И прижмусь, и вздохну, и растаю,
И ресницы с улыбкой сомкну…
Простою, пока день не настанет,
Прижимая ладошку к окну.
Имя твое
Когда в мертво-пасмурном мареве инея
От первого снега расплавилась ночь,
Решила ее окрестить твоим именем,
Ведь только оно и смогло бы помочь.
Когда томно-серое утро запачкало
Поверхность бесцветных обойных полей,
Подумалось вдруг: «Ну какая ж чудачка я!
Часы называть именами людей!»
Но снова, когда, застилая безвременьем,
На землю обрушился полдень, как тень,
Мне виделось это немыслимым бременем –
Прожить безымянный, бессмысленный день.
И вечер, разбито ступив на планету,
Разъел и размазал предметов черты.
Он тоже исполнил традицию эту:
Быть названным так же, как назван был ты.
Я будни твоим разукрасила именем,
Чтоб мир обесцвеченный разрисовать.
И чтобы предмет по привычке не вылинял,
Его твоим именем можно назвать.
***
Я так хочу куда-то улететь,
Где люди живут – не жмутся в быту столичном.
Вот так просто взять! – и взять затяжной больничный,
И убежать бы к морю, чтоб там стареть.
За платья платить,
Купальников накупать,
Чтоб дядька усатый, сотрудник аэрофлота,
Увидев во сне багаж мой, промямлил что-то
И, перевернувшись, не смог этой ночью спать.
Носильщик насилу поднял бы мой чемодан –
Его заставлять пришлось бы почти насильно
И объяснять ему жестами, так бессильно:
Мол, я прилетела стареть здесь из дальних стран.
И что чемодан тяжел, так как там, на дне
Разложен мой быт по стопочкам кучей маек.
Но я наконец-то здесь, и смотреть на чаек –
Последнее, что хочется делать мне.
Аркадий Попугаев
Долгожданные письма
Михаил Андреевич проснулся первого января очень рано. Как впрочем, и всегда. Голова гудела, горечь поднималась из глубин желудка, и все тело ломило, как после попойки. Но он давно уже не пил ничего кроме лекарств. Запив стаканом воды свою утреннюю дозу, он заторопился.
Спустившись на первый этаж, он, шаркающей походкой, доплелся до почтового ящика. Неужели и сегодня не будет писем? Почта работает из рук вон плохо, не то, что раньше! Письма должны были доставить ещё неделю назад, а их все нет.
Он повернул ключ и заглянул внутрь ящика. Вот они родимые – лежат! Трясущейся рукой он прижал их к груди и заторопился к себе.
А дома Михаил Андреевич решил не спешить. Поставил чайник на огонь и взял в руки первый конверт. Красивая картинка с нарядной елочкой. Штемпель. Повертел в руке и взял другой. Нарисованный Дед Мороз сахарно улыбался.
Он отложил письма, насыпал щедрой рукой заварки и залил кипятком. Задумавшись ненадолго, достал-таки с полки коробку с сахаром и положил два куска в чашку. Его лицо сияло, когда он, фыркая и причмокивая, отхлебывал горячий чай. Наконец он не выдержал, отставил в сторону чашку и, разорвав конверт, стал читать.
«Уважаемый Михаил Андреевич!...»
А то, как же! Конечно уважаемый. Глаза его увлажнились. Он бегло пробежал по строкам и взялся за второе письмо. Смотри-ка, помнят меня сукины дети. Пишут старику, не забывают. Волнение понемногу утихало.
Андрей Ермолаев
Вечер, автобус, давка
Поздний вечер... Автобус... Давка…
Пожилая женщина передает деньги на билет, сидевшему перед ней, пьяному ,бритоголовому парню.
- Молодой человек!- говорит она.- передайте на билет!
Пьяный, взяв купюру, обращается к рядом стоящему с ним мужчиной в форме.
- Слышь, мент, на билет передай!
- Я не мент!- отвечает мужчина, взяв деньги. - Я летчик!
Парень несколько секунд переваривает ответ.
- Слышь, бабка!- поворачиваясь назад, ворчит недовольно парень- Какой на хрен билет? Мы же в самолете!!!
DIAMONDS FROM RUST *
*алмазы из ржавчины
ЭЛЕКТРОННЫЙ ЖУРНАЛ КЛЯП
Тимур Ромодановский
Если верить чартам и критикам, эти пластинки – полное фуфло.
