Через какое–то время у себя дома пробудилась и Бренда, выслушала сообщение на автоответчике, оставленное Мэгги в 6.47, и сказала Робби:

– Не знай я Мэгги, подумала бы, что она надралась или под кайфом.

– Почему?

– Странный у нее был голос.

– В каком смысле – странный?

– Ну, какой–то глупый, что ли…

– Может, просто радостный. Пасха же.

Бренда перезвонила Мэгги, но та не ответила.

Проезжая по городу, залитому утренним солнцем, Мэгги смотрела по сторонам и поражалась тому, что в Бирмингем пришла весна, а она и не заметила. Цвели кизил и азалии, в каждом дворе кивали бело–желтыми головами нарциссы. Она опустила стекла. Воздух пах чудесной свежестью. Вдыхать – разве это уже не чудо? Все было чудесным. Она включила радио – транслировали органную музыку из баптистской церкви на Саус–сайд, – и пела вместе с хором. Наверное, так же рождественским утром чувствовал себя Скрудж[29], только утро пасхальное.

Мэгги осознала, что изменилась она, а не мир. Птицы так же чирикали, небо было таким же синим, кизил всегда цвел весной, а звезды зажигались по ночам. Новым было то, что она до сих пор здесь и может все это видеть.

Она остановилась у цветочного лотка и купила дюжину белых роз. На кладбище, подойдя к могиле родителей, удивилась, увидев прекрасный, большой букет. На карточке надпись: «С Пасхой. С любовью, Маргарет». От нее. Она совершенно забыла, а вот женщина из цветочного магазина «Бонтон» доставила букет вовремя, как и обещала. Оглядывая кладбище, Маргарет поняла, как должна быть счастлива. Ее бы здесь не было, если бы не выставили на продажу «Гребешок», если бы ее не сбил грузовик с матрасами, если бы Бренда не испугалась, что у нее сердечный приступ, и если бы сама она не наелась накануне острых хот–догов и не увидела кошмар. Она была счастливейшим человеком в мире, а думала всегда наоборот.

Сколько людей, лежащих сейчас в этих могилах, были бы рады прожить еще один год, еще один день и даже час. Какой же неблагодарной надо быть, чтобы отказаться и вышвырнуть оставленное ей время. Как можно было додуматься до такого! Ну да, жизнь не всегда чудесна и прекрасна. Ну и что, что она не умеет ухаживать за кустами черной смородины, правильно выставить программу в микроволновке или освоить параллельную парковку. Кому какая разница, правильно ли у нее сложена салфетка на столе и с той ли стороны лежат вилка и нож? Да кого это заботит?

И вдруг ей понравился собственный возраст. Не надо выглядеть идеально, да и быть идеальной тоже не надо. Ура! А сколько льгот ее ждет! Ну и что с того, что она боялась старости? Подумаешь, большое дело, кто не боится–то. Все сидим в одной лодке. Теперь она расслабится и позволит себе стареть. Ну станет она носить туфли с каблуком не три с половиной, а два дюйма, что с того? У нее ноги болят. И вообще, почему не позволить себе иногда кусочек торта. А еще она впредь станет ходить только туда, куда ей хочется. Подать сюда памперсы для взрослых! Да здравствуют шишки на ногах и средство от запоров! И если она любит старые фильмы и красивую музыку, кому это мешает?

Хейзел всегда говорила: «Если ты дышишь, еще не все потеряно». И была права. Сама жизнь стоит того, чтобы жить, и сколько бы ей ни осталось, она будет радоваться каждой минуте, и плевать на морщины. Отличная идея! Гоpa с плеч. Она снова опустила взгляд, чтобы посмотреть на цветы, и кое–что заметила. Нагнулась и сорвала клевер с четырьмя листками прямо возле тротуара. И засмеялась. Теперь уж не ошибешься – Хейзел.

Бебс Бингингтон встретила мистера и миссис Троуп, своих клиентов из Техаса, украденных, кстати, у Дотти Фигг, чтобы отвезти их в аэропорт, и они попросили заехать на несколько минут в Эйвон–Террас посмотреть стандартный дом, чтобы еще раз перед отъездом оценить размеры комнат. Бебс пыталась дозвониться до Мэгги по домашнему и по мобильному телефонам, но безуспешно, решила, что той нет дома, и поехала к ней без предупреждения. Несколько раз постучала, никто не ответил, тогда она воспользовалась ключом из почтового ящика. Пока покупатели ходили и замеряли стены под мебель, она присела в кухне. И тут на кипе газет заметила голубой конверт с надписью: «Тому, кого это может касаться». Надо прочесть, вдруг там инструкции для агентов.

