Уж пятый час как подошли татары и бьются у переправ.

Хмуриться и волноваться начал и сам Федор Васильевич Басёнок, а князь Стрига-Оболенский не выдержал и сказал Ивану:

— Государь, не пора ли нам обход поганых начать справа от Каширы, а слева от Бела-омута? Жмут они нас в лоб у Коломны, прорвать могут…

— В обход, говоришь? — медленно ответил Иван, бледнея. — А как обходить-то — со лба или с тыла?

— С тыла бы лучше, — усмехнулся Басёнок, — да ведь мы-то с ними лоб ко лбу бьемся…

— Пождем еще половину часа, а там как бог даст и как вы, воеводы, решите…

— Вестник от князя Юрия к государю! — крикнул начальник княжой стражи Ефим Ефремович, подскакав к ставке с конником князя Юрия.

— Будь здрав, государь, — быстро и враз начал вестник, — князь Юрий повестует: «Последние полки Седи-Ахматовы прошли на Коломну. Съединились мы с царевичем и воеводой рязанским возле Зарайска, как ты нам указал.

Полкам же своим повелел яз, перейдя реку у Каширы, правым берегом идти до Усть-Осетра и к Зарайску. Воевода же рязанский гонит с конными полками к Белу-омуту. Мы ж с царевичем Касимом прямо в тыл татарам…»

— С богом в обход, воеводы! — перекрестясь, громко крикнул Иван. — Сей часец можно и со лба начинать. Навстречу князю Юрию и рязанским…

— Будь здрав, государь! — крикнули разом оба воеводы и помчались каждый к полкам своим.

Оставшись в ставке с одним Иваном Юрьевичем, братом своим двоюродным, Иван напряженно следил за кровавой борьбой у переправ…

— Государь, — обратился к нему молодой воевода, — дозволь мне с полками своими, дабы сбить в кучу поганых теснее, в лоб им от Коломны ударить…

— Прав ты, прав, — радостно отозвался Иван, поняв его мысль. — Сие укрепит наших воев, и сим исхитрим у татар немало: отвлечем их от обходов…

Ускакал воевода, и в ставке остался один Иван, и вдруг тревога и страх охватили его. Не за себя страх, а за то, что не все правильно им решено было с воеводами и что уйдут из сетей татары…

Но вот видит он, мчатся полки Ивана Юрьевича, слышит их крики «ура», и гуще летят русские стрелы, и теснят у переправ воины татар, вот и реку переходят на бродах…

— Ур-ра! Урра-а! — гремит всюду, но татары не сдаются.

Гуще и гуще скопляются они у реки, а русские, хоть и бьются крепко, отступать кое-где начинают, татары же кричат и визжат, сверкая кривыми саблями. Отбивают их русские, снова теснят и снова отступают. Больше и яростней разгорелся бой, дрожат руки у Ивана, и словно окаменел он на коне своем, не сводит глаз с битвы. Вся душа его и вся жизнь его дрожит и бьется с каждой переменой в сражении, и все же он слышит, как рядом с ним старик Илейка, когда начинают теснить татары, громко шепчет:

— Господи, помоги! Не погуби, господи!..

Когда же гнутся татары под ударами московских воинов и бегут, он, не то плача, не то смеясь, кричит:

— Бей, православные! Бей поганых…

Этот крик и жалостный шепот истерзали всю душу Ивану, и в гневе готов он был накричать на старого дядьку, но вдруг на реке все переменилось.

Будто чудо случилось: отхлынули от реки все татары, а в степи слева и справа заклубилась пыль. Вздрогнул Иван от радости и закричал громким и звучным голосом, подобно отцу своему:

— Наша пора наступила! Вперед на поганых!..

Окруженный стражей, при кликах «ура», поскакал он к берегу, к переправам, которые уже миновали московские конники, гонясь за бегущими татарами…

С трепещущим сердцем скачет Иван по полю и видит, как наперерез татарам то справа, то слева один за другим вылетают из засад отряды русских конников и, сверкая саблями, врубаются в ряды врагов и секут их без пощады. В смятении великом мечутся татары из стороны в сторону и вдруг, словно обезумев совсем, помчались назад, но, встретив полки, которые за ними гнались из Коломны, закружились в кольце русских со всем полоном своим и с обозами…

Уже полная луна ярко озаряла окрестности, когда окончилась битва.