Лейблы переиздают их исключительно из уважения к остальному бэк-каталогу артиста. Меломаны покупают их в последнюю очередь, и только если уж очень захочется иметь чью-то полную дискографию. Рано или поздно они оказываются в распродажах типа «3 диска по цене одного», «Доллар девяносто девять за килограмм пластинок» или «Мы вам приплатим за этот мусор».
Любить эти пластинки – тот еще mauvais ton. Они же объективно ужасны, правда ведь?
А это еще как посмотреть…
…Дэвид БОУИ и “TIN MACHINE” – “Tin Machine II”…
«Хамелеон попмузыки», Командор ордена Британской Империи и французского Ордена искусств и литературы, рок-идол, женатый на супермодели, да разве могут у него быть провальные работы?
Еще как.
1991 год. Боуи в составе группы «TIN MACHINE” выпускает альбом «Tin Machine II»
Даже в лояльной к Боуи Великобритании диск не добирается и до двадцатки лучших. Критика, лояльно, пусть и немного недоуменно («Дэвид Боуи не бреется и играет в хард-рок группе?») воспринявшая предыдущий альбом «TIN MACHINE”, вторую пластинку встретила в штыки. Две композиции с вокалом барабанщика группы Ханта Сэйлса («Stateside» и «Sorry») рецензенты и вовсе записали в худшие записи с участием Дэвида Боуи. («О-кей, О-кей! А Боуи, изображающий из себя в 1987 году Майкла Джексона – это предсказуемый ход и творческая удача»).
Последней подножкой второму полноформатнику «TIN MACHINE» стала обложка – американскому рынку не понравился тот факт, что у изображенных на ней статуй Курос ничем не прикрыты гениталии. Пришлось их заштриховать. («Вообще, заштриховывать private parts в оформлении альбомов – добрая традиция для Боуи. Вспомните хотя бы развернутую обложку «Diamond Dogs»…»).
Так что же на самом деле представлял собой второй альбом «TIN MACHINE”?
Это был диск качественного, пусть и местами вторичного материала. Из недостатков можно назвать отсутствие очевидных хитов и может быть чересчур контрастирующую с бесстрастным пением Боуи вокальную манеру Ханта Сэйлса.
А вот говоря о достоинствах релиза, само собой, никто не обратил внимания на то, что композиции на альбоме стали более зрелыми, по сравнению с предшественником. В «Goodbye Mr. Ed», например, слышны интонации, которые получат развитие только на рубеже веков, в альбоме Дэвида Боуи «hours…». А упомянутая уже «Stateside» расширяет стилевой диапазон диска за счет парадоксально не лживого белого блюза. («Видимо, кого-то очень сильно покоробил тот факт, что Боуи в песне отведена роль всего лишь бэк-вокалиста…») Даже если общий тон диска будет не в кайф – эти вещи уж точно нельзя пропустить мимо ушей. Они – самые что ни на есть Diamonds from Rust.
Музыкантов любят ругать и за однообразие, и за страсть к экспериментам. В данном случае оба утверждений сыпались со всех углов. А ведь можно было бы просто сказать: «мы вообще не хотим слушать хард-рок и блюз в исполнении Боуи («Про почти металлический «Man Who Sold The World» - тот самый альбом, на обложке которого Дэвид валяется в женском платье, критики, похоже, наглухо забыли…»)».
Вдогонку ко второму альбому, «TIN MACHINE» выпустили атмосферный и игривый, но совершенно не коммерческий концертный альбом «Oy Vey, baby», и он предсказуемо провалился.
Вскоре из-за внутренних противоречий и стремления Боуи заниматься своими собственными песнями, группа распалась окончательно. Критики получили обратно своего сольного Боуи, а мы потеряли своеобразную хард-роковую команду.
И еще. Дэвид Боуи снова начал бриться.
Тимур Ромодановский
Александр Клещ
Первый снег
Старожилы обещали дождливую осень, в мякиш разбитые дороги. И правда, сентябрь распоясался, пошел пылить дождем почем зря, дороги развезло. И пошла осень без бабьего лета сразу киснуть и бродить. Деревья засквозили, чаще по вечерам густая вязкая морось переходила в синюшный туман. Первыми утренниками и снегирями обхватана калина. В лужах кисла последняя листва, гроздьями повисли капли – их не трогали дрозды.