– Девочка, где твоя тренированная совесть?– накидывается на него Кеша.– Не ты ли первый о старшине заговорил?

– Ты, я... С тобой всегда влипнешь.

Вскоре от забора до забора территория смеялась. Даже умирала со смеху над неучтивыми болтунами. Калинкин пошел докладывать об этом старшине, а Кеша двинул в казарму.

Как только он появляется на пороге, дневальный Залошвили кричит ему, держа над головой письмо:

– Пляши, дорогой, лезгинку заказываю!

Кеша по опыту знает, что отделаться от Залошвили немыслимо. Придется исполнить. Моментально собирается толпа.

– Скажи хоть, от кого,– просит Кеша, чтобы не танцевать за здорово живешь.

– Э-э, дорогой, так нельзя. Танцуй лезгинку – узнаешь. От хорошего человека, от дэвушки!

– Да не умею я твою лезгинку!

– Лезгинку все умеют. Нужно немножко настроения, немножко желания и немножко вставать на носки. Кацо, делай круг!

Парни с удовольствием заключают Кешу в круг.

– Князь, не стесняйся!

– Хороший человек написал, очень хороший!..

Залошвили напевает удалую кавказскую мелодию, парни дружно хлопают в ладоши, и Кеша исполняет какую-то дикую помесь «Барыни» с шейком. Зрители покатываются со смеху, а Залошвили даже взвизгивает от восторга.

– Дети, дети! По какому случаю концерт?

Залошвили мог бы перед кем угодно поклясться, что дверь в казарму не открывалась. А парни могли бы поклясться, что Залошвили никогда не врет. Остается одно: старшина обладает секретом, как просачиваться сквозь стену.

– Залошвили, вы снова свою лезгинку организовали? Неподходящее это место – у тумбочки дневального.

В том, что у старшины испорченное настроение, виноват Князь и только он. У всех на языке старшинская старость. Заочно его, конечно, давно списали в запас и удивляются теперь: чего он тут крутится под ногами? Однажды он случайно услышал, как молодой проверяющий из штаба дивизии спросил кого-то из офицеров: «А Тура вы вроде музейного экспоната держите?» Да и комбат всякие намеки делает, что старость, мол, покой любит. Ладно уж, сделаю вам великое удовольствие...

Да, пора, пора на бессрочный привал.

Письмо – можете себе представить?– от Галки. Кеша ловит себя на мысли, что уже не ждал его, и сейчас даже не может решить, стоит ли оно его искрометного танца.

Князь забивается в угол курилки и нетерпеливо распечатывает конверт. Ему не нравится, что на обратной стороне листка, вырванного из тетради,– зачеркнутые формулы, замалеванные строчки, какие-то каракули. Почему бы ей в таком случае не написать ему на оберточной бумаге с жирными пятнами?

«Здравствуй, Кеша! Извини, что долго не отвечала. Я теперь учусь в институте, и мы всем курсом были на картошке, так что твое шутовское письмо получила только вчера. Даже не знаю, почему решила отвечать...»

– Я вам пишу, чего же боле,– декламирует Калинкин, пытаясь заглянуть в письмо.

– Брысь!

– Князь, давай вслух, чего уж там,– подшучивают парни.

Кеша грозит им кулаком и выходит на крыльцо казармы. Можно подумать, что в руках у него не письмо, а граммофонная пластинка: он читает, а всем слышно.

«...Если когда-нибудь будешь писать девушкам письма, то не ври так безбожно...»

– Подумаешь,– бормочет Князь.

Ему не по душе менторский тон Галки. Сплошное ругательство, а не письмо. Можно подумать, что ей приятно отчитывать всяких непутевых, которые дошли до такого нахальства, что пишут ей шутовские письма.

«...Представляю, с каким самозабвением ты врал! Даже не вспомнил, что мой отец военный, и я представляю себе солдатскую службу. Когда я показала отцу твое сочинение на вольную тему, он чуть со смеху не умер. Думаешь, я не догадываюсь, на каком ты счету у своего начальства? Ну, ладно, я не собираюсь тебя перевоспитывать. Что касается меня, то я живу нормально, чего и тебе желаю. Больше мне не пиши, не теряй времени. Все. Галя».

На пороге появляется Калинкин. Взглянув на злое Кешино лицо, он говорит:

– Князь, неужели полный отлуп?

– Что ты понимаешь в этом деле?– психует Кеша.– И вообще, чего ты ко мне привязался? Ты же клялся, что больше не подойдешь ко мне!

– Ничего, она тебе еще вправит мозги,– посмеивается Калинкин, не обращая внимания на злые Кешины слова.

– Да если хочешь знать, я ей случайно написал, ради хохмы!– кипятится Кеша.

– Заливай! Видели мы таких зайцев.

– Да?!– не на шутку заводится Князь.– А ты это видал?

Он быстро достает из нагрудного кармана Галкину фотографию и рвет ее на клочки.

– Ты что, с ума сошел?– кричит Калинкин.– Вот ненормальный! Хоть бы посмотреть дал.

– На, смотри!– Кеша ловко сует обрывки фотокарточки Калинкину за пазуху и уходит.

– Кеша, я ж не хотел,– оправдывается вдогонку Калинкин.

Он достает из-за пазухи обрывки и разглядывает самый крупный. На нем – глаз, половина носа и край локона. Заинтересовавшись, Калинкин составляет на скамейке клочки.

– Ненормальный,– ворчит он.– Такую красотку в расход пустил...

Кеша не чувствует никакого раскаяния. Зачем ему сержанты в юбках? С него хватит и одного. Другое дело – Женя. У нее папочка тоже военным, но сама она в сержанты не собирается. Уж она не станет строить из себя черт знает что в золоченой рамке.

Кешины мысли полностью переключаются на Женю, а Галка словно бы остается на другом берегу, куда Кеша больше не поплывет. Одна беда: Женя, наверно, и не вспоминает о каком-то там князе Иннокентии. Увидеться бы с ней. Он уже не будет олухом царя небесного, он знает теперь, о чем с ней говорить.

«А если ей написать?– осеняет Кешу.– На школу. Это мысль! Без трепа, конечно, написать, тут же совсем другой случай...»

Кеша идет в Ленинскую комнату, садится за стол и начинает царапать письмо. Но нужные слова никак не хотят выползать из головы. До чего же трудно выкладывать на бумагу то, что гнездится у тебя в душе!.. Начало никак не выходит. Кеша комкает лист за листом и рассовывает их по карманам – боится забыть на потеху ребятам.

Наконец Кеше удается выразить свои чувства более-менее сносно. Поставив точку, он только тут замечает, что в другом углу сидит Калинкин и тоже катает письмо.

– Я же говорил, что напишешь ей, заяц,– ехидно замечает Калинкин.– Все вы такие.

– Да не ей написал, балда! Другой.