Иван с воеводами вместе объехал поле, усеянное трупами людей и коней, осмотрел обозы татарские с награбленным имуществом и товарами, мельком оглядел коней татарских и поехал к полону, окруженному теперь уж не татарской, а русской стражей.

Догнав его, подскакал на взмыленном коне только что вернувшийся из погони царевич Касим.

— Будь здрав, государь! — крикнул он, прикладывая руку ко лбу, устам и груди. — Живи сто лет, государь!

— Будь здрав и ты, — приветливо ответил Иван. — Много ль ушло ордынцев-то?

— Две сотня бежал. Мой гнал и сек много. Полсот в Орду не пригонит…

— Пущай бегут, не жалей о том, — весело усмехнувшись, сказал Иван, — не своих же нам слать к хану с вестью о победе…

Среди плененных татарами были не одни только русские, но были также черкесы, мордва, камские булгары и прочие. Радостные возгласы и плач женщин услышал Иван в толпе испуганных и измученных людей, узнавших великого князя. Иван круто повернул коня и, отъехав в сторону, сказал взволнованно воеводам, сопровождавшим его:

— Челом вам бью и воям всем нашим за верную службу государям своим и Руси православной. Утре скажет сие князь Юрий от лица государей пред полками. Сей же часец яз с братом поеду в Коломну.

Иван помолчал и добавил:

— Как нарядите всё, что надобно, с Юрием в Москву все жалуйте, и ты, царевич Касим, победу праздновать…

Под гул благодарственных и напутственных слов Иван поехал с Юрием в сопровождении стражей.

Дорогой братья молчали, но обоим было хорошо и радостно, как в детстве, когда так же вот не раз ездили они вместе и в дни горя и в дни радости, и ездили с ними и Васюк и этот вот старый Илейка.

В Коломну прискакали они в одиннадцатом часу ночи, но в хоромах воеводы не спали, ожидая государя. На дворе Ивана охватил прелый и мирный дух хлевов и конюшни, а когда он слезал с коня, то ясно так почуял запах конского пота и разогретых ремней конской сбруи…

— А помнишь, Иване, — засмеявшись, спросил вдруг Юрий, — как ночью нас в селе Танинском сонных из возка выводили?

Иван засмеялся тоже и молвил:

— Кашу потом ели и за столом уснули…

Где-то в хлеву сонно прокричал петух, и на его крик стали откликаться один за другим петухи в соседних дворах. Особая ночная тишина и покой родной земли чуются кругом.

— Разгромили поганых мы, Юрьюшко, — говорит Иван, сладостно потягиваясь, — и нет страху. Не грозит никому уж ни смерть, ни пожар, ни полон…

Юрий смотрит на брата, улыбаясь, но глаза его сами закрываются от усталости.

— Спать хочу, Иване, — молвит он вполголоса и длительно позевывает.

Иван тоже позевывает и, вспомнив Марьюшку и Ванюшеньку, глубоко и радостно вздыхает.

— Завтра на рассвете яз в Москву еду, — говорит он, — а ты заверши тут все, что надобно, и возвращайся с полками борзо. Вези и товары.

Христиан же всех на волю ослобони. Мы тобя с отцом ждать будем…

В Москве все уже было известно. С ночи еще прискакали конники к Василию Васильевичу с вестью о победе над татарами под Зарайском и о скором возвращении Ивана. Готовили москвичи торжественную встречу юному победителю. Сам митрополит Иона, невзирая на свои немощи, с утра во главе всего духовенства ожидал любимца своего.

— От детских и отроческих лет знаю государя нашего, — говорил он окружавшему его клиру в Архангельском соборе. — Божьим перстом отмечен он, и помяните слова мои, будет он великим государем. Одарен бо и силой телесной, и силой духовной, и разумом, как никто из ведомых мне государей из прежних и из нынешних. Верую аз, грешный, — начертал ему господь становить Русь великую и вольную, быть ему первым вольным государем.

Торопливо вбежал церковный служка и крикнул:

— Дозорны бают, едет!.. Из дозору признали!..

И враз загудели колокола во всех церквах. Владыка с клиром вышел из храма, направляясь к Чушковым воротам.[159]

За полверсты от Кремля встретила Илана стража Василия Васильевича во главе с начальником своим.