- Дайте я!

- Да ты же на ногах не стоишь.

- А вы поддержите.

Поддержали. С двух выстрелов он поразил все банки.

Уехал от нас пастух только через трое суток. Нет, не потому, что водка кончилась. Просто в то утро у меня родилась идея. Я сказал, что похмелиться дам только тогда, когда доедем до бригады. Ехать пришлось с бутылкой в руках.

Сейчас на полуостровах военных стало меньше, а территория превратилась в большой проходной двор. И бьют здесь бедных оленей из всех видов стрелкового оружия.

Дядя Миша поселился в одном из домов бывшей "четверки" и вместе со своим тезкой, нынешним бригадиром оленеводов Герасимовым, ведет настоящую войну с браконьерами. Естественно, "потери" несет только одна сторона. Не надо объяснять какая.

Мотка

При всей бедности оленеводы всегда угостят чаем и удивительно вкусным мясом. Подкрепиться надо, так как до следующей жилой точки 57 километров. Впрочем, это сегодня, а путешествуя лет этак сто назад мы могли попасть в гости в одну из финских семей, которые безбедно жили в богатом пастбищами урочище между ручьями Морозова и Полтын-йоки.

Бывший пограничник Иван Ромашов рассказывал:

- В тридцать девятом мы пришли на это место оборудовать заставу. Ну прямо рай какой-то. Травка, цветочки, коровы бродят. Ближе к ручью стоят два-три дома. На пороге одного из них лежит черный кот. Собачка подбежала к нам, принялась "ругать". И никого вокруг. Потом выяснилось: жившие там финны бросили все и убежали на свою сторону границы, в Пумманки.

Вот еще осталось в памяти: недалеко от финских домов были остатки казарм. Ходили слухи, что в восемнадцатый - двадцатый годы казармы принадлежали интервентам.

А рыбы сколько! Ложки-тарелки, бывало пройдешь по ручью с удочкой - и форельки с полведра..."

Подтверждаю, что Ромашов рассказывает не рыбацкие байки. В 1976 году сам видел, как матрос теплохода "Канин" Виктор Пономарев в небольшом озере часа за четыре поймал на удочку около трехсот форелин.

Впрочем, речь не о рыбе. Нас ждет гора Мотка. Она вторая по высоте на южном побережье Рыбачьего (285 метров). По пути к ней обратим внимание на остающуюся справа высоту Рока-Пахта. Во время второй мировой войны у подножья этой высоты занимала позиции сводная батарея, которой командовал будущий генерал-лейтенант Яков Скорбов. В ответ на посылаемые артиллеристами снаряды горные егеря "испахали" все вокруг бомбами. Но прошло время, и брустверы воронок от бомб стали питомником отличной морошки.

Гора Мотка не могла не привлечь внимание противовоздушной обороны. Волею тактики и стратегии, на беду солдат, офицеров, и их жен, в шестидесятые годы туда был определен один из зенитно-ракетных дивизионов. Прежде чем подняться на гору, снимем шапку перед теми, кто затащил на нее ракеты, кто нес боевые дежурства, - выше на Рыбачьем и Среднем никто не служил!

Когда стоишь на высоте триста метров, а внизу море, то совершенно не принимаешь во внимание пологие скаты горы. Кажется, пройдешь десять-двадцать метров - и обрыв. А когда ветер толкает тебя в спину к этому обрыву, появляется страх. Возникает желание уцепиться за что-нибудь и вжаться в скалы. Это летом, а зимой? Сколько раз я был на Мотке в то время, когда там нес службу дивизион, и постоянно поражался условиям жизни людей (они на грани возможного) и неописуемой красотой открывшейся взору панорамы. Тут всё на виду, от едва заметного вдали острова Кильдин до входа в Печенгский залив.

В годы войны на горе Мотка был командно-наблюдательный пункт. В книгах Константина Симонова он назван "орлиное гнездо". Сегодня о наблюдательном пункте напоминают лишь аккуратно выложенные замшелые камни.

