Таких отдельно действующих групп под термином «по особому заданию в здешних краях» «короли белорусских лесов» Сабуровы, Маликовы, Шитовы и им подобные расплодили видимо-невидимо. Эти группы, уходя [для действий] на коммуникациях, на организацию новых отрядов, на «выпалку оружия», нередко не появлялись в соединении многими месяцами и, имея командирами несерьезн[ых] людей, ставали на путь полубандитизма[231]. В то же время штабы и командные пункты этих соединений находятся в глубине белорусских лесов и не имеют возможности ни руководить, ни воспитывать своих партизан. На мой взгляд, от действий этих групп не столько было пользы, сколько политического ущерба партизанскому движению. Кроме того, такого пошиба группы — неизбежные зародыши будущего послевоенного бандитизма. Люди, привыкшие [к] мародерству, к легкой поживе, — это будущие бандиты.

Неудивительно, что я был поражен размахом того грабежа, который чинили местные партизаны в Эмильчино. Под квартиру я занял дом священника, отца Николая. Во всем довольно обширном доме целый хаос: у него отобрали было все вещи, мебель перевернута, посуда частично побита, квартира не топлена. У него отняли лошадей. К[омандир] гр[уппы] п[артизанского] о[тряда] им. Дзержинского требовал 30 000 рублей советскими знаками в помощь Красной армии. Я прошел ряд прилегающих квартир, где обнаружилось то же самое. В большинстве домов жителей не оказалось, разбежались, спасаясь от произвола.

В г[ороде] Эмильчино оказалось все хозяйство исправным: 2 электростанции, 2 паровых мельницы, пекарня, баня с дезкамерой, кинотеатр со стационар[ной] звукоустановкой и двумя кинокартинами на полном ходу, типография с мощными типографскими машинами и обилием русского и украинского шрифтов и краски, огромные склады различного зерна — 500 000 пудов, склад с овощами, сенопункт, склад сушеных фруктов, сахар, соль, писчая бумага.

Внутри и вокруг города были многочисленные доты, дзоты и бункера. Занял город соединением, и, выставив пулеметы в дотах, мы написали приказ по гарнизону, который отпечатали в городской типографии и расклеили по городу. От местных жителей узнали, что еще за неделю до нашего прибытия местная комендатура располагала данными о том, что от Киева идет соединение героя СССР Наумова и разбивает на своем пути все препятствия.

Еще тогда немцы думали об уходе. Появление нашей разведки в районе Подлубы заставило противника кинуть и Середы, сильно укрепленные пункты. Паника быстро передалась на двухтысячный эмильчинский гарнизон и привела к быстрой его эвакуации. В ходе сборов и формирования обозов выяснилось, что некоторые немецкие и полицейские семьи были забыты, и тогда поступил приказ сбросить в реку 15 возов с боеприпасами и некоторое оружие. Немцы также не успели угнать с города скот, который поспешно был разведен населением. Жители показали, куда немцы бросили боеприпасы, и я приказал отрядам заняться добычей их с шестиметровой глубины; ребята много-много дней тискали баграми цинковые банки — коробки с патронами, прокалывая острыми наконечниками цинк. Всего было извлечено около 150 000 штук патрон[ов], мины, несколько пулеметов. Достав патроны, я решил не уходить с Эмильчино, пока Москва не пришлет толу, патрон[ов] [к] ПТР, медикаментов, радиопитания и радиодокументов[232]. Соединение было здесь обеспечено всем необходимым. Для приема самолетов был налицо городской аэродром, о чем я доложил Москве. На второй день нашего прибытия в город немецкий батальон 8-й танковой дивизии пытался войти в Эмильчино, но было уже поздно, я успел раньше. Бой вел один «Червонный отряд», и противник с того дня стал обходить наш город.

Город уже жил нормально. Начали работать электростанции, театр, мельницы, пекарня, баня. Жители города и прилагающих сел в течение двух недель носили и возили хлеб со складов. Все партизанские соединения и отряды потянулись в город за хлебом; стали испрашивать соли, сахару, табаку, овса, муки, гороху — одним словом, перешли на обеспечение в соединение Наумова. Шитовцы даже испросили необходимых материалов (имелись в виду оконные рамы, плиты и рамы, двери, то есть разрушение города). В этом пришлось отказать, так как я в своем приказе призывал выходить из землянок для сохранения украинских городов и сел.

Следует отдать дань справедливости «королям лесов», они не изменили своей тактике и ни одно соединение не вышло из лесов, не приблизилось ко мне ни на один шаг.

Все они, несмотря на указание Украинского штаба, оставались в землянках, высылая бесконечные транспорты в Эмильчино за хлебом и присылая любезные пожелания новых успехов. Вот они. […][233]

7 декабря 1943 г.

Малая Глумча. Соединение отходит на запад. Впереди трудный путь. Нужно пройти зону опустошения — Городницкий район, где все села выжжены немцами. Ни продовольствия, ни фуража, [ни] квартир для размещения людей нет. И так будет до р[еки] Случь, а что ожидает там — неизвестно. У меня нет продовольственных запасов. При таких условиях легче было бы маневрировать в богатых районах Украины, южнее асфальта Новоград-Волынский — Ровно. Но в бою с танками за Эмильчино израсходовали все боеприпасы, и бронебойные патроны и бронебойки превратились в простые палки, а без них появляться в степях Украины, у главных коммуникаций — ничем не оправдываемый риск.

Вчера приказал подготовиться к маршу. Следовало обеспечить отряды фуражом на 3 суток, продовольствием на 7 суток. Запас муки был вывезен из Эмильчино, где я своевременно давал задание запастись мукой, остальное было взято [в] Янча-Рудня. Таким способом везем с собой овес и сено, гоним коров, волов. Марши запланированные небольшие — 20–25 км на день, так как земля остылая и голая, конский состав следует беречь.

В предвидении ночевок в лесу приказал сформировать саперные взводы — иметь топоры, пилы, лопаты, ломы. Пока кончилась роскошная жизнь в городе. 3 недели жили в Эмильчино, где имели все бытовые и хозяйственные условия. Дело дошло до того, что начали делать масло, ситро, пиво. Отдохнули на славу.

В 2.00 5.12.[1943] противник силою до 3000 [человек] пехоты окружил Эмильчино и при поддержке 17 танков и батареи полковых орудий атаковал нас. Отряды под грохот артиллерии и минометов, сильно огрызаясь, отошли на Рудню-Подлубецкую. Противник танками и пехотою преследовал [нас] до леса. Город сдан противнику не даром. Большие потери немцы понесли в живой силе и 3 средних танка. Под угрозой прорыва танков на Рудню-Подлубецкую приказал сжечь мосты.

Я знал, что «Червонному» п[артизанскому] о[тряду] из-за этого придется бросить пушку в реке, но это легче, чем преследование танками на чистом поле отходящей пехоты. Пушка была брошена в реку, замок вынут и сохранен. По занятию г[орода] Эмильчино пр[отивни]к проводит дополнительные окопные работы, поставил сильные гарнизоны [в] с[елах] Кулеши, Середы, Нитино и послал экспедицию против партизан на Городницу. Нас оставил в покое, но у нас нечем было бить ихние танки.

Москва не шлет самолетов, хотя погода стоит отличная. Пара ящиков патронов к ПТР сделала меня бы во сто крат смелее, а пока я буду трусливо ходить по лесам. Такова судьба! Противник опять увязался за мной, — следует решительно оторваться.

Мой комиссар, подп[олковни]к Кищинский, остановился сегодня у толковой хозяйки, веселой женщины Проценко Агрипины, к которой собираются вечерами соседки, обмениваются новостями. Их более всего интересуют вопросы партизанского движения, так как их мужья находятся в Красной армии или в партизанах. Из беседы с этими женщинами мы узнали, что о соединении Наумова они знали задолго до нашего прибытия от казаков, стоявших в м[естечке] Эмильчино и с[еле] Подлубы.

Казаки говорили о нас, оказывается, невероятные истории: «От Киева идет банда Наумова численностью в 17 тысяч человек, которая на своем пути сметает все, и ничто ее не может удержать». Говорили, что Наумовская банда идет прямо на Эмильчино и на своем пути сметает все, что ей подается, и всех убивает. Рассказывали про бои в различных местах и высказывали настроение эвакуироваться. Из беседы с женщинами стало ясным, что противник силою свыше 2500 чел[овек] бежал от нас панически, бросил склады зерна, овощей, сена, боеприпасы и прочее.