Мариусу казалось, что он верно усвоил главный урок похода: в этом деле все шишки должны в конечном итоге упасть только на его голову. Тех, кто желает ему помогать, следует вынести за скобки. Иначе, рано или поздно, их настигнет… Что? Что-то, да настигнет. Пример Расмуса, не вынесенного своевременно за скобки, это прекрасно иллюстрирует.

Мариус мог покинуть поселок Визар в любой момент. Никаких проблем! Даже обидно. Никто его не ни в чем не подозревает. Никто не принимает за вражеского шпиона. Никто даже не задумывается — а правду ли он сказал о себе. Вывалился человек из дикого леса. Явился со стороны врагов. И ничего. Приняли, кормят, поят. Полная свобода передвижения. Что-то тут нечисто. Хар рассмеялся, когда Мариус по простоте душевной поделился с ним своим недоумением.

— Тебя не боимся. Они, — Хар выразительно показал на север, — важное не доверят дело тебе, потому что чужак ты. Говорит Темный Митра: когда важное дело, решайте сами. Потому что обманет все равно чужак.

Итак, покинуть Визар Мариус мог когда угодно. Но он решил подождать, пока Уго придет в себя. А уж тогда, убедившись, что жизнь товарища вне опасности, по-английски уйти из поселения изгоев — и вперед, на юг, к Пустыне Гномов. Мариус верил в себя. Возможно, эта вера была для него самым ценным приобретением всего путешествия. Задачи головоломки? Как-нибудь разберемся. Забытое восьмое слово? Как-нибудь вспомнится. Нет проблем, неподвластных человеку. Есть люди, создающие себе нерешаемые проблемы.

У Мариуса пока не возникло ни малейшей идеи насчет следующей, десятой задачи головоломки: "Тень веретена убудет у подножия желтой сосны". Но, хотя период ее действия уже наступил, Мариус почему-то не торопился. Чутье, выступающее в набеленном обличье Любовника, подсказывало ему, что время еще есть, что он может себе позволить задержаться в поселке Визар, убедиться в выздоровлении Уго. И Мариус бесцельно слонялся по поселку. Тут же в качестве гида к Мариусу привязался сопливый паренек. Звали его Ульфар. Он патологически искал расположения чужеземца, изобретая способы, как бы развлечь гостя. От нечего делать Мариус позволял себя развлекать. Ему хотелось забыться. Они с Ульфаром ходили в лес охотиться на лис. Они совершили пешую прогулку к Трем Камням, которые, как считалось, убивали злые чары. Они ходили на большую дорогу — встречать "одетых на все стороны света", как в Умаре называли странников аскетического толка, путешествовавших полностью голыми. Все это умиротворяло. Смерть Расмуса мельчала, удаляясь в прошлое. Боль потери осталась, но притупилась. Избавляясь от постоянной ноющей печали, Мариус стал чаще размышлять о собственной перспективе. Но ничего хорошего не придумал. "Спокойствие, мессир! — сказал ему Любовник. — Решения не стоит торопить. Они настигают нас в пути". Мариус принял это как рабочую гипотезу.

Ульфар был сыном плотника. Плотник в Визаре считался большим человеком. Он обладал реальной властью. Он был не простым исполнителем совокупности физических действий. В чем-то он приравнивался к жрецу, поскольку осуществлял духовную связь между людьми Визара и священным лесом. Этому искусству учили с детства, овладеть им мог далеко не каждый. Ульфар — явно не мог. Парнишка получился недоделанным, с хроническим насморком, с комическими дефектами речи. Ульфар категорически не желал идти по отцовской стезе. Душа его жаждала романтики. На данном отрезке жизни он хотел стать охотником. Милое дело — целыми днями ты в лесу, предоставлен сам себе, никому не подотчетен, а лес полон неожиданностей, лес каждую минуту может преподнести захватывающее приключение. Кстати, попутно ты добываешь пропитание для поселка, тем самым приобретая репутацию нужного человека. Ну, а если ты — охотник умелый, то еще и обеспечиваешь поселку хороший доход, поскольку бесперебойно снабжаешь его шкурами, которые, после выделки в мастерской Мюльрида, транспортируются в Дагабу, столицу Умара. А уж в Дагабе… В конце концов, после многократных прелюдий и активного зондирования, Ульфар признался, почему вдруг так прикипел душой к чужестранцу. Все оказалось до отвращения просто. Паренька зачаровал рассказ о Великом Кладе. Романтик, одно слово! Он понял, что это волнующее путешествие как раз и станет тем, чего так давно (с рождения) просит его душа. — Хорошо, я возьму тебя с собой! — согласился Мариус и подумал, что злая судьба, видимо, до самого конца будет навязывать ему попутчиков, которые еще более усугубляют обязательства Мариуса перед своей совестью.

