- Вы, понимаете, съемку срываете... Что вы мне вчера обещали? Вы обещали солнечную погоду, понимаете... Без осадков! А дали что? Что вы мне дали, понимаете... Поглядите в окно! - Он ткнул рукой в сторону окна. - У вас есть окно? Полюбуйтесь, понимаете! Осадки, чтоб им пусто было! Полное небо осадков! Осадки, и никакого, понимаете, просвета...
На самом деле, небо затянуло тучами, и стал накрапывать дождь.
- Безобразие, понимаете... - ругнулся он в последний раз, соскочил со стола и порывисто обнял и поцеловал Максима Валерьяновича: - Здрасте, дорогой! Вот ругался с этими... как их... с вещунами погоды...
- Синоптики? - усмехнулся Максим Валерьянович.
- Во-во!.. Синоптиками... Оракулы чертовы, понимаете... - Он погрозил пальцем телефону. - Не можете, так хоть голову не морочьте! У меня, понимаете, Юлю послезавтра "Ленфильм" забирает. Уж билет на самолет есть, а я еще натуру не снял из-за них... из-за этих вот, понимаете, осадков... Придется сегодня снова снимать в павильоне... Все уже там... Бежим... Быстренько...
- Да вот тут у хлопцев одно дело... - начал было Максим Валерьянович, но "Поцелуйте меня, друзья!" очень вежливо перебил его:
- Простите, дорогой... потом... потом! - Он умоляюще приложил руку к груди и склонил голову. - После съемки... Все дела после съемки... Самое неотложное дело сейчас - съемка... Быстренько на площадку... На площадку! И вы тоже... Я вас приглашаю, дорогие мои, - повернулся он к нам. - Только, конечно, чтоб тихо, понимаете, чтоб... не то, понимаете...
Максим Валерьянович весело глянул на нас:
- А что? Идемте... Вы же на съемках, наверно, еще не бывали? Так вам будет интересно... Хотите?
Конечно, мы сразу согласились. А Валька не сдержалась и даже подскочила, хлопнув в ладоши: "Ой, как здорово!" Ява гордо посмотрел на нее: как-никак, а это благодаря нам она попала на киностудию, да еще и на съемки, а то, хоть и живет в Киеве, съемок сроду не видала.
И снова пошли мы длинным коридором.
Я шел и думал: "И что это за синоптики, которые не могут самый обычный дождь угадать! У нас на селе каждая бабуля за три дня вперед вам дождь предскажет. Примет же верных сколько хочешь. И по тому, как ветер крутит - на порог или с порога. И как куры себя ведут. И как солнце садится... А иногда деревья подсказывают... Завели бы себе на метеостанции кур - и хлопот бы не знали! Не срывали бы тогда киносъемок!" Тут мы спустились вниз и очутились будто в гигантском цехе какого-то завода. Потолок вверху почти не видно... И мы все сразу какие-то маленькие-маленькие стали... Идем, идем, идем - и конца нет.
Навстречу нам семенил, цокая по цементному полу, какой-то худенький лысый человечек. Еще издали он замахал руками и закричал:
- Привет, Витя!
- Здравствуй, Женя! - воскликнул "Поцелуйте меня, друзья!".
А когда мы приблизились, престарелый Витя обнял престарелого Женю, и они расцеловались. Потом он поцеловал Максима Валерьяновича. Я уже боялся, что он и нас начнет целовать, но тот лишь помахал нам рукой и сказал:
- Привет, старики!
Мы невольно усмехнулись: пожилой человек, который уже наверняка имеет внуков, у него - Витя, а мы - старики...
Все наоборот!
Сам Женя был, должно быть, еще старше Вити, и не только потому, что вокруг его лысины, как камыш вокруг озера, торчали вихры седых волос (у Вити ни одной седой волосинки!). Все лицо Жени было в больших морщинах - как печеное яблоко. Но это были какие-то очень интересные морщины. Они все будто лучились от глаз. И потому лицо его все время сияло и смеялось. А черные с искоркой глаза бегали, как мышата.
Короче говоря, он был очень симпатичным.
Я заметил, что он, когда еще бежал нам навстречу, взглядом нацелился почему-то на нас с Явой, И когда целовался с Витей и Максимом Валерьяновичем, тоже не сводил взгляда с нас. А как только поздоровался, сразу же накинулся на Витю, кивая в нашу сторону:
- Кто это? Чьи они?
Витя пожал плечами и посмотрел на Максима Валерьяновича.
- Мои, - заулыбался Максим Валерьянович.
- Они у тебя снимаются? - снова накинулся Женя на Витю.
Тот отрицательно покачал головой.
- Так чего же ты молчишь! - выпалил Женя. - Они же мне вот так, - он провел себе ладонью по шее, - нужны! Это ж такой типаж! У меня же завтра массовка. Я мечтал о таких хлопцах! Старики, я вас очень прошу! - Он приложил руку к груди. - Я вас просто умоляю! Я пришлю за вами машину! Завтра... в двенадцать часов... на съемку... сюда в студию... Я договорюсь с вашими отцами... Всего на один день... Где вы живете? - Он уже вынул из кармана блокнот. - Если сможете, приводите еще одного-двух мальчиков... - говорил он, записывая адрес. - В половине двенадцатого за вами приедет мой ассистент... Договорились... Прекрасно, прекрасно... Привет! До завтра.
И только когда он отбежал, я наконец взял в толк, что нас - меня и Яву - пригласили сниматься в фильме, что завтра, буквально завтра, мы станем киноартистами и наши мордахи увидит весь Советский Союз, а может, даже и весь мир, что, короче говоря, как в сказке сбывается то, о чем мы могли только мечтать... Ой! Буль-буль-буль! Что-то радостно забулькало, загудело и засвистело у меня внутри - так гудит и свистит самовар, закипая... Еще немного - и у меня из носа пойдет пар от бурлящей радости... Я глядел на Яву - такого радостно-глуповатого лица я еще не видел ни разу...
- Ну вот! Я вас поздравляю! - весело сказал Максим Валерьянович. - Оказывается, режиссеру Евгению Михайловичу вы были до зарезу нужны. И завтра уже будете сниматься... Кино, братцы, великая вещь!
- Важнейшее из искусств! - с гордостью сказал Ява.
- Я так рада за вас!.. - тонким, дрожащим голосом сказала Валька. Она завидовала, она безумно завидовала нам. Никогда, должно быть, она не жалела так, как сегодня, что она - не мальчишка.
- Ничего, в другой раз будут нужны девчата... Вот увидишь! - сказал я тоном, каким говорят с маленькими детьми или с больными. Я был великодушный. В душе моей порхали бабочки...
Мы свернули влево в маленькую дверь и очутились в огромном темном зале. Мы долго петляли почти наугад среди каких-то перегородок и сооружений, спотыкаясь о толстые резиновые кабели. Наконец вышли на ярко освещенную площадку... Ух ты! На площадке стоял самолет!.. То есть не весь самолет, а часть самолета. Передний салон разрезанного вдоль "ТУ-104"... Но все, как в настоящем самолете: и кресла, и иллюминаторы, и все-все (я ведь летал, знаю). Съемка еще не началась, и пассажиры, и стюардесса, и пилоты спокойно прохаживались вдоль площадки. Возле огромных прожекторов на подставках суетились люди в спецовках. А по рельсам, что тянулись вдоль самолета, парень в клетчатой рубашке медленно двигал тележку, на которой стоял киноаппарат. К аппарату припал мужчина в черном халате.
- Выключить четвертый! - крикнул он, как раз когда мы подходили.
Что-то щелкнуло, и один из прожекторов, что стоял наверху на каком-то мостике, погас...
Ох как тут интересно! Да еще и самолет! (Как будто на студии знали, что я будущий летчик.) И меня охватила волна бурной радости... Все здесь было таким необычным и праздничным, что чувствовали мы себя прямо как на собственных именинах, когда гости уже собрались и садятся за стол. Я не мог устоять на месте от мысли, что сейчас начнется самое интересное - киносъемка.
- Где Вася? - сквозь зубы процедил "Поцелуйте меня, друзья!". - Снова опаздывает?.. Ну что ж, сядем и будем его дожидаться. - Он резко опустился на стул, уперся руками в колени и замер с каменным лицом.
Но не прошло и минуты, как на площадку выбежал из темноты запыхавшийся молодой человек в форме летчика:
- Виктор Васильевич, извините! Извините! Часы... стали... Я не виноват... Забыл завести...
"А мои? - вдруг подумал я. - Я ведь тоже не заводил. А надо регулярно заводить... Отец вон каждый день заводит. А то еще сломаются... Нужно завести..."
Я сунул руку в карман...
Мне показалось, что огромный прожектор падает на меня... Я пошатнулся...