С горы отлично видна губа Эйна, тоже одно из красивейших мест на полуостровах. Издревле губа славилась семужьими уловами и сочными травами. По переписи 1888 года на ее побережье проживало 10 финнов. Но не спешите искать фундаменты их домов. Они уничтожены войной. Люди в серых шинелях стали обживать Эйну с мая 1940 года, когда туда был передислоцирован 135-й стрелковый полк. С 1941 по 1944 год Эйна являлась главной базой снабжения рыбачинского гарнизона. В бухте стараниями саперов был устроен причал, который одним концом опирался на остов потопленного корабля "Персей". Торчащие из-под ила шпангоуты этого исторического судна при отливе видны и сегодня.

Генерал-лейтенант Я.Д. Скробов у остатков первенца советской морской науки судна "Персей". 1978 г.

На правом берегу реки Эйны есть кладбище. Это тоже памятное место. Здесь похоронены 27 матросов и офицеров, погибших во время войны.

С Эйны на восточную часть Рыбачьего можно добраться двумя дорогами: либо через полуостров по знаменитому "зубовскому тракту", либо вдоль берега по бездорожью, где (будьте уверены!) никого, кроме оленей, не встретишь.

Долой сомнения. В путь по бездорожью!

По нехоженым тропам

Осень 1986 года. Солнечный погожий день. Мы с мурманским поэтом, писателем и краеведом Владимиром Смирновым прощаемся с замполитом пограничной заставы капитаном Юрием Корнюшенковым. Капитан здорово помог нам, подбросив до Эйны на УАЗике. Он предлагает:

- Что вы ноги бить будете? Я еду на маяк, подброшу вас до Цып-Наволока. В пути форельки подергаем.

- Да-да, - трясет бородой Смирнов, но не перестает укладывать свой походный рюкзак.

Я его понимаю. Вчера в Озерко мы немного побаловались спиртным, и топать по горам да перевалам четыре десятка километров теперь будет тяжеловато. Но отступать нельзя, иначе эта часть полуострова так и останется необследованной.

Юрий перевез нас через брод на реке Эйна. Последний раз попытался "соблазнить" УАЗИКОМ, но не сумел и уехал, пожелав успеха. Мы с Владимиром двинулись к самой высокой на Рыбачьем горе, имеющей на карте отметку 299,5 м.

Дорога, что ведет от Эйны до губы Моче, ни под какое определение не подходит. Это что-то среднее между оленьей тропой и давним следом от вездехода.

Петляя по горным отрогам и болотам, тропа-след приводит нас к ручью и губе Моче. Путь нелегок. Владимир шутит:

- Знаешь, вместе с потом вышел и спирт. Давай перейдем на здоровый образ жизни и опустошим то, что у нас есть, только тогда, когда придем в Цып-Наволок.

Я согласно киваю головой, хотя знаю, что ни капли спиртного мы до конечной точки похода не донесем. И при этом вспоминаю кума Валерия Богданова, который по такому поводу говорил: "Где ты видел, чтобы у собаки на шее колбаса висела?".

Ручей Моче на вид невзрачный, но рыбный, в чем Смирнов тут же смог убедиться. В тот день, пройдя вдоль ручья до озера Моче, мы наловили килограммов десять кумжи и форели. Обследовали хорошо сохранившийся самолет типа "спитфайер", нашли еще один, предположительно "харрикейн".

Вернувшись, принялись за тщательное обследование губы. Место оказалось очень интересным. Горный ручей здесь как бы рассекает гранит и не течет, а вырывается к Мотовскому заливу. Справа от него находятся большие песчаные наносы и лужайки, вдоль и поперек истоптанные оленями, а слева - скалистые сопки. А берег губы обрывистый, малопригодный для осушки поморских судов.

Губу и ручей называют по-разному: кто Моче, кто Моча. В переводе с финского "Моччесь" значит "красивый", и стоит позавидовать тому, кто первым так метко назвал эту местность. Из истории известно, что поселение на Моче возникло в 1890 году. По-видимому, этот пятачок земли много людей прокормить не мог, ибо в 1909 году в губе было зафиксировано только два двора. Предположительно там жили норвежцы, которые по каким-то причинам оставили насиженное место в 1926 году.