Добившись согласия на участие в походе, Ульфар впал в экстаз и начал лихорадочно готовиться к отъезду, не забывая задабривать нового шефа очередной порцией развлечений.

На четвертый день случилось одно из тех событий, которые поначалу всегда кажутся мелочью. Мариус с верным оруженосцем посиживал на околице, предаваясь молчаливому отдыху. Жаркий ветер меланхолично играл темно-зеленой листвой. В тени дышалось легко. И вот — явление: из зарослей, как тень сестры Лотты, возникает та самая черноглазая степнячка с пухлыми губами.

Ульфар что-то гундосо забормотал. Но девица рявкнула на несчастного — и паренек медленно растаял в воздухе.

— Я — Зинга! — дерзко объявила девица. Из каждого звука этих двух не самых длинных слов несло чудовищным акцентом.

— Ну? — спросил Мариус хладнокровно.

— Не знать еще ты, что любила тебя? — с явным затруднением проворковала девица.

Мариус, в принципе, ожидал признаний. Но столь прямой подход его обескуражил. Он ответил неопределенным мычанием.

— Спросить у Светлый Митра я — меня любить должен кто? Он сказал — ты. Светлый Митра верить надо, когда говорит.

— Не понял, — нахмурился Мариус. — Я что — теперь жениться на тебе должен?

— Так, — радостно заулыбалась Зинга. — Останься Визар должен ты. Или со мной поедешь ты Дагаба, а можно и другой город. Но наша страна нельзя мне убегать из. Светлы Митра не говорит "да".

— А ну как я не захочу? — Мариус отчаянно надеялся, что правильно понимает собеседницу.

— Почему не захотеть? — искренне удивилась девушка. — Плоха не есть наша страна. Зинга хороша жена стать, много уметь, много знать, сильно любить тебя.

Мариус представил себе эту перспективу. Нет, девица на свой вкус неплоха. Хорошая, упругая грудь — на крепкую «четверку». Талия, конечно, слегка завышена. Но зато девчонка обладает природной грацией, которую не всегда разовьешь и ежедневными упражнениями. Зад бы ей поменьше. Зад выпирает даже под свободным платьем сиротского коричневого цвета. Впрочем, это на любителя. Всякие зады нужны, всякие зады важны. А лицо… Да ничего особенного! Ну, алые губы. Это хорошо. Но зачем они такие толстые? А за губами — неровный частокол зубов, почерневших от бесконечного жевания древесной смолы, чем здесь постоянно заняты все, у кого еще есть чем жевать. Глаза искрятся, полны жизни — но узковаты. Кожа нежная, бархатистая — но такая смуглая, что кажется грязной. Возможно, оно и вправду грязно. Лицо круглое, как блин. Щеки толстоваты. Да разве выбрал бы ее Мариус в толпе ренских девиц? А главное — плясал в глазах лесной красавицы некий бесенок. Это не обещало ничего хорошего. Мариус инстинктивно боялся людей, в чьей душе можно неосторожно разбудить вулкан. В женщине он после красоты ценил простоту. Если внутри у нее происходят неконтролируемые и притом бурные процессы, хлопот не оберешься!

— Дите, не собираюсь я оставаться в вашей стране. У меня своя есть, — решительно сказал Мариус.

— Как — нет? — поразилась Зинга. — Светлый Митра говорит, ты мой должен быть, я — твой. Верить Светлый Митра должен ты!

— Почему?

На этот вопрос Зинга ответить не смогла. Она его просто не поняла. Пожав плечами, она выложила решающий аргумент.

— Велик и справедлив Светлый Митра! Правильно говорит всегда он, — и, исподлобья взглянув на любимого, добавила: — Никогда неправильно не сказал он.

Мариус не решался перечить ей. Что-то его держало. Нельзя ранить отказом ребенка, для которого ты оказался генератором Белого Счастья. Мариус чувствовал, что она вполне способна посвятить ему свою жизнь. Кто знает, может, непостижимый Светлый Митра прав, указывая ей на чужеземца как на спутника жизни? Мариус не верил во всех здешних божков. Два Митры, понимаешь, как сказал бы Уго. Как один такой, так и другой, понимаешь! Но для умарцев Светлый Митра реально существовал, и потому мог внушать им верные мысли.