся?

– Если наденешь пояс с ромашками, тебя выберут и посадят сзади, возьми мой, это же так здорово – быть «ромашкой»…

Баби думает о том, что она выпила ромашковый чай, чтобы заснуть. И напрасно. Поднимает воротник куртки. Ей кажется, будто она сидит перед ведущим, участвует в викторине, придуманной специально для нее. Почему ты спешишь туда? Почему идешь в эту оранжерею, к букетам цветов в честь умерших? На улицу, где безбашенные парни рискуют найти тот же конец? Ответ кажется ей таким простым. Она идет предупредить Паллину, чтобы та вернулась до семи. Паллину – которая обожает бывать в кретинских местах. Паллину – которая ничего не знает по латыни. Паллину – которой она прямо-таки обожает подсказывать, даже если ей за это достается замечание. Да, она идет туда только ради Паллины, ради подруги. По крайней мере, в этом она себя усиленно убеждает.

– Даниела, последний раз тебе говорю. Кончай трепаться.

И выбегает, в волосах заколка со стразами, а сердце почему-то быстро колотится.