На кладбище, как всегда пасхальным утром, стали съезжаться люди с цветами. Мэгги и забыла, как красиво на Пасху наряжают детей. Подойдя к машине, услышала, как мобильный вызванивает мелодию «Я ищу клевер с четырьмя листочками», – и засмеялась, поскольку как раз держала в руке такой клевер. Наверное, Бренда звонит.

– Алло. Веселой Пасхи!

– Мэгги?

– Да?

– Где тебя черти носят?

– На кладбище.

– Господи Иисусе!

– Кто это?

– Бебс Бингингтон. Ты не наделала глупостей, надеюсь?

– Что?

– Ничего не приняла?

– Ты о чем?

– Как это о чем! Я твою записку прочла.

– Какую записку?

– Которую ты оставила на кухне.

– На какой кухне?

– На своей, идиотка!

– На моей кухне? Что ты делаешь на моей кухне? Какая записка? Я не оставляла тебе записок…

– Тут сказано: «Тому, кого это может касаться».

У Мэгги сердце ухнуло в пятки. Только не это. А ведь она только что подумала, что конец будет счастливым.

Бебс продолжала тираду:

– Да что у тебя с головой – такие записки оставлять? Совсем рехнулась? Я уже собиралась в полицию звонить.

Мэгги охватила паника.

– Подожди, пожалуйста, ничего не делай, я приеду и все объясню.

– Нет у меня времени тебя дожидаться, я клиентов в аэропорт везу. А тебе лечиться нужно. – И повесила трубку.

Миссис Троуп услышала, как Бебс кричит в кухне, вошла и спросила:

– Что–то случилось?

Бебс склонила на сторону голову и сказала с поддельным южным акцентом:

– Что вы, дорогуша, ровным счетом ничего.

Мэгги сидела с телефоном в руке, лихорадочно соображая, что делать. Попробовала перезвонить Бебс, но та не брала трубку. В мире столько людей, ну почему ее письмо обнаружила именно Бебс? Она же теперь всему свету разболтает, это все равно что выложить несчастное письмо в Интернете. Нужно остановить ее, пока не поздно. Мэгги завела машину и рванула в аэропорт на предельной скорости. Приехав, припарковалась напротив терминала «Саусвест Эйрлайнс» и стала ждать. В аэропорту было почти пусто. Пасха ведь, и полицейские не заставили ее убрать машину с дороги, как обычно. Через четверть часа подъехала Бебс в своем большом серебристом «лексусе» и выпустила клиентов. Мэгги подошла, когда Бебс, улыбаясь, махала на прощанье ручкой. Но едва клиенты скрылись за стеклянными дверями, Бебс обернулась и гневно посмотрела на Мэгги:

– Какого черта ты тут делаешь?

Мэгги склонилась к открытому окну со стороны пассажира:

– Прошу тебя, мне нужно объясниться. Мы можем поговорить минутку?

Бебс резво блокировала все двери:

– Нет! В машину я тебя не пущу. Ты сумасшедшая, вдруг у тебя нож или пистолет.

Мэгги отступила.

– Хорошо, ладно, но, пожалуйста, давай зайдем куда–нибудь поговорим. Я должна объяснить насчет письма. Пожалуйста… Ненадолго. Позволь, я куплю тебе выпить или кофе. Пять минут, не дольше, обещаю. Просто выслушай меня, а дальше поступай как знаешь.

Бебс посверлила ее взглядом, потом глянула на часы и тяжко вздохнула:

– Ой, ладно, но после этого я еду в Совет директоров риелторов и требую, чтобы тебя лишили лицензии. Куда хочешь поехать?

– Неважно. Ты выбирай.

– Погоди–ка. Да ведь Пасха, все закрыто. Нет, не выйдет.

Мэгги отчаянно искала выход.

– Встретимся в «Руфь Крис» возле гостиницы посольства. Я знаю, они открыты. Буду тебя там ждать.

Мэгги побежала, запрыгнула в машину, помчалась через весь город и прибыла к ресторану первая. Заведение было открыто, и там подавали прекрасный пасхальный завтрак, но еда не интересовала Мэгги. Она сидела за столиком и тряслась: вдруг вместо Бебс войдут люди в белых халатах и увезут ее. Но к ее облегчению, через несколько минут вошла Бебс и плюхнулась на стул напротив. Мэгги дико нервничала и, когда подошел официант, сказала: