Эмигранты подлежали процентной норме в вопросе о труде, не имели всех прав по законам о социальной помощи и т. д. Следует отметить, что Германия, по сравнению с другими странами, чинила беженцам наименьшие бюрократические препятствия.
В то же время эмигранты платили все налоги, к которым прибавлялся дополнительный налог за свидетельство о личности. С 1936 года во Франции к эмигрантам стали применять понятие «апатридов» и как таковых обязывать воинской повинностью, не дав при этом никакой правовой компенсации[66].
Положение эмигрантов осложнилось в правовом и психологическом отношении после того, как начиная с 1924 года европейские державы стали устанавливать дипломатические отношения с СССР. Еще большим ударом для эмигрантов было принятие СССР в Лигу Наций в 1934 году.
В социальном отношении ситуация ухудшилась в период мирового экономического кризиса (Великой депрессии) 1929–1933 годов. Кризис был уникален по своей глубине. Промышленное производство было отброшено к уровню начала века, число безработных в странах Запада приблизилось к 30 миллионам. Безработица прежде всего коснулась лиц, не имеющих гражданства. Все эти факты в совокупности подталкивали белоэмигрантов к выводу, что они являются свидетелями фиаско либерально-демократических основ построения общества. Все больший интерес у них вызывали авторитарные режимы Муссолини в Италии, Салазара в Португалии, Гитлера в Германии. Во время гражданской войны в Испании многие открыто сочувствовали Франко.
На Пиренеях и Апеннинах сформировалась небольшая по сравнению с Центральной и Юго-Восточной Европой диаспора эмигрантов из России. Поэтому интерес к политическим событиям в этих регионах был скорее теоретическим. Но в Германии в 1919–1921 годах находилось от 250 до 300 тысяч эмигрантов из России. К 1922–1923 годам их число возросло до 600 тысяч, из которых 360 тысяч проживало в Берлине. Кроме того, Берлин превратился в один из главных культурных центров российской эмиграции. Там были выгодны типографские работы. К 1924 году из 130 русских эмигрантских издательств 87 находились в Берлине. Годовая продукция русских книг в Германии превысила число немецких[67].
После поражения в Первой мировой войне Германия оказалась в ужасающем положении. По Версальскому мирному договору, подписанному державами-победительницами 28 июня 1919 года, Германия потеряла 67,3 тысячи квадратных километров территории в Европе, что составляло 1/8 часть ее территории. Эльзас и Лотарингия переходили к Франции. Германия теряла все колонии. Ей было запрещено иметь авиацию, подводный флот и крупные бронированные корабли, производить самолеты и дирижабли, броневики и танки, химическое оружие. Она имела право только на 100-тысячную армию в составе семи пехотных и трех кавалерийских дивизий. Введение всеобщей воинской обязанности запрещалось. Германия не имела права размещать гарнизоны в Рейнской области. К 1921 году был установлен общий объем репараций в 132 миллиарда золотых марок, которые Германия должна была выплатить Антанте. Из этих денег 5 % должна была получить Франция. Державы-победительницы руководствовались принципом: «Побежденный платит за все».
В психологическом отношении положение немцев, и прежде всего ветеранов кайзеровской армии, оказалось сродни положению их недавних противников — ветеранов Русской императорской армии. И те и другие чувствовали себя оскорбленными. И для тех и для других было характерно стремление к реваншу.
Стабилизация германской экономики, совпавшая с приходом Гитлера к власти, дала возможность выходцам из России, проживающим в Германии, решить многие социальные проблемы. Эмигрантские общественные и политические организации помогали своим соотечественникам покинуть Францию, Бельгию и другие страны российского рассеяния, чтобы переселиться в рейх. Здесь были реальные шансы найти работу и соответственно обрести социальный статус в обществе. «Совершенно естественно, — писал „Военный журналист“, — что белый эмигрант, не принявший марксизма, с оружием в руках боровшийся с ним, узнав подлинную демократию на собственной шкуре, стал „фашистом“»[68]. Помимо симпатий к Гитлеру, имевших социально-экономическую первопричину, были и идейные соображения: безусловный антикоммунизм германского диктатора, взятый им курс на построение имперской государственности, культивирование национального вопроса в Третьем рейхе.
