— Ежели сие истина, — перебил его Иван, — то мне уже ведомо, куда полки наши отсылать. Токмо истинны ли вести-то?
— Истинны, государь. Из разных мест, а согласны все.
Иван поднялся со скамьи и, обратясь к отцу, молвил:
— Благослови мя, государь, на рать сию и дозволь мне войска нарядить по разумению моему…
— Иди на рать, — ответил растроганный Василий Васильевич, — иди меня вместо. Бей сыроядцев с помощью божьей и воевод наших…
Иван выпрямился во весь свой могучий рост и, опершись руками о стол, обвел глазами воевод и бояр.
— Все в мыслях моих готово, — властно сказал он, — побьем мы поганых.
Но яз, воеводы и бояре, не игру ратную играть хочу, а Русь спасать. Посему думать буду с вами, ибо ум хорошо, а два лучше…
Сдвинув сурово брови, он сел за стол, но собрание все еще молчало, словно ожег всех глазами Иван, и впервые бояре и воеводы со всей полнотой почуяли силу молодого государя. Даже сам Василий Васильевич не молвил более ни слова. Все ждали, что еще скажет Иван.
— Яз мыслю, — начал он деловито и сухо, — полки наши вдоль берега так поставить, дабы при всех случаях в любом месте реку перейти могли и в тыл поганым зайти. Ведомо вам, что ордынцы пуще всего страшатся, дабы от Поля их не отрезали.
— Верно, верно, государь, — заговорили кругом. — Татарин-то силен токмо наскоком, а за спину свою боле всего боится…
— Посему, — продолжал Иван, — брату моему Юрью с конниками в Серпухов гнать. Там с воеводой нашим соединиться и берег от Серпухова до Тарусы доржать, высылать непрестанно дозоры, дабы через Калугу и Медынь на Москву не пошли. Сей же часец вестников отпустить к Касиму-царевичу, дабы ему с воеводой рязанским соединиться. О сем же и Рязань упредить. Не пущать рязанцам татар на Муром и Володимер. Мы же из Москвы к Коломне пойдем. Тут по берегу и по Камаринской дороге дозоры рассылать…
Военное совещание длилось около часа, и в тот же день пошли походом войска московские к берегам Оки.
Третий день уж, как Иваном все полки расставлены где надобно, а татары все еще не появляются. Чаще и чаще вестники со всех сторон в Москву приходят, и знает Иван, что ордынцы идут неуклонно к берегам Оки на Коломну, а тут вот медлить вдруг начали.
— Может, о засадах проведали? — волнуется Иван. — Может, они все мои замыслы разгадали и, полон оберегаючи, в Поле хотят уйти неприметно?..
Проспит их воевода рязанский…
Словно в горячке, мечется Иван от нетерпения, гонит вестников одного за другим к брату Юрию и царевичу Касиму, — велит им с обеих сторон в тыл заходить татарам, замкнув за ними свои полки, подобно крыльям невода, когда улов ведут уже к берегу. Ведомо ему, что полон у ордынцев велик и богат. Дрожит он от гнева, как подумает только, что уйдут из сетей татары, уведут полон с собой. Мнится ему, что воеводы его неповоротливы и тугодумы, и зол особливо на воеводу рязанского, но в узде себя держит Иван. Боится, чтобы гнев, прорвавшись случайно, не затемнил ему разума, как это у отца не раз бывало, да не смог — заметался в ярости по всему покою, как зверь в клетке.
— Сменить половину хомяков сих жирных! — закричал он. — Заспались они в своих хоромах. Первого рязанского выгнать вон!
Иван затопал ногами и, заметив вошедшего Илейку, разъярился еще больше:
— Рязанского, сучьего сына, сей же часец сменить! Сей же часец!
Илейка, беги за Ефим Ефремычем!.. Придет пусть…
Но не испугался старик грозных очей питомца своего и государя, смело молвил ему:
— Ты что, государь, окстись! Кто ж коня в бою переседлывает? И конь твой и ты сам пропадешь!
Затих Иван и сказал, будто подумав вслух:
— Может, они, татары-то, и по то медлят, что полон больно велик. С полоном-то не поскачешь. А о засадах, может, и не мыслят.
— Истинно, государь, — подхватил Илейка, — опричь полона, товара у них всякого понаграблено.
— Будь здрав, государь, — крикнул, вбегая в покой Ивана, начальник его стражи Ефим Ефремович, — татар видать. Яртаулы их…
— Откуда идут? — прервал его обрадовавшийся Иван.