В названии партии Гитлера присутствуют слова «социалистическая» и «рабочая», что по идее должно было оттолкнуть белогвардейцев. Но, во-первых, белоэмигрантам, сохранившим к концу 1930-х годов решимость вести борьбу с большевизмом, выбирать союзников и покровителей было все равно не из кого.
Во-вторых, эмигранты из правого лагеря из-за тяжелого материального положения проявляли все больший интерес к вопросам социальной политики. Пример тому — возникновение Российского национального и социального движения. Тезис о том, что труд будет являться почетным правом и обязанностью всех граждан освобожденной от большевиков России, присутствует в программах многих партий российского зарубежья. Весьма показательно в связи с этим название одной из организаций — Национально-трудовой союз. Слова «социалистическая» и «рабочая» в названии НСДАП при желании можно было трактовать как «социальная» и «трудовая».
В-третьих, среди российской военной эмиграции наметилась достаточно устойчивая тенденция обходить вниманием неприятные моменты. Так, эмигранты из правого лагеря игнорировали высказывания вождей рейха о славянах вообще и о русских в частности как о представителях «низшей расы». Справедливости ради следует отметить, что в Германии было запрещено переводить на русский язык «Майн кампф» Гитлера, «Мифы двадцатого века» Розенберга и речи партийных вождей, содержавшие нападки на русских. Однако российское офицерство могло ознакомиться с текстами и на языке оригинала, но такого стремления в массе своей не проявляло. Такое стремление было более характерно для эмигрантской молодежи. Вместе с тем вожди национал-социализма порою заявляли, что политика Германии не идет вразрез с интересами национальной России. В 1936 году Гитлер провел прямое различие между Россией и большевизмом[69].
Определенную психологическую проблему представлял тот факт, что Германия была главным противником России в Первой мировой войне, участие в которой и привело Россию к революции. В кругах российского офицерства Ленина считали немецким шпионом или, по крайней мере, агентом влияния. Членов большевистской партии именовали «петроградскими немцами». Большое значение придавалось информации о широкой финансовой поддержке, которую оказало Ленину правительство кайзера. В ходе Гражданской войны едва ли не главной претензией белогвардейцев к большевикам был подписанный ими сепаратный мир с Германией. Это воспринималось как большее преступление перед Россией, чем, например, разгон Учредительного собрания и ликвидация оппозиционной печати.
Кроме того, со времен Александра III, переориентировавшего внешнюю политику России на союз с Францией, Германия стала восприниматься российским офицерством как потенциальный противник. Такие настроения в армии поддерживались и культивировались.
С другой стороны, с давних пор выходцы из Германии играли заметную роль в формировании и укреплении русской армии. Многие немецкие офицеры на российской службе снискали себе почет и уважение. Только род Эссенов дал России 24 георгиевских кавалера. Российским военачальникам мог импонировать тот особый уклад, который господствовал в вооруженных силах Германской империи, основанный на прусских традициях.
Германофильство некоторых российских военных шло достаточно далеко. Не все считали, что выбор союзников в Первой мировой войне был сделан правильно. Разумеется, подобные соображения не могли высказываться в ходе самой войны. Но в период противостояния белых и красных позиции офицеров бывшей императорской армии обозначились достаточно четко. Часть руководителей Белого движения, прежде всего А.И. Деникин, продолжали ориентироваться на Антанту, другие, например П.Н. Краснов, склонялись к союзу с Германией. Полковник М.Г. Дроздовский во время своего похода из Ясс в Новочеркасск весной 1918 года создал прецедент соглашения с внешним противником — немцами, чтобы получить возможность вести борьбу против внутреннего врага — большевиков. Есть основания говорить о том, что этой тенденции была суждена достаточно долгая политическая жизнь.