— По левому берегу Осетра идут, государь, от Зарайска…
— Гони вестников немедля к князю Юрию и к царевичу Касиму. Начинать, мол, пора, что им приказано. Татар, мол, у Коломны видать. Илейко, коня мне, да пусть воеводы наши в трубы трубят и знамена на рать подымают!..
Окруженный стражей, Иван верхом на коне въехал на вершину холма почти у самого берега Оки. Конь о конь стояли с ним воеводы, среди которых был и знаменитый Басёнок, Федор Васильевич. Лицо Ивана было неподвижно и бледно, только лихорадочно горели глаза. Он волновался, но сдерживал себя, и движения его от этого были медлительны, как медлительна и речь его.
— Все же, Федор Василич, — говорил он, обращаясь к Басёнку, — помянем еще раз, как войска у нас расположены, нет ли огрешки в чем-либо…
— Все исполнено, государь, — ответил Басёнок, — как тобе угодно было.
От Коломны до Каширы конные дозоры наши, в Кашире полк наших воев, от Каширы до Серпухова конные дозоры, а в Серпухове воевода с заставой, а от Серпухова до Тарусы конные полки князя Юрия, брата твоего, и дозоры до Алексина…
— Тут спокоен яз, — медленно заметил Иван, — за Юрьем да за тобой, Федор Василич, как за каменной стеной. За Рязань страшусь, не ведаю добре яз заставы рязанской, и в воеводу веры у меня нету…
— Ништо, — вмешался воевода князь Стрига-Оболенский, — ежели воевода замешкается, то царевич Касим подоспеет…
— Касим-то везде поспеет, — подхватил Басёнок, — как птица летает…
— Опричь того, — продолжал Стрига-Оболенский, — у нас конные дозоры до Бела-омута, а там рязанские. За Рязанью же рязанские дозоры по Оке до Усть-Пары, а от Пары до Касимова-градка — касимовы татары…
— Яз, воеводы, до сего часа не сказывал вам, — снова заговорил Иван, — от брата Юрия весть мне была. Он одобряет мой замысел, а, опричь того, сам придумал манить татар на Коломну…
— Татары, татары! — увидев пыль за Окой и заглушив слова государя, закричали кругом.
Затрубили трубы, поднялись и заплескались знамена, а конные и пешие воины начали строиться.
В пыли показались конники и скачут все ближе и ближе, хотя разобрать, чьи это воины, еще нельзя.
— Дать знать полкам у переправ и бродов, — крикнул Иван, — дабы упредить от бою, ежели сии конники князя Юрия!..
Помчались разом вестники от холма во все стороны отдавать воеводам и начальникам воинским приказ государя.
Ближе и ближе конники, и видно уже, как плещут на древках их московские стяги. С полного хода пошли у переправ конники вброд и вплавь через Оку. Выходят на берег, тут же разворачиваются боевым строем и становятся плечо о плечо с другими московскими полками. Вдруг громкое «ура» загремело по всему берегу — воины узнали князя Юрия, спешившего к ставке великого князя Ивана.
Обнялись братья и облобызались, и Юрий говорит торопливо:
— Все сделано, что мной было придумано и тобой, государь, одобрено.
Заманил яз татар на Коломну. Часу не пройдет, тут будут. Яртаул же их мы почти весь посекли. Отпусти меня ныне, государь, к полкам моим. Чаю, они по приказу моему уж у Каширы стоят. Велел им, как с тобой решено, от Тарусы и Алексина сюда пригнать…
— С богом, Юрьюшка, с богом, — ласково молвил Иван, не отрывая глаз от степей заокских, где далеко-далеко, еле видно, словно дым, опять заклубилась пыль…
Татары напали стремительно, и вдоль всего берега, и справа и слева от Коломны, завязались ожесточенные бои у всех переправ через Оку. Татары прут неудержимо через броды, плывут на конях и, будучи отбиты, но подгоняемые следующей волной степной конницы, снова стремятся к речным переправам. Из степи же мчатся непрерывно конные полки с гиком и криком, с неистовыми воплями и бросаются к реке. Все же бой идет в перестрелках и кое-где только в недолгих рукопашных схватках мелких отрядов…
Снова волнуется Иван от нетерпения, ждет вестников от Юрия из Каширы и от царевича Касима из Рязани, где тот соединился с рязанским воеводой.